Поэтому не видит он, чем утешить свою душу, и, обращая думы свои к какой-нибудь мысли из мыслей, постоянно находит в ней оживление своей страсти, и возбуждает она печали, причиняя ему страдания и побуждая его плакать о друге. А разрыв — это вестник забвения и разведчик прекращения любви.
Что же касается человека с душою томящейся, постоянно влекомой и обращающей взоры к любимой, беспокойной и переменчивой, то разрыв для него болезнь, влекущая гибель, а разлука — средство забвения и утешения. Я же считаю, что смерть легче разлуки, а разрыв навлекает одну горесть — и только, а если продлится он, то скорее всего вызовет усиление. Об этом я говорю:
Сказали они: — Уезжай! — может быть, утешение наступит, и захочется тебе его желать!
И ответил я: — Смерть будет мне прежде утешения! Кто выпьет яд, раз его попробовав?
Я говорю еще:
Пленила душу любовь к ней; погубило ее отдаленье,
И как будто страсть моя — гость, а душа — ему угощенье.
Я видел людей, которые прибегали к разрыву с влюбленными и добивались его умышленно, боясь горечи дня разлуки, и страданий, и грусти, возникающей при расставанье. Такое поведение, хоть оно, по-моему, и не принадлежит к обычаям, угодным Аллаху, все же решительное доказательство того, что разлука тягостнее разрыва, — как же нет, если среди людей есть такие, которые прибегают к разрыву, боясь разлуки? Я не нашел никого в мире, кто бы прибегал к разлуке, боясь разрыва, а люди всегда избирают более легкое и берут на себя менее значительное, и мы сказали, что это не относится к похвальным обычаям только потому, что поступающие так ускоряют беду, прежде чем она опустится, и глотают горечь мирры раньше времени. Ведь может быть, того, чего они боятся, и не будет, и, может быть, тот, кто ускоряет неприятное, не зная наверное, что ему суждено, ускоряет свой приговор. Об этом я говорю:
Любящий не расстается с любовью — не из нас тот, кто избегает друзей.
Так богатый живет жизнью бедняка, боясь бедности, а бедность его близ него поселилась.
Я вспоминаю, что у моего двоюродного брата Абу-ль-Мугиры есть стихи с той мыслью, что разлука тяжелее разрыва. Эти стихи из поэмы, с которой он обратился ко мне, когда ему было семнадцать лет или около этого. Вот они:
Или не терпится тебе, чтобы близок стал отъезд, и жаждешь ты, чтобы погнали медленного верблюда?
Нет, беда твоя сокрушительна, и поистине, расставаться тяжело.
Солгали те, кто утверждает, что пастбище разрыва вредоносно!
Они не изведали глубины страсти, — ведь берут люди на себя всякое бремя.
А разлука, поистине, если я люблю, — вожак к смерти.
У меня есть об этом длинная поэма, которая начинается так:
Нет равного дню с тобой и утру наслаждения прекрасным зрелищем и полным счастьем.
Был этот день редким плодом бесплодной почвы, исправлением ошибки, сыном от бездетной.
Вот дни молний сближения, для меня не обманчивых, когда сад любви еще не высох,
И есть в нем красавица, чей сосок говорит ей: — Иди вперед! — а изар
[100]говорит: — Останься!
И тот и другой ее тянут, и алеет щека ее оттого, что ей стыдно пойти назад иль вперед.
Ничто не несет мне недуга, кроме этих глаз, но ничто в мире, кроме них, не ручается за мое исцеление.
Так и гадюки — ни в чем, кроме тела их, нет верного излеченья от их укусов.
Разлука заставляла поэтов плакать на местах свиданий, и проливали они над следами потоки слез, и поили землю водою томления, вспоминая, что было с ними там, и завывали и рыдали, и оживляли следы любимых их погребенную страсть, и принимались они стонать и плакать.
Рассказывал мне один прибывший из Кордовы, которого я расспрашивал о ней, что он видел наши дома в Палатах Мугиса на западной стороне города [101], и стерлись следы их, и исчезли их признаки, и скрылись места свиданий, и изменило их бедствие. И стали они бесплодными пустынями, после того как были населены, и безлюдными равнинами после толпы друзей; это одинокие развалины, что были прежде прекрасны, и страшные ущелья, раньше безопасные; там убежище волков, где раздается свист гулей, там игралище джинов и приют диких зверей после мужей, словно львы, и красавиц, подобных изваяньям, пред которыми расточали обильные богатства; рассеяно теперь единенье их, и оказались они в разных странах, подобные племени Саба [102]. И кажется, что эти разубранные опочивальни и украшенные покои, сиявшие, как сияет солнце, и рассеивавшие прекрасным видом своим заботы, когда объяло их разорение и охватило их разрушение, стали подобны разинутым пастям львов, возвещающим конец мира, и показывают они тебе, каков исход жизни его обитателей, и рассказывают, куда идет всякий, кого ты видишь стоящим. И становишься ты воздержанным в стремлении к благам мира, после того как долго воздерживался от пренебрежения ими.
И вспомнил я дни мои в Кордове и мои наслаждения там и месяцы моей молодости, проведенные с полногрудыми, к которым стремился и муж рассудительный, и вообразил я в душе, что находятся они под землей, в странах дальних и в краях отдаленных, и рассеяла их рука изгнания и растерзали их длани отдаления; и представилось моему взору, что разрушена та беседка, которую знал я столь прекрасной и благоустроенной, и пропали крепкие троны, около которых я вырос, и пусты дворы, где прежде теснились люди, — и явились слуху моему крики сов и филинов, что разносятся теперь над ними, после того как двигались по ним толпы народа, среди которых я был воспитан. И, бывало, ночи подражали дням, и растекались по дому его обитатели, и встречались его жители, а теперь дни подражают ночам в своей тишине и безлюдности.
И заставило это плакать мои глаза, и сделало больно моему сердцу, и ударило камнем по печени моей, и усилило страдания ума, и я сказал стихотворение, где есть такой стих:
Поистине, если теперь это вызвало жажду, то долго прежде поило это нас, и если теперь это нас огорчило, то долго прежде радовало!
Разлука порождает тоску, волнение и воспоминанье, и об этом я говорю:
О, если бы ворон отдаленья вернулся сегодня ко мне, быть может, отдалил бы он меня от разлуки, — она остановилась.
Я говорю, а ночь уже опустила покровы свои, и поклялась она, что не кончится, и исполнила клятву.
И недоумевает звезда на краю неба, — не поднимается в недоумении и не уходит.
О, если бы ворон отдаленья вернулся сегодня ко мне, быть может, отдалил бы он меня от разлуки, — она остановилась.
Я говорю, а ночь уже опустила покровы свои, и поклялась она, что не кончится, и исполнила клятву.
И недоумевает звезда на краю неба, — не поднимается в недоумении и не уходит.
Подумаешь ты, что это стрелок, промахнувшийся или испуганный и устрашенный, иль человек заподозренный, под угрозой, или влюбленный, больной.
Глава об удовлетворенности
Неизбежно для влюбленного, когда запретно сближение, довольствоваться тем, что обретает он, и поистине в этом развлечение душе, занятие надежде, обновление желаний и некоторый отдых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Что же касается человека с душою томящейся, постоянно влекомой и обращающей взоры к любимой, беспокойной и переменчивой, то разрыв для него болезнь, влекущая гибель, а разлука — средство забвения и утешения. Я же считаю, что смерть легче разлуки, а разрыв навлекает одну горесть — и только, а если продлится он, то скорее всего вызовет усиление. Об этом я говорю:
Сказали они: — Уезжай! — может быть, утешение наступит, и захочется тебе его желать!
И ответил я: — Смерть будет мне прежде утешения! Кто выпьет яд, раз его попробовав?
Я говорю еще:
Пленила душу любовь к ней; погубило ее отдаленье,
И как будто страсть моя — гость, а душа — ему угощенье.
Я видел людей, которые прибегали к разрыву с влюбленными и добивались его умышленно, боясь горечи дня разлуки, и страданий, и грусти, возникающей при расставанье. Такое поведение, хоть оно, по-моему, и не принадлежит к обычаям, угодным Аллаху, все же решительное доказательство того, что разлука тягостнее разрыва, — как же нет, если среди людей есть такие, которые прибегают к разрыву, боясь разлуки? Я не нашел никого в мире, кто бы прибегал к разлуке, боясь разрыва, а люди всегда избирают более легкое и берут на себя менее значительное, и мы сказали, что это не относится к похвальным обычаям только потому, что поступающие так ускоряют беду, прежде чем она опустится, и глотают горечь мирры раньше времени. Ведь может быть, того, чего они боятся, и не будет, и, может быть, тот, кто ускоряет неприятное, не зная наверное, что ему суждено, ускоряет свой приговор. Об этом я говорю:
Любящий не расстается с любовью — не из нас тот, кто избегает друзей.
Так богатый живет жизнью бедняка, боясь бедности, а бедность его близ него поселилась.
Я вспоминаю, что у моего двоюродного брата Абу-ль-Мугиры есть стихи с той мыслью, что разлука тяжелее разрыва. Эти стихи из поэмы, с которой он обратился ко мне, когда ему было семнадцать лет или около этого. Вот они:
Или не терпится тебе, чтобы близок стал отъезд, и жаждешь ты, чтобы погнали медленного верблюда?
Нет, беда твоя сокрушительна, и поистине, расставаться тяжело.
Солгали те, кто утверждает, что пастбище разрыва вредоносно!
Они не изведали глубины страсти, — ведь берут люди на себя всякое бремя.
А разлука, поистине, если я люблю, — вожак к смерти.
У меня есть об этом длинная поэма, которая начинается так:
Нет равного дню с тобой и утру наслаждения прекрасным зрелищем и полным счастьем.
Был этот день редким плодом бесплодной почвы, исправлением ошибки, сыном от бездетной.
Вот дни молний сближения, для меня не обманчивых, когда сад любви еще не высох,
И есть в нем красавица, чей сосок говорит ей: — Иди вперед! — а изар
[100]говорит: — Останься!
И тот и другой ее тянут, и алеет щека ее оттого, что ей стыдно пойти назад иль вперед.
Ничто не несет мне недуга, кроме этих глаз, но ничто в мире, кроме них, не ручается за мое исцеление.
Так и гадюки — ни в чем, кроме тела их, нет верного излеченья от их укусов.
Разлука заставляла поэтов плакать на местах свиданий, и проливали они над следами потоки слез, и поили землю водою томления, вспоминая, что было с ними там, и завывали и рыдали, и оживляли следы любимых их погребенную страсть, и принимались они стонать и плакать.
Рассказывал мне один прибывший из Кордовы, которого я расспрашивал о ней, что он видел наши дома в Палатах Мугиса на западной стороне города [101], и стерлись следы их, и исчезли их признаки, и скрылись места свиданий, и изменило их бедствие. И стали они бесплодными пустынями, после того как были населены, и безлюдными равнинами после толпы друзей; это одинокие развалины, что были прежде прекрасны, и страшные ущелья, раньше безопасные; там убежище волков, где раздается свист гулей, там игралище джинов и приют диких зверей после мужей, словно львы, и красавиц, подобных изваяньям, пред которыми расточали обильные богатства; рассеяно теперь единенье их, и оказались они в разных странах, подобные племени Саба [102]. И кажется, что эти разубранные опочивальни и украшенные покои, сиявшие, как сияет солнце, и рассеивавшие прекрасным видом своим заботы, когда объяло их разорение и охватило их разрушение, стали подобны разинутым пастям львов, возвещающим конец мира, и показывают они тебе, каков исход жизни его обитателей, и рассказывают, куда идет всякий, кого ты видишь стоящим. И становишься ты воздержанным в стремлении к благам мира, после того как долго воздерживался от пренебрежения ими.
И вспомнил я дни мои в Кордове и мои наслаждения там и месяцы моей молодости, проведенные с полногрудыми, к которым стремился и муж рассудительный, и вообразил я в душе, что находятся они под землей, в странах дальних и в краях отдаленных, и рассеяла их рука изгнания и растерзали их длани отдаления; и представилось моему взору, что разрушена та беседка, которую знал я столь прекрасной и благоустроенной, и пропали крепкие троны, около которых я вырос, и пусты дворы, где прежде теснились люди, — и явились слуху моему крики сов и филинов, что разносятся теперь над ними, после того как двигались по ним толпы народа, среди которых я был воспитан. И, бывало, ночи подражали дням, и растекались по дому его обитатели, и встречались его жители, а теперь дни подражают ночам в своей тишине и безлюдности.
И заставило это плакать мои глаза, и сделало больно моему сердцу, и ударило камнем по печени моей, и усилило страдания ума, и я сказал стихотворение, где есть такой стих:
Поистине, если теперь это вызвало жажду, то долго прежде поило это нас, и если теперь это нас огорчило, то долго прежде радовало!
Разлука порождает тоску, волнение и воспоминанье, и об этом я говорю:
О, если бы ворон отдаленья вернулся сегодня ко мне, быть может, отдалил бы он меня от разлуки, — она остановилась.
Я говорю, а ночь уже опустила покровы свои, и поклялась она, что не кончится, и исполнила клятву.
И недоумевает звезда на краю неба, — не поднимается в недоумении и не уходит.
О, если бы ворон отдаленья вернулся сегодня ко мне, быть может, отдалил бы он меня от разлуки, — она остановилась.
Я говорю, а ночь уже опустила покровы свои, и поклялась она, что не кончится, и исполнила клятву.
И недоумевает звезда на краю неба, — не поднимается в недоумении и не уходит.
Подумаешь ты, что это стрелок, промахнувшийся или испуганный и устрашенный, иль человек заподозренный, под угрозой, или влюбленный, больной.
Глава об удовлетворенности
Неизбежно для влюбленного, когда запретно сближение, довольствоваться тем, что обретает он, и поистине в этом развлечение душе, занятие надежде, обновление желаний и некоторый отдых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56