И я написал Абу Исхаку (а он говорил об этой истории) стихи, среди которых есть такие:
Не изменяйся из-за слова, услышав, что его говорят, — ты не знаешь истины в том, что знаешь.
Ты подобен тому, кто выливает воду, если появилось марево, и находит гибель в пустыне, безводной, обширно раскинувшейся.
А тому, кто донес обо мне, я написал стихотворение, где есть такие стихи:
Не говори в важном деле шуток, уподобляясь тому, кто вводит в душу, леча ее, вредное вместе с тем, что для нее полезно.
Тот, чье острейшее оружие — передача ложного, подобен дрофе, которая защищается испражнениями
[67].
Был у меня однажды друг, и участились происки между нами, так что, наконец, это его уязвило, и сделалось это видно по его лицу и по взглядам. И я стал медлить и выжидать и старался, как мог, помириться, и нашел, принижаясь, путь к возвращению дружбы. И тогда я написал ему стихотворение, где есть такой стих:
В том, что я обнаруживаю, у меня такие цели, что, будь они видимы, не притязал бы Вахриз
[68]на уменье бить в цель.
Вот что говорю я, обращаясь к Убейдаллаху ибн Яхье аль-Джазири, который хранит в памяти красноречивые послания своего дяди (а свойство лжи взяло над ним власть и одолело его разум, и он привязался к нему, как привязывается душа к надежде, и подкреплял свои сплетни и ложь твердыми, крепкими клятвами, громогласно их произнося. Он был более лжив, чем марево, и страстно предавался лганью, увлекаясь им, и постоянно разговаривал с теми, о ком наверное знал, что они ему не верят, и не препятствовало ему это говорить ложь):
Выяснили всё, что скрывал ты, передающие и обстоятельства, которые показали мне ясно, как дурна твоя вера.
Сколько обстоятельств стали ясны из других обстоятельств, подобно тому как закон устанавливает блуд по беременности!
Я скажу о нем отрывок, где есть такие стихи:
Он клевещет сильнее зеркала о всем, что знает, и режет связь между людьми лучше индийских мечей.
Я думаю, смерть и время научились у него хитростям, чтобы разъединять людей дружбы.
О нем же скажу я такие стихи из длинной поэмы:
Его разговор более лжив, чем хорошие мысли о людях, — он хуже долгов и непокидающей бедности.
Повеления господа престола. пропадают для него, и бесполезнее они, чем жалоба немилостивому.
В нем собран весь срам и позор, и не оставляет он брани для слов бранящего.
Он тягостнее, чем упреки тому, кто не принимает их, и холоднее по стуже, чем Город Салима
[69].
Он ненавистнее отдаления, разлуки и страха, когда соберутся они над жаждущими, смущенными, блуждающими.
Но тот, кто предупреждает беспечного, или дает советы другу, или предостерегает мусульманина, или говорит о развратнике, или рассказывает о враге, — пока он не лжет и не уличен во лжи и не старается вызвать ненависть, — не доносчик, и разве не от того погибли слабые и пали не имеющие разума, что они плохо отличали советчика от доносящего? Это два качества, близкие по внешности, расходящиеся по внутренней сущности; одно из них — болезнь, другое — лекарство, и от того, кто остер по природе, не будет сокрыто это дело. Доносчик — тот, чьи доносы не одобряются религией, и кто желает разлучить ими друзей, разбить связь между братьями, натравить их друг на друга, и разжечь их вражду, и расписать ложное. А если кто боится, что, следуя по пути добрых советов, он попадет на путь клеветы, и не доверяет остроте своей зоркости и проницательности своих предположений в делах, приходящих к нему в земной жизни и в общении с людьми своего времени, — тот пусть сделает веру для себя проводником и светильником, которым будет он освещаться, и, куда поведет его вера, пусть идет он туда, а если она его остановит, ручаясь за верный взгляд, обеспечивая правильность догадки и служа порукой за спасение, то установивший закон, пославший посланника — мир над ним! — и утвердивший веления и запрещения, лучше знает путь истины и более сведущ в последствиях, приводящих к сохранению, и исходах, ведущих к спасению, чем всякий, кто утверждает, что видит для себя сам, и думает, что поступает по своему разумению.
Глава о единении
Одна из сторон любви — единение. Это высокий удел, великая степень, возвышенная ступень и счастливое предзнаменование, — нет, это обновленное бытие и блестящая жизнь, вечная радость и великая милость Аллаха! И если бы не была земная жизнь обителью преходящей, полной испытаний и смут, а рай — обителью воздаяния и безопасности от дел порицаемых, — право, сказали бы мы, что единение с любимой и есть чистое блаженство, ничем не замутненное, и радость без примеси, с которой нет печали, и завершение мечтаний, и предел надежд. Я испытал наслаждения с их изменчивостью и познал виды счастья, при их разнообразии, но ни приближение к султану, ни деньги, доставшиеся в прибыль, ни находка после потери, ни возвращение после долгого отсутствия, ни безопасность после страха и отдаления от убежища не западают так в душу, как единение; в особенности после долгих отказов, когда наступила разлука и разгорелось из-за нее волнение и вспыхнуло пламя тоски и запылал огонь надежды. Ни растения, распускающиеся, когда выпадет роса, ни цветы, расцветающие, когда прорвутся облака в час предрассветный, ни журчание воды, что пробирается ко всевозможным цветам, ни великолепие белых дворцов, окруженных зелеными садами, — ничто из этого не более прекрасно, чем сближение с любимой, качества которой угодны Аллаху, свойства которой достохвальны, черты которой соответствуют одна другой по красоте. Поистине, делает это слабым язык речистых и бессильно тут красноречие умеющих говорить; восхищается этим разум и восторгаются умы. Я говорю об этом:
Часто спрашивал меня вопрощающий, сколько прожил я жизни, — а видел он седину у меня на висках и щеках.
И отвечал я: — Минуту — ничего не считаю я жизнью иного, — так судит разум и взгляд.
И говорил он: — Как это? Скажи мне яснее — сказал ты ужасную новость и весть.
И отвечал я: — Ту, к кому сердце мое привязалось, поцеловал ее однажды одним поцелуем — опасно то было,
И поистине, жизнью, хотя мои годы продлились, только эту минутку считаю я.
Одно из сладостных свойств близости — обещания, и поистине, обещание, исполнения которого ждешь, занимает нежное место в оболочке сердца! Они разделяются на два отдела, и первый из них — обещание любимой посетить любящего. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:
Беседую я с луной, когда медлит любимая, и вижу я — в свете луны является мне ее блеск.
И провожу я ночь, похваляясь, а любовь — как помешанная, и близость радуется, а разлука грустит.
А второй вид — когда ждут, что исполнит любящий обещание и посетит любимую.
Поистине, начало близости и первые признаки согласия проникают в душу, как ничто другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Не изменяйся из-за слова, услышав, что его говорят, — ты не знаешь истины в том, что знаешь.
Ты подобен тому, кто выливает воду, если появилось марево, и находит гибель в пустыне, безводной, обширно раскинувшейся.
А тому, кто донес обо мне, я написал стихотворение, где есть такие стихи:
Не говори в важном деле шуток, уподобляясь тому, кто вводит в душу, леча ее, вредное вместе с тем, что для нее полезно.
Тот, чье острейшее оружие — передача ложного, подобен дрофе, которая защищается испражнениями
[67].
Был у меня однажды друг, и участились происки между нами, так что, наконец, это его уязвило, и сделалось это видно по его лицу и по взглядам. И я стал медлить и выжидать и старался, как мог, помириться, и нашел, принижаясь, путь к возвращению дружбы. И тогда я написал ему стихотворение, где есть такой стих:
В том, что я обнаруживаю, у меня такие цели, что, будь они видимы, не притязал бы Вахриз
[68]на уменье бить в цель.
Вот что говорю я, обращаясь к Убейдаллаху ибн Яхье аль-Джазири, который хранит в памяти красноречивые послания своего дяди (а свойство лжи взяло над ним власть и одолело его разум, и он привязался к нему, как привязывается душа к надежде, и подкреплял свои сплетни и ложь твердыми, крепкими клятвами, громогласно их произнося. Он был более лжив, чем марево, и страстно предавался лганью, увлекаясь им, и постоянно разговаривал с теми, о ком наверное знал, что они ему не верят, и не препятствовало ему это говорить ложь):
Выяснили всё, что скрывал ты, передающие и обстоятельства, которые показали мне ясно, как дурна твоя вера.
Сколько обстоятельств стали ясны из других обстоятельств, подобно тому как закон устанавливает блуд по беременности!
Я скажу о нем отрывок, где есть такие стихи:
Он клевещет сильнее зеркала о всем, что знает, и режет связь между людьми лучше индийских мечей.
Я думаю, смерть и время научились у него хитростям, чтобы разъединять людей дружбы.
О нем же скажу я такие стихи из длинной поэмы:
Его разговор более лжив, чем хорошие мысли о людях, — он хуже долгов и непокидающей бедности.
Повеления господа престола. пропадают для него, и бесполезнее они, чем жалоба немилостивому.
В нем собран весь срам и позор, и не оставляет он брани для слов бранящего.
Он тягостнее, чем упреки тому, кто не принимает их, и холоднее по стуже, чем Город Салима
[69].
Он ненавистнее отдаления, разлуки и страха, когда соберутся они над жаждущими, смущенными, блуждающими.
Но тот, кто предупреждает беспечного, или дает советы другу, или предостерегает мусульманина, или говорит о развратнике, или рассказывает о враге, — пока он не лжет и не уличен во лжи и не старается вызвать ненависть, — не доносчик, и разве не от того погибли слабые и пали не имеющие разума, что они плохо отличали советчика от доносящего? Это два качества, близкие по внешности, расходящиеся по внутренней сущности; одно из них — болезнь, другое — лекарство, и от того, кто остер по природе, не будет сокрыто это дело. Доносчик — тот, чьи доносы не одобряются религией, и кто желает разлучить ими друзей, разбить связь между братьями, натравить их друг на друга, и разжечь их вражду, и расписать ложное. А если кто боится, что, следуя по пути добрых советов, он попадет на путь клеветы, и не доверяет остроте своей зоркости и проницательности своих предположений в делах, приходящих к нему в земной жизни и в общении с людьми своего времени, — тот пусть сделает веру для себя проводником и светильником, которым будет он освещаться, и, куда поведет его вера, пусть идет он туда, а если она его остановит, ручаясь за верный взгляд, обеспечивая правильность догадки и служа порукой за спасение, то установивший закон, пославший посланника — мир над ним! — и утвердивший веления и запрещения, лучше знает путь истины и более сведущ в последствиях, приводящих к сохранению, и исходах, ведущих к спасению, чем всякий, кто утверждает, что видит для себя сам, и думает, что поступает по своему разумению.
Глава о единении
Одна из сторон любви — единение. Это высокий удел, великая степень, возвышенная ступень и счастливое предзнаменование, — нет, это обновленное бытие и блестящая жизнь, вечная радость и великая милость Аллаха! И если бы не была земная жизнь обителью преходящей, полной испытаний и смут, а рай — обителью воздаяния и безопасности от дел порицаемых, — право, сказали бы мы, что единение с любимой и есть чистое блаженство, ничем не замутненное, и радость без примеси, с которой нет печали, и завершение мечтаний, и предел надежд. Я испытал наслаждения с их изменчивостью и познал виды счастья, при их разнообразии, но ни приближение к султану, ни деньги, доставшиеся в прибыль, ни находка после потери, ни возвращение после долгого отсутствия, ни безопасность после страха и отдаления от убежища не западают так в душу, как единение; в особенности после долгих отказов, когда наступила разлука и разгорелось из-за нее волнение и вспыхнуло пламя тоски и запылал огонь надежды. Ни растения, распускающиеся, когда выпадет роса, ни цветы, расцветающие, когда прорвутся облака в час предрассветный, ни журчание воды, что пробирается ко всевозможным цветам, ни великолепие белых дворцов, окруженных зелеными садами, — ничто из этого не более прекрасно, чем сближение с любимой, качества которой угодны Аллаху, свойства которой достохвальны, черты которой соответствуют одна другой по красоте. Поистине, делает это слабым язык речистых и бессильно тут красноречие умеющих говорить; восхищается этим разум и восторгаются умы. Я говорю об этом:
Часто спрашивал меня вопрощающий, сколько прожил я жизни, — а видел он седину у меня на висках и щеках.
И отвечал я: — Минуту — ничего не считаю я жизнью иного, — так судит разум и взгляд.
И говорил он: — Как это? Скажи мне яснее — сказал ты ужасную новость и весть.
И отвечал я: — Ту, к кому сердце мое привязалось, поцеловал ее однажды одним поцелуем — опасно то было,
И поистине, жизнью, хотя мои годы продлились, только эту минутку считаю я.
Одно из сладостных свойств близости — обещания, и поистине, обещание, исполнения которого ждешь, занимает нежное место в оболочке сердца! Они разделяются на два отдела, и первый из них — обещание любимой посетить любящего. Об этом я скажу отрывок, где есть такие стихи:
Беседую я с луной, когда медлит любимая, и вижу я — в свете луны является мне ее блеск.
И провожу я ночь, похваляясь, а любовь — как помешанная, и близость радуется, а разлука грустит.
А второй вид — когда ждут, что исполнит любящий обещание и посетит любимую.
Поистине, начало близости и первые признаки согласия проникают в душу, как ничто другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56