“Водка есть”... Грубо это, безнравственно. Оскорбительно. Мужики от этого вопроса поежились, переглянулись, потупились.
Сознавая все сделанные им оплошности, Пафнутьев вошел в беседку, сел на узкую скамейку, весело глянул на обитателей.
— Ладно, — сказал он, — не будем темнить... Соседа вашего сегодня хлопнули, а мне вроде того, что поручили этим заняться... Тыкаюсь-мыкаюсь, а узнать нигде ничего не могу... Вроде, водителем работал, вроде, в этом доме жил, вроде, жена у него... Дочка где-то... Может, вы чего скажете?
— А чего услышать хочешь? — с какой-то испитой нервностью спросил небритый тощий парень.
— И сам не знаю, — вел свою дурацкую линию Пафнутьев. — К чему подступиться, с какого конца — понятия не имею. Вот и подумал — может, вы чего знаете про этого самого Пахомова? Вы же в этом дворе все знаете... А убили мужика так, что в нашей конторе за головы схватились. Не было такого никогда! Средь бела дня, из двух стволов, на виду всего города... Ошалеть можно.
— Да, гробанули Кольку — будь здоров! — согласился пожилой степенный мужик в спецовочно-синем халате — не то грузчик из соседнего магазина, не то слесарь из ближайшего подвала.
— Главное — узнать, за что! — подхватил Пафнутьев.
— А! — спецовочный махнул рукой. — Какая тайна, никакой тайны тут нет... Вон подойди к подъезду — любая бабка все секреты откроет.
— Ну, бабки, — ладно, скажи сначала ты, уж коли давно все известно, — в голосе Пафнутьева прозвучало и почтение к знаниям мужика, и пренебрежение к бабкам, и собственная благодарная заинтересованность.
— Персональным был Колька. Большого начальника возил. Тут надо копать. Говорили ему — брось это дело, запутаешься... Не послушал. И вот, нате вам!
— А здесь, во дворе, он ни с кем не ссорился, морду никому не бил, баб чужих не трогал?
— Не то что не бил, знаться не хотел! — выкрикнул нервный парень с какой-то исступленной обидой. — Ты вот сидишь в беседке? Отвечай, сидишь?
— Ну, сижу, — кивнул Пафнутьев. — И что?
— А он ни разу! Чего ему здесь делать? Бутылку всегда на складе возьмет, начальство в багажнике забудет пару поллитровок, баба в сумочке принесет... На кой мы ему? Какая ему от нас корысть?
— Тут еще, наверно, и в бабе евойной дело, — проговорил спецовочный. — В Лариске.
— А что баба? — живо повернулся к нему Пафнутьев.
— Та еще баба! — нервный сплюнул сквозь провал в зубах и отвернулся, словно бы не в силах больше продолжать этот разговор.
— Не понял! — требовательно произнес Пафнутьев. — Что она у него — дура?
— Игривая больно, — негромко пояснил мужик в синем халате. — Понял? Играться, значит, любит. Дошло?
— С детишками, что ли обожает возиться?
— Ха, с детишками! — воскликнул нервный. — Это уж точно! Только тем детишкам уж паспорта давно повыдавали. А некоторым и о пенсии пора подумать, о заслуженном отдыхе... Такие у нее детишки.
— Круто, — покачал головой Пафнутьев. — Это что же, она с соседями такие кренделя выделывает? Оно вроде бы и ни к чему при таком надзоре, — он кивнул в сторону плотных рядов старушек.
— Какие соседи! — возбуждаясь, закричал парень. — Какие, к чертовой матери, соседи! — он махнул ладошкой, из которой выпирали тонкие, почит куриные косточки. — Иногда такая машина подкатит к подъезду... Закачаешься! Понял?! Закачаешься.
— “Мерседес”, — негромко сказал в наступившей тишине третий мужичок, до того молча сидевший в дальнем углу беседки и вроде не проявлявший интереса к разговору. Был он плотный, со здоровым цветом лица, и клетчатой рубашке с подкатанными рукавами. На следователя взглядывал изредка, но остро, как бы не во всем доверяя ему. Похоже, механик, — для себя определил Пафнутьев.
— Ты Михалыча слушай! — опять взвился небритый парень. — Он в машинах... Бог, царь и герой. Не нам с тобой чета. Верно, Михалыч?
— Что-то я не видел в городе “мерседеса”, — растерянно тянул свое Пафнутьев. — Надо же, как бывает...
— Зеленый “мерседес” с перламутром, — негромко проговорил механик. — Цвет... Вот, — он вынул из-под скамейки и поставил на стол пивную бутылку. — Цвет бутылочного стекла — так и называется. И перламутр. Мелкая искра. Модель не новая, ей уж лет десять. Оттуда пригнана, из-за бугра. Из Германии.
— Почему именно из Германии? Может, из Голландии? Оттуда тоже, я слышал, гонят.
— Буква “Д” на багажнике, — терпеливо пояснил механик. — Дойче, надо понимать. Они эти буквы навечно ставят, ни снег, ни зной на них не действует. Буква уж чуть тронутая, старая буква, и машина старая. По их понятиям. А для нас — чудо света. Вид неплохой, но в руках побывала.
— Может, кто из заезжих посетил соседку? — раздумчиво проговорил Пафнутьев.
— Наш номер, — отрезал механик. — Частный.
— И что же она, постоянно на этом “мерседесе”?
— Какой постоянно! — опять взвился нервный. — Пару раз приезжала. Но это такая машина, что не забудешь... А чаще “жигули”. Иногда “Волга”. Черная. Понял? Черная, последней модели. Казенная.
— А за рулем “Мерседеса” кто был?
— А черт его знает! Мордатый хмырюга, упакованный.
— Это как?
— Не знаешь, что ли? — рассмеялся парень, довольный своей осведомленностью. — Глянешь и сразу понимаешь — все у него есть. И видик дома стоит, порнухой набитый до отказа, и со шмотками порядок, и баба всегда под рукой... Одно слово — упакованный. И это... чисто хряк.
— Молодой?
— За тридцать. Самый сок.
— Жирный?
— Не сказал бы... Но зад такой, что этот несчастный “мерседес” стонет под ним, — парень сплюнул под ноги то ли от презрения к мордатому хмырю, то ли от презрения к самому себе — человеку, у которого нет ни “мерседеса”, ни бабы. — В порядке мужик, — добавил он, уставившись в пространство двора маленькими больными глазками. — С ним это... Лучше не заводиться.
— Может, это для вас важно, — заговорил механик, терпеливо переждав крики парня. — Чуял Николай опасность, знал, что угроза подстерегает. И это... нервничал. Помню, сидим вот так же...
— Да-да-да! — зачастил парень. — Точно! Ты слушай Михалыча, ты его слушай. Михалыч, давай!
— Так вот, — невозмутимо продолжал механик, — сидим недавно вот здесь в этом же составе. Уже стемнело.. Вдруг грохот — распахивается дверь подъезда и выскакивает Коля. Босиком. В руке — топор. И прожогом — за дом. Они живут на первом этаже и мы подумали, что скорее всего кто-то к окну подобрался в темноте... Там кустарник, подобраться можно... Минут через пять возвращается. Вошел в подъезд, по сторонам не смотрит. Мы подумали — уж если выскочил босиком, с топором... И тихонько, кустами за дом прошли. Вдруг там кто-то с раскроенным черепом лежит...
— А что! Запросто мог уложить! — нервно вскрикнул парень, видимо, все еще переживая увиденное. — Зря человек хвататься за топор не станет! А если схватился, то тут трудно удержаться, чтоб в дело не пустить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Сознавая все сделанные им оплошности, Пафнутьев вошел в беседку, сел на узкую скамейку, весело глянул на обитателей.
— Ладно, — сказал он, — не будем темнить... Соседа вашего сегодня хлопнули, а мне вроде того, что поручили этим заняться... Тыкаюсь-мыкаюсь, а узнать нигде ничего не могу... Вроде, водителем работал, вроде, в этом доме жил, вроде, жена у него... Дочка где-то... Может, вы чего скажете?
— А чего услышать хочешь? — с какой-то испитой нервностью спросил небритый тощий парень.
— И сам не знаю, — вел свою дурацкую линию Пафнутьев. — К чему подступиться, с какого конца — понятия не имею. Вот и подумал — может, вы чего знаете про этого самого Пахомова? Вы же в этом дворе все знаете... А убили мужика так, что в нашей конторе за головы схватились. Не было такого никогда! Средь бела дня, из двух стволов, на виду всего города... Ошалеть можно.
— Да, гробанули Кольку — будь здоров! — согласился пожилой степенный мужик в спецовочно-синем халате — не то грузчик из соседнего магазина, не то слесарь из ближайшего подвала.
— Главное — узнать, за что! — подхватил Пафнутьев.
— А! — спецовочный махнул рукой. — Какая тайна, никакой тайны тут нет... Вон подойди к подъезду — любая бабка все секреты откроет.
— Ну, бабки, — ладно, скажи сначала ты, уж коли давно все известно, — в голосе Пафнутьева прозвучало и почтение к знаниям мужика, и пренебрежение к бабкам, и собственная благодарная заинтересованность.
— Персональным был Колька. Большого начальника возил. Тут надо копать. Говорили ему — брось это дело, запутаешься... Не послушал. И вот, нате вам!
— А здесь, во дворе, он ни с кем не ссорился, морду никому не бил, баб чужих не трогал?
— Не то что не бил, знаться не хотел! — выкрикнул нервный парень с какой-то исступленной обидой. — Ты вот сидишь в беседке? Отвечай, сидишь?
— Ну, сижу, — кивнул Пафнутьев. — И что?
— А он ни разу! Чего ему здесь делать? Бутылку всегда на складе возьмет, начальство в багажнике забудет пару поллитровок, баба в сумочке принесет... На кой мы ему? Какая ему от нас корысть?
— Тут еще, наверно, и в бабе евойной дело, — проговорил спецовочный. — В Лариске.
— А что баба? — живо повернулся к нему Пафнутьев.
— Та еще баба! — нервный сплюнул сквозь провал в зубах и отвернулся, словно бы не в силах больше продолжать этот разговор.
— Не понял! — требовательно произнес Пафнутьев. — Что она у него — дура?
— Игривая больно, — негромко пояснил мужик в синем халате. — Понял? Играться, значит, любит. Дошло?
— С детишками, что ли обожает возиться?
— Ха, с детишками! — воскликнул нервный. — Это уж точно! Только тем детишкам уж паспорта давно повыдавали. А некоторым и о пенсии пора подумать, о заслуженном отдыхе... Такие у нее детишки.
— Круто, — покачал головой Пафнутьев. — Это что же, она с соседями такие кренделя выделывает? Оно вроде бы и ни к чему при таком надзоре, — он кивнул в сторону плотных рядов старушек.
— Какие соседи! — возбуждаясь, закричал парень. — Какие, к чертовой матери, соседи! — он махнул ладошкой, из которой выпирали тонкие, почит куриные косточки. — Иногда такая машина подкатит к подъезду... Закачаешься! Понял?! Закачаешься.
— “Мерседес”, — негромко сказал в наступившей тишине третий мужичок, до того молча сидевший в дальнем углу беседки и вроде не проявлявший интереса к разговору. Был он плотный, со здоровым цветом лица, и клетчатой рубашке с подкатанными рукавами. На следователя взглядывал изредка, но остро, как бы не во всем доверяя ему. Похоже, механик, — для себя определил Пафнутьев.
— Ты Михалыча слушай! — опять взвился небритый парень. — Он в машинах... Бог, царь и герой. Не нам с тобой чета. Верно, Михалыч?
— Что-то я не видел в городе “мерседеса”, — растерянно тянул свое Пафнутьев. — Надо же, как бывает...
— Зеленый “мерседес” с перламутром, — негромко проговорил механик. — Цвет... Вот, — он вынул из-под скамейки и поставил на стол пивную бутылку. — Цвет бутылочного стекла — так и называется. И перламутр. Мелкая искра. Модель не новая, ей уж лет десять. Оттуда пригнана, из-за бугра. Из Германии.
— Почему именно из Германии? Может, из Голландии? Оттуда тоже, я слышал, гонят.
— Буква “Д” на багажнике, — терпеливо пояснил механик. — Дойче, надо понимать. Они эти буквы навечно ставят, ни снег, ни зной на них не действует. Буква уж чуть тронутая, старая буква, и машина старая. По их понятиям. А для нас — чудо света. Вид неплохой, но в руках побывала.
— Может, кто из заезжих посетил соседку? — раздумчиво проговорил Пафнутьев.
— Наш номер, — отрезал механик. — Частный.
— И что же она, постоянно на этом “мерседесе”?
— Какой постоянно! — опять взвился нервный. — Пару раз приезжала. Но это такая машина, что не забудешь... А чаще “жигули”. Иногда “Волга”. Черная. Понял? Черная, последней модели. Казенная.
— А за рулем “Мерседеса” кто был?
— А черт его знает! Мордатый хмырюга, упакованный.
— Это как?
— Не знаешь, что ли? — рассмеялся парень, довольный своей осведомленностью. — Глянешь и сразу понимаешь — все у него есть. И видик дома стоит, порнухой набитый до отказа, и со шмотками порядок, и баба всегда под рукой... Одно слово — упакованный. И это... чисто хряк.
— Молодой?
— За тридцать. Самый сок.
— Жирный?
— Не сказал бы... Но зад такой, что этот несчастный “мерседес” стонет под ним, — парень сплюнул под ноги то ли от презрения к мордатому хмырю, то ли от презрения к самому себе — человеку, у которого нет ни “мерседеса”, ни бабы. — В порядке мужик, — добавил он, уставившись в пространство двора маленькими больными глазками. — С ним это... Лучше не заводиться.
— Может, это для вас важно, — заговорил механик, терпеливо переждав крики парня. — Чуял Николай опасность, знал, что угроза подстерегает. И это... нервничал. Помню, сидим вот так же...
— Да-да-да! — зачастил парень. — Точно! Ты слушай Михалыча, ты его слушай. Михалыч, давай!
— Так вот, — невозмутимо продолжал механик, — сидим недавно вот здесь в этом же составе. Уже стемнело.. Вдруг грохот — распахивается дверь подъезда и выскакивает Коля. Босиком. В руке — топор. И прожогом — за дом. Они живут на первом этаже и мы подумали, что скорее всего кто-то к окну подобрался в темноте... Там кустарник, подобраться можно... Минут через пять возвращается. Вошел в подъезд, по сторонам не смотрит. Мы подумали — уж если выскочил босиком, с топором... И тихонько, кустами за дом прошли. Вдруг там кто-то с раскроенным черепом лежит...
— А что! Запросто мог уложить! — нервно вскрикнул парень, видимо, все еще переживая увиденное. — Зря человек хвататься за топор не станет! А если схватился, то тут трудно удержаться, чтоб в дело не пустить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119