Второй юн и прекрасен, — Халандовский подмигнул Фырнину. — Ты их узнаешь. Их все узнают. Лады? Пока.
— Что это значит? — спросил Пафнутьев.
— Я же тебе говорил, Паша... Ты должен сегодня добраться домой. Скажу больше — ты позвонишь мне, когда окажешься дома. Или я позвоню. Только тогда сон мой будет спокоен, здоров и целебен. Да! — воскликнул он, поднимаясь. — А это гостинец на добрую память о нашем прекрасном вечере, — в руке Халандовского словно сама по себе возникла плоская бутылка смирновской водки. Но вдруг как-то неловко пошатнувшись, он выронил ее на паркет. Пафнутьев в ужасе закрыл лицо руками, Фырнин вскрикнул, как от боли. Но когда прошла секунда, вторая и не раздалось звона разбитого стекла, они опасливо посмотрели на пол и увидели бутылку, которая лежала, как ни в чем не бывало, и даже, казалось, усмехалась над ними — точно так же, как усмехался счастливый Халандовский. — Что, Паша, напугался? Это шутка, пьяная шутка, может быть, не очень хороша, но если расстаемся с улыбкой на устах — это прекрасно! Понимаете, ребята, поганые буржуи выпускают водку в мягких бутылках. С виду не скажешь, а когда она падает, то может только подпрыгнуть... Во живут, а?! Потрясающе! — и он вручил по бутылке Пафнутьеву и Фырнину.
— Спасибо, Аркаша. Это царский подарок. Я надеюсь пригласить тебя на эту бутылочку, когда все закончится..
— О, тогда мы ее никогда не выпьем.
— Почему?
— Потому что все никогда не кончится.
— Разберемся, — повторил Пафнутьев. — Спасибо, Аркаша, за ужин, все было прекрасно. Если еще твой человек развезет нас по домам, можно считать, что жизнь удалась.
— Н; что ж, до скорой встречи, Паша.
— Снимками не поделишься? — спросил Фырнин.
— Знаешь, Валя, чего я боюсь... Пропадут они у тебя. Исчезнут. Ты и знать не будешь, кто взял, когда, куда пошли... Паша, у тебя такого не бывает?
— Да как сказать, — смутился Пафнутьев.
— Вот и я о том же. Ребята, когда эти снимки понадобятся жестко и срочно... Считайте, что они у вас уже в карманах. Отдам. Я ведь тоже дома их не держу.
— На войне, как на войне, — усмехнулся Пафнутьев.
— Да, Паша, да... Я рад, что смирновская не сбила тебя с толку... Провожать не пойду, мне нельзя. Смотри, — он подвел Пафнутьева к окну, — видишь просвет в кустах? Вы выходите по этой тропинке и ровно через минуту останавливается машина. Девятка. Верный человек довезет вас, куда надо, поможет подняться на этаж, открыть дверь и уйдет, закрыв ее...
— Неужели мы выглядим настолько пьяными?
— Мне неважно, как вы выглядите, что при этом чувствуете и что думаете... Я хочу спокойно спать. А для этого должен знать, что вы дома и у вас все в порядке. Не о вас пекусь, о себе. И машину вызвал, беспокоясь о собственном самочувствии. Это чтоб вы не заблуждались. Видите, как я себя люблю, на какие жертвы иду, чтобы обеспечить себе спокойный сон. Пока, Паша. До встречи. Валя. — Халандовский проводил взглядом Фырнина, не совсем твердо отправившегося в туалет, и наклонился к Пафнутьеву. — И еще, Паша... В машине на заднем сидении увидишь пакет... Это тебе. Не забудь его, когда будешь выходить. Впрочем, Толик напомнит.
— Что там? — отшатнулся Пафнутьев.
— Костюм. Ведь ты просил костюм? О, Паша! — Халандовский закатил глаза. — Благородный серый цвет, покрой, отделка, пуговицы... Бельгия, Паша! Там же в пакете — рубашка и галстук.
— Аркаша... Пакет останется в машине, — твердо сказал Пафнутьев. — Хочу, но не могу. Боюсь тебя потерять.
— А ты не боись... Там же, в кармане, найдешь счет. По этому счету и оплатишь. В центральном универмаге. В городе три таких костюма, береги его. А галстук — с нашим знаменем цвета одного.
— Аркаша! — растроганный Пафнутьев разлил по стопкам оставшуюся в бутылке водку. — За тебя, Аркаша! За хозяина! — повторил он, увидев в дверях Фырнина. — Давай, Валя, за хозяина надо пригубить!
Халандовский подошел к окну, подождал, пока появится внизу его захмелевшие гости. Те оглянулись, помахали руками. А едва вышли на дорогу, возле них остановилась машина. Девятая модель “жигулей” — как и обещал Халандовский.
* * *
Лариса услышала настойчивый звонок в дверь, когда была в ванной. Она закрутила краны, прислушалась — так и есть, в дверь кто-то звонил. Так можно было звонить, лишь наверняка зная, что хозяйка дома. Оставляя на полу мокрые следы, она подошла к двери и выглянула в глазок. На площадке стоял генерал Колов в полной парадной форме. Впрочем, возможно, это была и не парадная форма, но погоны, звезды, разноцветные колодки, строгий вид самого генерала создавали впечатление торжественности.
— Надо же, — пробормотала Лариса. — Только генерала здесь и не хватало... — окинув себя взглядом, она была не только голая, но и мокрая, чуть поправив полотенце на плече, открыла дверь, прекрасно зная, какое впечатление произведет ее вид на Колова. И не ошиблась. Тот отпрянул, оглянулся в беспомощности — за его спиной стояли двое молодых ребят в форме.
— Здравствуйте, — сказал Колов и это было единственное, что он мог произнести.
— А, Гена, — улыбнулась Лариса. — Наконец-то... А я уж заждалась... Это с тобой? Входите, ребята, хотя в этом доме моему Генуле ничего не угрожает. Во всяком случае для жизни, — да. Гена?
Колов смешался, еще раз оглянулся на сопровождающих, но взял себя в руки.
— Они подождут на площадке. Я хочу с тобой поговорить.
— Всегда рада тебе. Гена, ты же знаешь! — Лариса безошибочно нашла нужный тон, понимая, что только вот такая вызывающая интимность может сбить генерала с толку. — Ты появляешься так неожиданно, но всегда желанно, — успела пропеть она до того, как генерал, переступив порог, с силой захлопнул за собой дверь.
— Что ты несешь?! — со злостью прошипел он. — В каком свете меня представляешь?!
— Я тебя представляю только в высшем свете, Генуля! А разве я ошибаюсь?
— Боже, какая дура, какая дура! — простонал Колов.
— Ни фига себе! Ворвался в мой дом... И дура? Неужели я так плохо выгляжу, — она повернулась перед зеркалом, не очень-то стараясь поймать соскользнувшее полотенце. — По-моему, только сейчас те ребята зауважали тебя по-настоящему, а? Гена? У тебя такие строгие глаза, что я подозреваю... Ты, наверно, разлюбил меня? — спросила она плачущим голосом. — Это очень печально. Но я переживу. Я последнее время научилась себя преодолевать... И чувствую, у меня получается... Проходи, Гена, садись.
Колов ощутил беспомощность. Эта женщина его не боялась, смеялась над ним и он не знал, что делать. Все было бы проще, если бы не стояли на площадке его сотрудники, если бы они не видели ее голой, с мокрыми волосами, если бы не было той дурацкой ночи, когда он, перепившись, позорно заснул и, самое обидное, не мог припомнить, что было, а чего не было.
— Ты молодец, — щебетала Лариса. — Я уж думала, что не выполнишь своего обещания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Что это значит? — спросил Пафнутьев.
— Я же тебе говорил, Паша... Ты должен сегодня добраться домой. Скажу больше — ты позвонишь мне, когда окажешься дома. Или я позвоню. Только тогда сон мой будет спокоен, здоров и целебен. Да! — воскликнул он, поднимаясь. — А это гостинец на добрую память о нашем прекрасном вечере, — в руке Халандовского словно сама по себе возникла плоская бутылка смирновской водки. Но вдруг как-то неловко пошатнувшись, он выронил ее на паркет. Пафнутьев в ужасе закрыл лицо руками, Фырнин вскрикнул, как от боли. Но когда прошла секунда, вторая и не раздалось звона разбитого стекла, они опасливо посмотрели на пол и увидели бутылку, которая лежала, как ни в чем не бывало, и даже, казалось, усмехалась над ними — точно так же, как усмехался счастливый Халандовский. — Что, Паша, напугался? Это шутка, пьяная шутка, может быть, не очень хороша, но если расстаемся с улыбкой на устах — это прекрасно! Понимаете, ребята, поганые буржуи выпускают водку в мягких бутылках. С виду не скажешь, а когда она падает, то может только подпрыгнуть... Во живут, а?! Потрясающе! — и он вручил по бутылке Пафнутьеву и Фырнину.
— Спасибо, Аркаша. Это царский подарок. Я надеюсь пригласить тебя на эту бутылочку, когда все закончится..
— О, тогда мы ее никогда не выпьем.
— Почему?
— Потому что все никогда не кончится.
— Разберемся, — повторил Пафнутьев. — Спасибо, Аркаша, за ужин, все было прекрасно. Если еще твой человек развезет нас по домам, можно считать, что жизнь удалась.
— Н; что ж, до скорой встречи, Паша.
— Снимками не поделишься? — спросил Фырнин.
— Знаешь, Валя, чего я боюсь... Пропадут они у тебя. Исчезнут. Ты и знать не будешь, кто взял, когда, куда пошли... Паша, у тебя такого не бывает?
— Да как сказать, — смутился Пафнутьев.
— Вот и я о том же. Ребята, когда эти снимки понадобятся жестко и срочно... Считайте, что они у вас уже в карманах. Отдам. Я ведь тоже дома их не держу.
— На войне, как на войне, — усмехнулся Пафнутьев.
— Да, Паша, да... Я рад, что смирновская не сбила тебя с толку... Провожать не пойду, мне нельзя. Смотри, — он подвел Пафнутьева к окну, — видишь просвет в кустах? Вы выходите по этой тропинке и ровно через минуту останавливается машина. Девятка. Верный человек довезет вас, куда надо, поможет подняться на этаж, открыть дверь и уйдет, закрыв ее...
— Неужели мы выглядим настолько пьяными?
— Мне неважно, как вы выглядите, что при этом чувствуете и что думаете... Я хочу спокойно спать. А для этого должен знать, что вы дома и у вас все в порядке. Не о вас пекусь, о себе. И машину вызвал, беспокоясь о собственном самочувствии. Это чтоб вы не заблуждались. Видите, как я себя люблю, на какие жертвы иду, чтобы обеспечить себе спокойный сон. Пока, Паша. До встречи. Валя. — Халандовский проводил взглядом Фырнина, не совсем твердо отправившегося в туалет, и наклонился к Пафнутьеву. — И еще, Паша... В машине на заднем сидении увидишь пакет... Это тебе. Не забудь его, когда будешь выходить. Впрочем, Толик напомнит.
— Что там? — отшатнулся Пафнутьев.
— Костюм. Ведь ты просил костюм? О, Паша! — Халандовский закатил глаза. — Благородный серый цвет, покрой, отделка, пуговицы... Бельгия, Паша! Там же в пакете — рубашка и галстук.
— Аркаша... Пакет останется в машине, — твердо сказал Пафнутьев. — Хочу, но не могу. Боюсь тебя потерять.
— А ты не боись... Там же, в кармане, найдешь счет. По этому счету и оплатишь. В центральном универмаге. В городе три таких костюма, береги его. А галстук — с нашим знаменем цвета одного.
— Аркаша! — растроганный Пафнутьев разлил по стопкам оставшуюся в бутылке водку. — За тебя, Аркаша! За хозяина! — повторил он, увидев в дверях Фырнина. — Давай, Валя, за хозяина надо пригубить!
Халандовский подошел к окну, подождал, пока появится внизу его захмелевшие гости. Те оглянулись, помахали руками. А едва вышли на дорогу, возле них остановилась машина. Девятая модель “жигулей” — как и обещал Халандовский.
* * *
Лариса услышала настойчивый звонок в дверь, когда была в ванной. Она закрутила краны, прислушалась — так и есть, в дверь кто-то звонил. Так можно было звонить, лишь наверняка зная, что хозяйка дома. Оставляя на полу мокрые следы, она подошла к двери и выглянула в глазок. На площадке стоял генерал Колов в полной парадной форме. Впрочем, возможно, это была и не парадная форма, но погоны, звезды, разноцветные колодки, строгий вид самого генерала создавали впечатление торжественности.
— Надо же, — пробормотала Лариса. — Только генерала здесь и не хватало... — окинув себя взглядом, она была не только голая, но и мокрая, чуть поправив полотенце на плече, открыла дверь, прекрасно зная, какое впечатление произведет ее вид на Колова. И не ошиблась. Тот отпрянул, оглянулся в беспомощности — за его спиной стояли двое молодых ребят в форме.
— Здравствуйте, — сказал Колов и это было единственное, что он мог произнести.
— А, Гена, — улыбнулась Лариса. — Наконец-то... А я уж заждалась... Это с тобой? Входите, ребята, хотя в этом доме моему Генуле ничего не угрожает. Во всяком случае для жизни, — да. Гена?
Колов смешался, еще раз оглянулся на сопровождающих, но взял себя в руки.
— Они подождут на площадке. Я хочу с тобой поговорить.
— Всегда рада тебе. Гена, ты же знаешь! — Лариса безошибочно нашла нужный тон, понимая, что только вот такая вызывающая интимность может сбить генерала с толку. — Ты появляешься так неожиданно, но всегда желанно, — успела пропеть она до того, как генерал, переступив порог, с силой захлопнул за собой дверь.
— Что ты несешь?! — со злостью прошипел он. — В каком свете меня представляешь?!
— Я тебя представляю только в высшем свете, Генуля! А разве я ошибаюсь?
— Боже, какая дура, какая дура! — простонал Колов.
— Ни фига себе! Ворвался в мой дом... И дура? Неужели я так плохо выгляжу, — она повернулась перед зеркалом, не очень-то стараясь поймать соскользнувшее полотенце. — По-моему, только сейчас те ребята зауважали тебя по-настоящему, а? Гена? У тебя такие строгие глаза, что я подозреваю... Ты, наверно, разлюбил меня? — спросила она плачущим голосом. — Это очень печально. Но я переживу. Я последнее время научилась себя преодолевать... И чувствую, у меня получается... Проходи, Гена, садись.
Колов ощутил беспомощность. Эта женщина его не боялась, смеялась над ним и он не знал, что делать. Все было бы проще, если бы не стояли на площадке его сотрудники, если бы они не видели ее голой, с мокрыми волосами, если бы не было той дурацкой ночи, когда он, перепившись, позорно заснул и, самое обидное, не мог припомнить, что было, а чего не было.
— Ты молодец, — щебетала Лариса. — Я уж думала, что не выполнишь своего обещания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119