Я скажу еще отрывок, где есть такой стих:
Стал он жизнью, а был стрелой гибели, и был он ядом, а стал противоядием.
Я знаю человека, который поставил над тою, о ком заботился, соглядатая, внушавшего ему доверие, и был этот соглядатай для любимой величайшим из бедствий и корнем испытаний ее.
Если же нет с соглядатаем хитрости и не находишь пути, чтобы умилостивить его, — нельзя желать ничего, кроме неслышного знака глазом или иногда бровью и осторожного намека словами, — в этом есть наслаждение и достаточная, до времени, польза, которою удовлетворяется тоскующий. Я скажу об этом стихотворение; вот начало его:
Над госпожой моей есть от меня соглядатай, охраняющий, верный тому, кто поставил его, не обманщик,
Оттуда же:
Он разрывает связи заботы в любви и действует на нее, как превратность рока.
И как будто у него в сердце — показывающий дух, а в каждом глазу — доносчик о происшествиях.
Оттуда же:
Над всеми, кто вокруг меня, поставлены два соглядатая, а меня выделил господь престола третьим.
И ужаснее всего соглядатай тогда, когда он из тех, кто испытан был прежде любовью и кого поразила она, продлив над ним свой срок, а затем освободился он от нее, хорошо узнав ее свойства, и желает уберечь того, над кем он поставлен. Благословен Аллах! Какой из него выходит соглядатай и какое тяжкое бедствие постигает из-за него людей любви!
Я говорю об этом:
Вот соглядатай — долго знал он любовь и терпел страсть, отказываясь от сна.
Он испытал в любви болезненное страдание, и едва не привела его любовь к гибели.
Хорошо узнал он хитрости влюбленного пленника и не внимал словам и указаниям.
И после пришло к нему утешенье, и стал он считать любовь позором и недостатком.
И был он над тою, кого я люблю, соглядатаем, чтобы отдалить от нее любящего безумно.
И какое бедствие излилось на нас, и какое несчастье постигло нас разом!
Вот необычная разновидность соглядатаев. Я знаю двух влюбленных, которые одинаково любили одну и ту же возлюбленную, и хорошо помню я, как каждый из них был соглядатаем над другим. Я говорю об этом:
Вот два влюбленных, обезумевших от любви к одной и той же, — каждый из них отворачивается от своего друга.
Так и собака в стойле — не ест корма и не дает ослу есть его.
Глава о доносчике
К бедствиям любви принадлежат и доносчики, и их бывает два вида. Одни доносчики хотят только разрыва между влюбленными, и поистине, такой доносчик менее вредоносен, хотя это смертельный яд, горький колоквинт, направляющаяся гибель и приходящее бедствие, но не приносят иногда пользы его расписывания. Чаще всего бывают доносчики любимой; что же касается любящего, то далеко до этого! — мешает огорченье сказать стихотворение [60], и препятствует беда ликованию! Любовь занимает влюбленного и не дает ему слушать сплетника; доносчики знают это, и идут они только к тому, чей ум свободен, кто приходит в ярость с жестокостью царей и разражается упреками при малейшей причине.
У доносчиков бывают разные сплетни; так, например, говорят любимой про любящего, что тот не скрывает тайны. Это положение трудно терпимое, и медленно исцеление от этого, если только не встретит доносчик человека, одинакового с любящим в любви. Такое дело вызывает неприязнь, и нет облегчения для любимой, если не помогут ей судьбы узнать какие-нибудь тайны любящего, когда обладает любимая разумом и долей проницательности. Затем оставляет она это и выжидает, и если донос сплетника окажется, по ее мнению, ложным и любящий вместе с этим проявит умение скрывать и осторожность и не вместит в себе разглашения тайны, — тогда узнает любимая, что сплетник расписал ей ложное, и разрушается то, что возникло у нее в душе.
Я видел это самое у одного из любящих с кем-то, кого он любил, и был любящий весьма бдителен и обладал великою скрытностью. И сплетники участили доносы между ними, так что проявились признаки этого на лице возлюбленной, и оказалась она в такой любви, которой не бывало, и оседлала ее грусть, и покрыло ее своей тенью раздумье, и налетело на нее сомненье. И, наконец, стеснилась у нее грудь, и открыла она то, что донесли ей, и если бы видел ты состояние любящего при извинениях его, ты бы, наверное, понял, что любовь — султан, которому повинуются, и постройка из крепко связанных кольев, и пронзающее копье. И переходил любящий от покорности к признанию, и отрицанию, и раскаянию, и бросал он любимой ключи этого дела, и через некоторое время исправились их дела.
А иногда говорит сплетник, что любовь, которую проявляет влюбленный, — не настоящая и что стремится он в этом к исцелению своей души и удовлетворению желания. Сплетни этого рода, хотя и тягостны они, переносятся легче того, что упоминалось раньше; состояние любящего иное, чем состояние ищущего услады, и свидетельства их страсти разделяют их. Достаточная доля этого встретилась в главе о покорности.
Нередко доносит сплетник, что любовь любящего делится между несколькими, — вот это обжигающий огонь и боль, расходящаяся по членам. И если поможет передающему такие слова то, что любящий прекрасен лицом, мягок в поведении, вызывает желание, склонен к наслаждениям и от природы предан мирскому, а возлюбленная — женщина великого сана и знатного положения, тогда ближе всего к ней старание его погубить и стремление причинить ему смерть. Сколько было поверженных по этой причине, и скольких напоили ядом, и порвались их кишки!
Такова была смерть Мервана ибн Ахмада ибн Ху-дейра, отца Ахмада-святоши, и Мусы, и Абд ар-Рахма-на, прозванных «сыновьями Аубны», — из-за Катр ан-Нада, его невольницы. Я говорю об этом, предостерегая одного из моих друзей, отрывок, где есть такие стихи:
Доверяет ли женщинам кто-нибудь, кроме простаков, не ведающих причин гибели, тяжеловесных?
Сколько людей приходят к черному водоему смерти и пьют ее в белом приятном напитке!
Другой сплетник доносит, чтобы разъединить влюбленных и остаться с любимой одному и получить ее только для себя. Это — самая жестокая вещь и самая острая; сильнее всего укрепляет она сплетника в его рвении и дает наибольшую пользу от стараний его.
Есть и третий вид сплетников — это сплетники, которые доносят обоим влюбленным сразу и раскрывают их тайны. На такого человека не обращают внимания, если слов любящего слушают.
Я говорю об этом:
Дивлюсь я на сплетника, который раскрывает наше дело, и ничем, кроме слухов о нас, он не дышит.
Что ему до моих трудов и моей печали — «я ем гранат, а у детей на зубах оскомина»
[61].
Я непременно должен привести здесь нечто сходное с тем, чем мы заняты, хотя оно и стоит вне этого. Это будет кое-что в изъяснение доносов и ябед, — одно слово ведь призывает другое, как установили мы в начале послания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56