— Сегодня для Святой Софии они делают, — сказал провожавший их Козьма. — Завтра будут для Святых Апостолов, там на паперти бывшие воины, поэтому и раны должны иметь военный вид…
— Индустрия! — восхитился Телхин.
Но его пафос и здесь оказался излишним. Живописцы подозрительно на него поглядели и показали увесистую клюку.
Путь их уперся в тупик, подземную площадку, круглую зальцу, где на каменном полу, нахохлившись, будто вороны, сидели на корточках люди, раскачивались, напевали молитвы.
— Оглашенные павликиане… — испуганным шепотом передал Телхин от сопровождающего Козьмы. — То есть новички, чающие допущения во храм…
Он выпросил у Ферруччи еще один кошелечек и исчез в боковой двери. Оттуда чудился теплый свет свечей и пение невидимого хора.
Денис прислушался. Диакон возглашал: да исчезнет Бог ложный, Христос сущий, да приидет Бог истинный, грядущий Христос! Хор громко вторил: Кирие елейсон, Господи, помилуй, как и в православной церкви, но добавлял: мир трудящимся, слава нестяжающим богатств, слава снискивающим себе трудом пропитание!
Денис помнил из учебника: павликиане возникли еще на исходе античной эры. Их Праматерь Правды — духовная царица — Каллиника Первая пришла с Востока. Павликиане позаимствовали из учения апостола Павла:
«Кто не трудится, тот не ест», а из вымыслов философов:
«Труд делает свободным», и пошло за ними множество униженных, обездоленных, ограбленных… И полки павликиан достигли стен Второго Рима, и сам грозный Лев Исавр вынужден был заключать с ними перемирия.
У входа в зал оглашения нужно было пройти тесно между двумя павликианами. Это были старцеподобные суровые юноши, которые снимали с внешности оглашаемых признаки греховного быта. Костаки они надавили большим пальцем курносый нос, боевой подросток их побаивался. Они велели ему снять с лица ухмылку. У Ферруччи они выудили из кулака кошелек и засунули ему же за пазуху. У Дениса им не понравилась только его привычка держать руки за поясом. Он не стал спорить, сделал руки по швам.
Больше всего досталось Ласкарю. Как назло, он пребывал сегодня в воинственном настроении, накрутил усы, взбил хохолок. Вот это все и приказали павликианские контролеры усмирить, хоть слюной размочить. Ласкарь сделался шафранным от негодования:
— Жиды, манихеи! Покарай их Господь, нечестивцев! — От мыслей о революционности павликиан у него следа не осталось. Но требование павликиан исполнил.
Перетрусивший Костаки предупреждал Дениса шепотом:
— Не осеняй себя крестным знамением, у них это не принято. Они и святых икон не почитают. Обнаружат православного, так ведь убьют!
Из-за двери был слышен и вкрадчивый голос Телхина, который кого-то красноречиво убеждал, клянясь трудом и славой.
Наконец хор из-за большой арки утих, словно притомившись, раздался призыв диакона: «Теперь взойдите!» — и оглашенные разом вскочили и устремились внутрь.
Тогда Телхин привел изнутри священнослужителя в золотом восьмиграннике — тимпанике на голове, и тот стал наставлять Дениса и его спутников. Крестом себя действительно не осенять, при появлении святейшей Праматери Каллиники Шестнадцатой всем пасть ниц и подняться только по особому знаку, на все вопросы его, священнослужителя Иоанникия, отвечать: «Анафема…»
Наконец они вошли. Большая подземная красивая церковь — крипта была освещена медовым светом множества свеч. Вдоль стен были уставлены ячменные кудрявые снопы, а над ними развешаны самые обыкновенные крестьянские серпы. «Молотов только не хватает», — подумал Денис. Поглядел на вызолоченный изнутри купол подземной церкви и увидел там как будто для полноты впечатления нарисованные красные пятиконечные звезды и голубочки мира. Икон действительно не было нигде, а вместо алтаря и иконостаса красовался великолепный занавес, тканный из многоцветной парчи.
Увидев всю эту подземную красоту и великолепие, Денис невольно подумал: а ведь наверняка вся царская полиция, и сикофанты, и все антихристофориты с ног сбиваются, чтобы павликиан этих искоренить, а у них этакая роскошь прямо под боком у Большого Дворца! Что, не могут искоренить или не хотят? — и делал заключение, что, скорее всего, не хотят. Хоть и подземная церковь, а все же ручная церковь, в ней каждый диссидент на учете!
Седой красавец Иоанникий вышел на амвон, покадил во все стороны, поклонился и возгласил, обращаясь к Денису, его спутникам и ко всем оглашенным, стоящим тут же:
— Не отвергали ли честного животворящего креста Господня?
И все дружно ответили:
— Анафема отвергающим крест! И все распростерли руки, изображая собою честный животворящий крест Господень.
— Не отвергали ли богопосланного труда, работы ежеполезной, словно блудливые монахи, тунеядцы Господни?
И все ответили:
— Анафема отвергающим труд! И третий был таков же вопрос о вере, о чудесах и милости Господней, и ответ был опять же единый:
— Анафема отвергающим веру!
Тогда запели хоры слева и справа, зазвенели била и бубны, забренчали цепочками кадила, двинулся и пополз в разные стороны дивнотканый занавес. Иоанникий сделал знак падать ниц.
Уже лежа носом в пол, Денис заметил, что пол здесь, хотя и очень старый, истертый тысячами подошв, представляет собою настоящий уникум. Это мозаика из цветной смальты, изображающая Крещение: Христос в виде безбородого кудрявого юноши в набедренной повязке, Иоанн Предтеча в козлиной шкуре и с жезлом пастуха. Лежащий рядом Ласкарь все никак не мог пережить свое унижение от павликианских юнцов, бормотал:
— Осквернились, оскоромились! Теперь сорок дней поститься, если епитимью соблюдать за греховное общение с еретиками. Господи, Пресвятая Богородица! И Фоти они найти не помогут, чует моя душа!
— Восстаньте! — наконец разрешил Иоанникий. Он размахивал бумажкой, переданной ему Телхином. Там крупными греческими буквами было написано для гадания и поминовения души: «Фотиния, дочь Иустина, из Амастриды Пафлагонской», а Денис взял еще и приписал современными русскими буквами: «Светлана Русина». И когда уж написал, вдруг осенила его мысль. Да ведь это, по существу, одно и то же: Фотиния, от слова Фотос — свет, это же и есть Светлана!
Но размышлять особенно было некогда. За распахнувшимся занавесом в свете карминовых и фиолетовых лампад возвышался трон не трон, мощехранительница не мощехранительница, на котором покоилось нечто человекообразное и действительно похожее на мощи — коричневое и высохшее, как картон.
Однако когда хоры подъяли вновь к подземным небесам свои звонкие моленья, правая рука того, что Денис принял за мощи, шевельнулась, благословляя, — оглашенные вновь повалились на колени.
Иоанникий указал в сторону Дениса его бумажкой, и существо на троне, похожее на мумию, принялось петь тоненьким старушечьим или младенческим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162