— С годами жестокий Мануил сменил гнев на милость. Скончался и Манефин супруг, который был тоже — ого-го! — более мануиловец, чем сам царь. И вот я живу здесь…
Огромный хохлатый попугай с носом словно щипцы для разгрызания орехов завозился в клетке и заорал:
— Напр-раво кр-ругом! Ать-два!
— Это что за чудовище такое? — Ира чуть не выронила цукаты. — Откуда он у тебя взялся? А где же твоя симпатичная обезьянка Пифик?
— А бедного Пифика крысы съели…
— Как крысы?
— Так. Прошлой весной в половодье нас так затопило, что мы все бросили, переехали в деревню. А Пифика взять забыли, и его крысы съели, одни косточки остались… Крысы вышли из подземелий!
— Боже! — Ира взялась за накарминенные щеки. — А попугай?
— А попугая, чтоб я утешилась, прислал мне мой нареченный жених. Как его прозывают, скажи, умная птица?
— Пр-ревосходительнейший, гр-ромоподобнейший ар-рмии доместик Вр-рана Комнин! — отрапортовал попугай и получил свой цукат.
Тут появился громоздкий, хотя совсем еще юный евнух. Он заменил таз с угольями, и горячий воздух овеял девушек. Со знанием дела он взял павлинье опахало и принялся обмахивать собеседниц.
— А это и есть твой новый раб с экзотическим именем Фиалка? Видишь, Токи, как давно я у тебя не была, как говорит твоя почтенная Манефа — сто лет!
— Ты угадала, это и есть мой добрый гном Фиалка. Его тоже подарил мой будущий супруг доместик Врана. Он хочет, чтобы я была окружена всем от него — вещами, птицами, слугами. Мне это приятно. Теперь о прозвище «гном», то есть знаток. Это потому, что он в доме один читает книги из дедовой библиотеки. А Фиалка потому, что обучен выращивать цветы в домашней теплице, и теперь у нас фиалки круглый год. Я прикажу отправить их с тобой.
— А ты не опасаешься, что твой премудрый гном служит у стражей уха?
— Я знаю, Ира, теперь такое поветрие идет в Византии, все боятся своих слуг, видят в них доносчиков. Я не из тех, мне и бояться нечего, я не веду политических разговоров. Вот мои горничные — Хриса, рыженькая, вот Бьянка, генуэзка, ты их знаешь, они служат мне с детства. Что же касается Фиалки, у него попросту вырезан язык.
— Как язык?
— Он куплен в школе евнухов в Каире, там их уродуют с младенчества, вырезают также и язычок… Да и зачем болтливый раб доброму?
Она подозвала Фиалку, поставила перед собой на колени и перламутровым веером несколько раз ударила по лбу.
— Вот ему, вот… Если что против меня затеет, я ему голову эту глупую снесу!
Гном ловил пальцы госпожи и пытался их целовать. Из-за обширной пазухи извлек коробку с принадлежностями, склонился ниц к самым ножкам хозяйки и раболепно полировал ногти, видные в прорези сандалий.
— Счастливая ты, Токи! — вздохнула ее подруга. — Никого не боишься, делаешь, что хочешь. Не могу только понять, как решилась ты идти замуж за этого старца Врану!
— Ну, какой уж он старец!
— Да ему же семьдесят лет…
— Ну и не семьдесят… Да и чего ж тут дурного? Ты просто глупышка, Ира, раз так рассуждаешь. Он давно уж вдовец, у него два старших сына в генеральском чине. А твой Ангелочек лучше, что ли? Пальцем в него ткни, он рассыплется… А тот варвар из суздальских лесов, тот русский князь, за которого прочили меня?
Сделала знак и, чтобы занять праздные уста, горничные подали вазочки с медом и соломинки к нему.
— Конечно, предвидя безрадостную жизнь, которая нам с тобой предстоит после замужества, ты читала, конечно, Домострой? Просто необходимо и справедливо наверстывать ее сейчас. Скажи, подружка, у тебя поклонники есть? А вот у меня даже пират один завелся, настоящий, пузатый, одноглазый, да как воспитан, не скажешь, что разбойник!
И покачала пальцем, унизанным перстеньками, перед носиком любопытствующей принцессы, на котором веснушки были тщательно замазаны.
— Но, Ира! Это поклонники, а не любовники. Мужу своему я достанусь девственницей, это как закон…
— Кстати, а что ж мы не танцуем? — спросила Ира, возможно, для того, чтобы все-таки отвести в сторону опасный разговор. — Ты же обещала мне показать новый кордак?
— Отойдет заутреня, тогда. После колокола бесы смирнеют и танец становится безгрешным.
12
— И все-таки скажи, скажи, Ира, кто он, человек или, может быть, оборотень?
— Да о ком ты, Токи? Ты, такая независимая, уж не влюбилась ли заочно сама?
— Нет, нет, можешь успокоиться, это чистое любопытство. Но не слуга ли он диавольский, эта новость номер один из Львиной ямы? Царь Мануил, говорят, за свою жизнь много со всякими колдунами якшался.
— Я сама видела… — в ужасе сказала Ира. — Правда, из-за спин придворных. Тот праведник поднял руку, и мертвый царь встал!
— И ожил?
— Да, да, ожил!
— Матерь Божия, заступница!
— Вур-рдалак! — неожиданно завопил злополучный попугай. — Обор-ротень! Мур-рин!
— Что ж он у тебя так ругается? — невольно поморщилась Ира.
— А он же солдатский попугай, всю жизнь в казармах. Это еще он тебя стесняется, а то иной раз такое завернет! Исак, Исак, кыш! Хриса, накрой его черной тряпкой.
— Кто это — Исак? Неужели попугай?
— Он, а что?
— А как же тот ваш… Глава рода?
— Ах, этот рыжий… Ну, во-первых, Исаак это не Исак. Библию читали? Во-вторых, а что ж? Пусть себе позлится. Кстати, Ира, он умный человек, этот Исаак Ангел, не такой шут, как хочет из себя изобразить… Лучше скажи, ты убеждена, что тот праведник все-таки бес?
— Говорят, святейший патриарх незаметно осенил его сзади крестным знамением…
— И он не расточился? Нет.
— Логика сногсшибательная. И бесы веруют, как говорит наша тетушка Манефа. А как же все-таки врачам не удалось, а этому мурину удалось царя исцелить?
— Не знаю, ах, ничего я не знаю! Знаю только, что он совершенно необыкновенный человек. Скажи он хотя бы слово…
— И принцесса Андронисса сама готова стать муриншей. А правда ли, от него пахнет покойником?
— Скорее, гнилой рыбой… У нас, в Пафлагонии, где отцовское поместье, этот запах хорошо знаком, все кругом рыбаки…
— Ах, рыбаки! Да вот и разгадка: по цирку знаю, ни один уважающий себя хищник не станет есть ни тухлой рыбы, ни дохлятины.
Служанки доложили, что мебель отодвинута к стенам, гинекей приготовлен к танцам. Стали раздеваться.
— Ой, девочка, — критически оглядела подругу Теотоки. — Ножки у тебя коротковаты, а ты просишься в цирк. Да и грудка подвела, и животик… Покушать, наверное, любишь по утрам…
— Что ж ты меня так… — чуть не заплакала Ира. Разглядывала себя в зеркало и убеждалась: увы, так и есть. Еще и шерсткой рыжею, где не надо, поросла.
— А пока ты при мамочке, при папочке росла, Бог с тобою… Но тут ты вздумала в цирк, а цирк требует особого служения. Занимайся гимнастикой, одно могу сказать!
Четыре нагие богини — две госпожи и две служанки — перед огромным стеклянным венецианским зеркалом (что тогда было редкостью) разминались, подняв руки над головою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Огромный хохлатый попугай с носом словно щипцы для разгрызания орехов завозился в клетке и заорал:
— Напр-раво кр-ругом! Ать-два!
— Это что за чудовище такое? — Ира чуть не выронила цукаты. — Откуда он у тебя взялся? А где же твоя симпатичная обезьянка Пифик?
— А бедного Пифика крысы съели…
— Как крысы?
— Так. Прошлой весной в половодье нас так затопило, что мы все бросили, переехали в деревню. А Пифика взять забыли, и его крысы съели, одни косточки остались… Крысы вышли из подземелий!
— Боже! — Ира взялась за накарминенные щеки. — А попугай?
— А попугая, чтоб я утешилась, прислал мне мой нареченный жених. Как его прозывают, скажи, умная птица?
— Пр-ревосходительнейший, гр-ромоподобнейший ар-рмии доместик Вр-рана Комнин! — отрапортовал попугай и получил свой цукат.
Тут появился громоздкий, хотя совсем еще юный евнух. Он заменил таз с угольями, и горячий воздух овеял девушек. Со знанием дела он взял павлинье опахало и принялся обмахивать собеседниц.
— А это и есть твой новый раб с экзотическим именем Фиалка? Видишь, Токи, как давно я у тебя не была, как говорит твоя почтенная Манефа — сто лет!
— Ты угадала, это и есть мой добрый гном Фиалка. Его тоже подарил мой будущий супруг доместик Врана. Он хочет, чтобы я была окружена всем от него — вещами, птицами, слугами. Мне это приятно. Теперь о прозвище «гном», то есть знаток. Это потому, что он в доме один читает книги из дедовой библиотеки. А Фиалка потому, что обучен выращивать цветы в домашней теплице, и теперь у нас фиалки круглый год. Я прикажу отправить их с тобой.
— А ты не опасаешься, что твой премудрый гном служит у стражей уха?
— Я знаю, Ира, теперь такое поветрие идет в Византии, все боятся своих слуг, видят в них доносчиков. Я не из тех, мне и бояться нечего, я не веду политических разговоров. Вот мои горничные — Хриса, рыженькая, вот Бьянка, генуэзка, ты их знаешь, они служат мне с детства. Что же касается Фиалки, у него попросту вырезан язык.
— Как язык?
— Он куплен в школе евнухов в Каире, там их уродуют с младенчества, вырезают также и язычок… Да и зачем болтливый раб доброму?
Она подозвала Фиалку, поставила перед собой на колени и перламутровым веером несколько раз ударила по лбу.
— Вот ему, вот… Если что против меня затеет, я ему голову эту глупую снесу!
Гном ловил пальцы госпожи и пытался их целовать. Из-за обширной пазухи извлек коробку с принадлежностями, склонился ниц к самым ножкам хозяйки и раболепно полировал ногти, видные в прорези сандалий.
— Счастливая ты, Токи! — вздохнула ее подруга. — Никого не боишься, делаешь, что хочешь. Не могу только понять, как решилась ты идти замуж за этого старца Врану!
— Ну, какой уж он старец!
— Да ему же семьдесят лет…
— Ну и не семьдесят… Да и чего ж тут дурного? Ты просто глупышка, Ира, раз так рассуждаешь. Он давно уж вдовец, у него два старших сына в генеральском чине. А твой Ангелочек лучше, что ли? Пальцем в него ткни, он рассыплется… А тот варвар из суздальских лесов, тот русский князь, за которого прочили меня?
Сделала знак и, чтобы занять праздные уста, горничные подали вазочки с медом и соломинки к нему.
— Конечно, предвидя безрадостную жизнь, которая нам с тобой предстоит после замужества, ты читала, конечно, Домострой? Просто необходимо и справедливо наверстывать ее сейчас. Скажи, подружка, у тебя поклонники есть? А вот у меня даже пират один завелся, настоящий, пузатый, одноглазый, да как воспитан, не скажешь, что разбойник!
И покачала пальцем, унизанным перстеньками, перед носиком любопытствующей принцессы, на котором веснушки были тщательно замазаны.
— Но, Ира! Это поклонники, а не любовники. Мужу своему я достанусь девственницей, это как закон…
— Кстати, а что ж мы не танцуем? — спросила Ира, возможно, для того, чтобы все-таки отвести в сторону опасный разговор. — Ты же обещала мне показать новый кордак?
— Отойдет заутреня, тогда. После колокола бесы смирнеют и танец становится безгрешным.
12
— И все-таки скажи, скажи, Ира, кто он, человек или, может быть, оборотень?
— Да о ком ты, Токи? Ты, такая независимая, уж не влюбилась ли заочно сама?
— Нет, нет, можешь успокоиться, это чистое любопытство. Но не слуга ли он диавольский, эта новость номер один из Львиной ямы? Царь Мануил, говорят, за свою жизнь много со всякими колдунами якшался.
— Я сама видела… — в ужасе сказала Ира. — Правда, из-за спин придворных. Тот праведник поднял руку, и мертвый царь встал!
— И ожил?
— Да, да, ожил!
— Матерь Божия, заступница!
— Вур-рдалак! — неожиданно завопил злополучный попугай. — Обор-ротень! Мур-рин!
— Что ж он у тебя так ругается? — невольно поморщилась Ира.
— А он же солдатский попугай, всю жизнь в казармах. Это еще он тебя стесняется, а то иной раз такое завернет! Исак, Исак, кыш! Хриса, накрой его черной тряпкой.
— Кто это — Исак? Неужели попугай?
— Он, а что?
— А как же тот ваш… Глава рода?
— Ах, этот рыжий… Ну, во-первых, Исаак это не Исак. Библию читали? Во-вторых, а что ж? Пусть себе позлится. Кстати, Ира, он умный человек, этот Исаак Ангел, не такой шут, как хочет из себя изобразить… Лучше скажи, ты убеждена, что тот праведник все-таки бес?
— Говорят, святейший патриарх незаметно осенил его сзади крестным знамением…
— И он не расточился? Нет.
— Логика сногсшибательная. И бесы веруют, как говорит наша тетушка Манефа. А как же все-таки врачам не удалось, а этому мурину удалось царя исцелить?
— Не знаю, ах, ничего я не знаю! Знаю только, что он совершенно необыкновенный человек. Скажи он хотя бы слово…
— И принцесса Андронисса сама готова стать муриншей. А правда ли, от него пахнет покойником?
— Скорее, гнилой рыбой… У нас, в Пафлагонии, где отцовское поместье, этот запах хорошо знаком, все кругом рыбаки…
— Ах, рыбаки! Да вот и разгадка: по цирку знаю, ни один уважающий себя хищник не станет есть ни тухлой рыбы, ни дохлятины.
Служанки доложили, что мебель отодвинута к стенам, гинекей приготовлен к танцам. Стали раздеваться.
— Ой, девочка, — критически оглядела подругу Теотоки. — Ножки у тебя коротковаты, а ты просишься в цирк. Да и грудка подвела, и животик… Покушать, наверное, любишь по утрам…
— Что ж ты меня так… — чуть не заплакала Ира. Разглядывала себя в зеркало и убеждалась: увы, так и есть. Еще и шерсткой рыжею, где не надо, поросла.
— А пока ты при мамочке, при папочке росла, Бог с тобою… Но тут ты вздумала в цирк, а цирк требует особого служения. Занимайся гимнастикой, одно могу сказать!
Четыре нагие богини — две госпожи и две служанки — перед огромным стеклянным венецианским зеркалом (что тогда было редкостью) разминались, подняв руки над головою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162