потом я, конечно, очнулся, пришел в себя и все понял; однако тогда мне показалось, что прошла целая вечность. Я увидел наконец, что глаза — мертвые. Понять это было страшно, просто жутко, поверьте. Девушка была мертва; ее лицо, глаза — все мертвое. Мне почудилось вдруг, что я знаю ее уже давно. Того краткого мгновения, когда я смотрел в ее лицо, еще не понимая, что она уже мертва, было достаточно, чтобы я почувствовал, что просто обязан отомстить за нее, — найти убийцу и покарать. Да-да, именно, найти и покарать того, кто мог решиться сделать с ней такое. И странное дело: сознание того, что я обязан отомстить за нее, вдруг вернуло мне хладнокровие и рассудительность. Я задернул обе занавески — гардероба и ту, что отделяла коридорчик от салона, — подозвал стюардесс и сказал, чтобы они по телефону из своей кухни сообщили обо всем командиру, а тот связался бы с полицией аэропорта. Потом я прошел в салон и вплоть до самой посадки следил, чтобы никто не подходил к гардеробу. А затем — ну, остальное вы и без меня знаете. Когда мы приземлились, трупа в гардеробе уже не было. Кто-то его убрал оттуда. Полицейские сказали мне, что, по-видимому, никакого трупа там и не было, они осмотрели гардероб и кабину пилотов, ничего не нашли и всех отпустили. Я даже не знал, что им возразить, — все это было так непонятно, поистине фантастично. Понимаете, я даже не знал, что и подумать. Когда вместе с другими пассажирами мы шли к зданию аэропорта, я был прямо в каком-то трансе. Мне все время казалось, что передо мной стоят ее глаза и говорят мне: Отомсти за меня, отомсти!…"
И тут, прямо на летном поле, я столкнулся со своим старым другом. Мы с ним не виделись уже несколько лет, но первым делом я все же начал рассказывать о том, что со мной только что произошло. Мы стояли прямо там, посреди поля, на ветру, и я все рассказывал, рассказывал". Разумеется, он мне не поверил, еще бы, все звучало так неправдоподобно. Так или иначе, но в конце концов ему удалось убедить меня, что все это — плод моего больного воображения, что я переутомился и мне необходимо хорошенько отдохнуть. И не успел я опомниться, как уже сидел с ним в самолете, летящем в Швецию. У нет там есть загородный дом на небольшом островне к северу от Гётеборга. Потому-то я и оказался у вас только теперь. Мы там не читали газет, не слушали радио. Я только успел послать телеграмму своему секретарю и сообщил, что несколько дней меня не будет. Близких родственников у меня нет, там что мое отсутствие никого особенно не тревожило. Вместе с другом мы часами бродили по острову, наслаждаясь сказочно красивой природой. Я почти успокоился, убедил себя, что все это — галлюцинации, что я становлюсь старым и начинаю грезить наяву. И тем не менее образ мертвой девушки не покидал меня ни на минуту. Мне везде чудились ее глаза, которые все время, казалось, напоминали о моем странном обязательстве перед ней. Закончил он следующим:
— И что же? Я возвращаюсь домой, просматриваю старые газеты — их скопилась целая груда, ведь никто не догадался сообщить на почту о моем отсутствии — и, конечно же, натыкаюсь в них на всю эту историю. И вот я здесь.
Во время всего рассказа лицо Йеппсена оставалось абсолютно непроницаемым. Выслушав Шмидта до конца, он сказал:
— Факт вашего пребывания на острове мы, естественно, проверим. Но, кроме этого, у меня к вам есть еще один вопрос. Как вы считаете, мог ли кто-то еще, кроме пилотов, подойти к гардеробу? Например, может быть, одна из стюардесс имела возможность убрать тело?
— Нет, это полностью исключено. Я расположился на переднем сиденье в салоне, и за все это время никто не подходил к гардеробу.
— Значит, это мог сделать только кто-то из пилотов?
— Выходит, так.
— Ну что же, если вам нечего больше рассказать, мне остается лишь поблагодарить вас.
Шмидт молча кивнул и протянул комиссару руку на прощанье.
Йеппсен проводил его до дверей кабинета; на пороге Шмидт замешкался и после минутного молчания сказал:
— Если в вы видели… Тогда бы вы меня поняли — я просто не в состоянии забыть этого. Ее глаза — они были такие нежные, такие красивые…
Он осторожно прикрыл за собой дверь.
Йеппсен порылся в груде бумаг, скопившихся на столе. План самолета «Конвэйр Метрополитен» нашелся в правом верхнем ящике. Изучая его еще раз, он делал на нем какие-то отметки и стрелочки, потом прикрыл глаза и попытался представить себе целиком всю машину изнутри. Значит, так: коридорчик, занавеска, даже две занавески, обе задернуты; здесь — скрытая дверца, запасное багажное отделение; здесь — пилоты, один из которых незадолго перед посадкой выходил из кабины. Он дал волю воображению и представил себе, как тело девушки осторожно извлекают из гардероба и укладывают в плетеный короб. Ничто не указывало на то, что все это действительно было проделано бережно и аккуратно, но в воображении Йеппсена вся процедура выглядела так, будто заботливая мать поудобнее укладывает в колясочке свое дитя. Чрезвычайно осторожно, стараясь не ушибить, — все это походило на последнее проявление человеческой заботы об убитой.
Или же просто это был хладнокровный расчет? Не хотел суетиться, знал, что в спешке можно оставить ненужные следы.
Рядом с планом самолета лежала схема шведского отеля. Здание в форме тетраэдра. Два изолированных номера на третьем этаже. Три смежных — на втором.
Телефонный звонок, которого в действительности не было.
Красное платье, которого никто не видел.
Йеппсен попытался выстроить все в систему.
Да, и прежде всего тщательно закрытое окно. Окно, на котором и жалюзи и шторы должны быть открытыми.
А фрекен Хансен?
На столе не было ни схемы, ни плана — ничего, что было бы связано с этим убийством. Просто ее нашли в собственном номере с размозженной головой. У нее не было таких привычек, которые могли бы объяснить столь поздний визит к ней в номер постороннего человека; ничего, что хоть как-то могло бы помочь полиции напасть на след того, кто взял в руки тяжелую лампу и раскроил ей череп.
Йеппсен на мгновение представил себе, как она открывает дверь и впускает убийцу — наверное, при этом еще и вздохнула с облегчением, что это он, а не кто-то другой.
И никаких следов. Да-а, случай с фрекен Хансен — прямо-таки классическое убийство. А тут еще и третье — этот Матиессен. Маленький, никому не известный пенсионер, который чем-то помешал убийце, встал на его пути и расплатился за это своей жизнью. Наверное, он и не подозревал, что однажды его имя может оказаться на первых страницах всех газет. Йеппсену на миг даже захотелось, чтобы Матиессен сам смог полюбоваться на это — то-то порадовался бы.
А может быть, именно это убийство послужит ключом к разгадке всех остальных? Может, именно в случае с этим слегка тронутым стариком человек, на совести которого уже три жертвы, допустил какую-нибудь ошибку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37