Поэтому я вынужден апеллировать к вам, ибо ваша газета поднимает на своих страницах важные вопросы советской морали и совести.
Взяться за перд меня заставило горе сына, моё личное горе. Мой сын, Валерий Залесский, потерял любимого человека, самого любимого, каким может быть только жена. Что её толкнуло на роковой шаг — тайна, которую она унесла с собой. Но я пишу не об этом. В данном случае меня удивляет позиция органов, которые по своему положению занимаются ведением следствия. Ещё раз хочу заверить: не зная законов, я не стал бы обращаться ни к вам, ни куда бы то ни было ещё. Имея на руках неопровержимые факты, раскрывающие обстоятельства гибели моей невестки, следователь Чикуров и инспектор Ищенко до сих пор травмируют мужа покойной вызовами в прокуратуру, его самого, родных, знакомых дачей показаний и тому подобными действиями. Вы можете себе представить состояние человека в том положении, в котором оказался он. Как ни велики его страдания, у него на руках остался пятилетний ребёнок. Мой сын должен найти себя, во имя ребёнка, во имя его и своего будущего. В результате постоянного напоминания о трагедии, которую перенёс мой сын, он вот уже который месяц находится в душевном упадке, не может спокойно жить, не может работать. Не знаю, чем руководствуются следственные органы, продолжая муссировать ясное дело, но прежде всего, мне кажется, надо думать о живых людях. Я далёк от мысли поставить под сомнение компетентность следователя, ведущего расследование самоубийства моей невестки, но как человек и юрист удивлён некоторыми аспектами его поведения. Будучи лицом, которое обязано крайне щепетильно вести себя в период следствия и тем более в служебной командировке, он вызывает к себе свою сожительницу…»
У меня свело скулы и непроизвольно сжались зубы.
Я бросил взгляд на Эдуарда Алексеевича. Он, казалось, был целиком погружён в чтение бумаг.
Строки запрыгали перед глазами. Я с трудом улавливал мысль. Отец Залесского прозрачно намекал, что Ильин проявил внимание к Наде неспроста и что после этого я не могу объективно вести расследование.
Заканчивалось это пространное письмо подписью: «Персональный пенсионер, бывший член президиума областной коллегии адвокатов Г. С. Залесский».
Уже тогда, в Крылатом, когда Златовратский, корреспондент газеты, сказал, что автор прекрасно знает законы, я догадался, что это отец Валерия. И попытался представить, по каким путям шли сведения.
Сообщил в Одессу о приезде в Крылатое Нади и этой злополучной поездке в осеннюю непогоду, когда снесло мост, скорее всего Коломойцев. На допросе он сказал, что переписывается с Валерием.
Но зачем Залесскому-отцу понадобилось строчить жалобу на меня? Ведь он меня не знает, никогда и в глаза не видел.
Я вспомнил фразу Серафимы Карловны о том, как старики Залесские оберегали сына от «неравного» брака. Неужели адвокат-пенсионер хочет добиться прекращения дела подобным образом — очернить следователя? Не умно. Во всяком случае — не этично. Впрочем, судя по всему, родители Залесского мало думают о средствах, когда дело касается их единственного наследника…
Эдуард Алексеевич откинулся на спинку стула. И вопросительно посмотрел на меня. Я положил письмо перед ним на стол.
— Что вы скажете? — спросил он.
— На всех не угодишь, — стараясь быть спокойным, ответил я.
— Ну, насчёт того, следует или не следует вести расследование, мы как-нибудь обойдёмся без советчиков, — солидно сказал Эдуард Алексеевич, сделав упор на слове «мы». — А вот история с вашей знакомой… Действительно имела место?
— Во-первых, никакой истории не было. — Я выпалил это тоном выше, чем надо. Он недовольно поднял брови. — Она находилась в командировке на Алтае и заехала в Крылатое, кстати даже не зная, что меня там нет.
— Кто она?
— Жена, — сорвалась у меня невольная ложь, А с другой стороны, почему не жена? Близкий, любимый человек, по-настоящему любящий и болеющий за меня.
Эдуард Алексеевич пожал плечами:
— Жена… Жена. Это, конечно, меняет дело. — Он повертел в руках письмо Залесского, что-то соображая. — Выходит, женился? Надо было сразу так и сказать… Давно?
— Собственно, мы ещё не расписались… — Я почувствовал, что почва ускользает из-под моих ног. — Ей надо ещё развестись с мужем, с которым она фактически не живёт уже несколько лет. Ребёнок, сложности…
— Чикуров, Чикуров, — произнёс он со вздохом. — Мы же не дети. И если нас будут проверять, то ведь первонаперво обратятся к документам. И уж кому-кому, а нам следует свою жизнь и отношения оформлять, как полагается.
— Мы действительно не дети, — мрачно сказал я. — У взрослых встречаются обстоятельства, которые не разрубишь сразу, одним махом. А волшебные палочки существуют только в детских сказках…
— Я тебя понимаю, — кивнул Эдуард Алексеевич. Слава богу. Честное слово, поведи он себя дальше как бесчувственный чинуша, я не сдержался бы.
— И ещё. Что ты там не поделил с Кукуевым? Звоню в Барнаул, он, понимаешь, намекает, что ты, мол, воду в ступе толчёшь. Опять же твоя… — он сделал паузу, подбирая выражение, — Ну, словом, жена, в прокуратуру к ним заходила, интересовалась, где тебя найти… Видишь, как люди судят.
— Ну и черт с ними. На всех оглядываться…
— Ладно, будет. Не ерепенься. — Эдуард Алексеевич решительно поднялся, прошёлся от своего кресла до окна и обратно. Сел. — Сделаем так. Пока будет произведена эксгумация трупа и придёт заключение судмедэкспертизы, занимайтесь саратовским делом. В редакцию пошлём ответ. А объяснение напиши. По поводу твоей знакомой. Так надо.
Поднявшись к себе в кабинет, я целый час провозился с проклятой объяснительной запиской.
Как назвать Надю? Любовница, сожительница… Какие идиотские слова.
Невеста?.. Ничего себе, женишок под сорок лет и невестушка с сыном, которому через пять-шесть лет можно жениться. Почему нельзя просто написать-любимый, единственный человек на земле, с которым хочется все время быть вместе?
Один за одним летели в корзину скомканные листы.
Наконец я остановился на «гражданской жене», с которой «в скором времени вступлю в законный брак».
В этот вечер мне не хотелось говорить с Надей о неприятном. Мы не виделись целую вечность.
На ВДНХ в рыбный ресторанчик не поехали, как уславливались при расставании, потому что к вечеру резко похолодало, разыгралась настоящая метель. Такси нарасхват — пятница. И зашли поближе, в «Метрополь».
Признаюсь, когда мы бываем с ней в ресторане или кафе, мне вспоминается просторная кухня в домике на окраине Скопина, где всегда пахнет соленьями и яблоками, находящимися в подполе. Там собиралась за трапезой вся семья. Ели дружно, весело. Чаще всего — картошку, дымящуюся, густо залитую подсолнечным маслом, в общей миске, не думая о том, прилично это или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Взяться за перд меня заставило горе сына, моё личное горе. Мой сын, Валерий Залесский, потерял любимого человека, самого любимого, каким может быть только жена. Что её толкнуло на роковой шаг — тайна, которую она унесла с собой. Но я пишу не об этом. В данном случае меня удивляет позиция органов, которые по своему положению занимаются ведением следствия. Ещё раз хочу заверить: не зная законов, я не стал бы обращаться ни к вам, ни куда бы то ни было ещё. Имея на руках неопровержимые факты, раскрывающие обстоятельства гибели моей невестки, следователь Чикуров и инспектор Ищенко до сих пор травмируют мужа покойной вызовами в прокуратуру, его самого, родных, знакомых дачей показаний и тому подобными действиями. Вы можете себе представить состояние человека в том положении, в котором оказался он. Как ни велики его страдания, у него на руках остался пятилетний ребёнок. Мой сын должен найти себя, во имя ребёнка, во имя его и своего будущего. В результате постоянного напоминания о трагедии, которую перенёс мой сын, он вот уже который месяц находится в душевном упадке, не может спокойно жить, не может работать. Не знаю, чем руководствуются следственные органы, продолжая муссировать ясное дело, но прежде всего, мне кажется, надо думать о живых людях. Я далёк от мысли поставить под сомнение компетентность следователя, ведущего расследование самоубийства моей невестки, но как человек и юрист удивлён некоторыми аспектами его поведения. Будучи лицом, которое обязано крайне щепетильно вести себя в период следствия и тем более в служебной командировке, он вызывает к себе свою сожительницу…»
У меня свело скулы и непроизвольно сжались зубы.
Я бросил взгляд на Эдуарда Алексеевича. Он, казалось, был целиком погружён в чтение бумаг.
Строки запрыгали перед глазами. Я с трудом улавливал мысль. Отец Залесского прозрачно намекал, что Ильин проявил внимание к Наде неспроста и что после этого я не могу объективно вести расследование.
Заканчивалось это пространное письмо подписью: «Персональный пенсионер, бывший член президиума областной коллегии адвокатов Г. С. Залесский».
Уже тогда, в Крылатом, когда Златовратский, корреспондент газеты, сказал, что автор прекрасно знает законы, я догадался, что это отец Валерия. И попытался представить, по каким путям шли сведения.
Сообщил в Одессу о приезде в Крылатое Нади и этой злополучной поездке в осеннюю непогоду, когда снесло мост, скорее всего Коломойцев. На допросе он сказал, что переписывается с Валерием.
Но зачем Залесскому-отцу понадобилось строчить жалобу на меня? Ведь он меня не знает, никогда и в глаза не видел.
Я вспомнил фразу Серафимы Карловны о том, как старики Залесские оберегали сына от «неравного» брака. Неужели адвокат-пенсионер хочет добиться прекращения дела подобным образом — очернить следователя? Не умно. Во всяком случае — не этично. Впрочем, судя по всему, родители Залесского мало думают о средствах, когда дело касается их единственного наследника…
Эдуард Алексеевич откинулся на спинку стула. И вопросительно посмотрел на меня. Я положил письмо перед ним на стол.
— Что вы скажете? — спросил он.
— На всех не угодишь, — стараясь быть спокойным, ответил я.
— Ну, насчёт того, следует или не следует вести расследование, мы как-нибудь обойдёмся без советчиков, — солидно сказал Эдуард Алексеевич, сделав упор на слове «мы». — А вот история с вашей знакомой… Действительно имела место?
— Во-первых, никакой истории не было. — Я выпалил это тоном выше, чем надо. Он недовольно поднял брови. — Она находилась в командировке на Алтае и заехала в Крылатое, кстати даже не зная, что меня там нет.
— Кто она?
— Жена, — сорвалась у меня невольная ложь, А с другой стороны, почему не жена? Близкий, любимый человек, по-настоящему любящий и болеющий за меня.
Эдуард Алексеевич пожал плечами:
— Жена… Жена. Это, конечно, меняет дело. — Он повертел в руках письмо Залесского, что-то соображая. — Выходит, женился? Надо было сразу так и сказать… Давно?
— Собственно, мы ещё не расписались… — Я почувствовал, что почва ускользает из-под моих ног. — Ей надо ещё развестись с мужем, с которым она фактически не живёт уже несколько лет. Ребёнок, сложности…
— Чикуров, Чикуров, — произнёс он со вздохом. — Мы же не дети. И если нас будут проверять, то ведь первонаперво обратятся к документам. И уж кому-кому, а нам следует свою жизнь и отношения оформлять, как полагается.
— Мы действительно не дети, — мрачно сказал я. — У взрослых встречаются обстоятельства, которые не разрубишь сразу, одним махом. А волшебные палочки существуют только в детских сказках…
— Я тебя понимаю, — кивнул Эдуард Алексеевич. Слава богу. Честное слово, поведи он себя дальше как бесчувственный чинуша, я не сдержался бы.
— И ещё. Что ты там не поделил с Кукуевым? Звоню в Барнаул, он, понимаешь, намекает, что ты, мол, воду в ступе толчёшь. Опять же твоя… — он сделал паузу, подбирая выражение, — Ну, словом, жена, в прокуратуру к ним заходила, интересовалась, где тебя найти… Видишь, как люди судят.
— Ну и черт с ними. На всех оглядываться…
— Ладно, будет. Не ерепенься. — Эдуард Алексеевич решительно поднялся, прошёлся от своего кресла до окна и обратно. Сел. — Сделаем так. Пока будет произведена эксгумация трупа и придёт заключение судмедэкспертизы, занимайтесь саратовским делом. В редакцию пошлём ответ. А объяснение напиши. По поводу твоей знакомой. Так надо.
Поднявшись к себе в кабинет, я целый час провозился с проклятой объяснительной запиской.
Как назвать Надю? Любовница, сожительница… Какие идиотские слова.
Невеста?.. Ничего себе, женишок под сорок лет и невестушка с сыном, которому через пять-шесть лет можно жениться. Почему нельзя просто написать-любимый, единственный человек на земле, с которым хочется все время быть вместе?
Один за одним летели в корзину скомканные листы.
Наконец я остановился на «гражданской жене», с которой «в скором времени вступлю в законный брак».
В этот вечер мне не хотелось говорить с Надей о неприятном. Мы не виделись целую вечность.
На ВДНХ в рыбный ресторанчик не поехали, как уславливались при расставании, потому что к вечеру резко похолодало, разыгралась настоящая метель. Такси нарасхват — пятница. И зашли поближе, в «Метрополь».
Признаюсь, когда мы бываем с ней в ресторане или кафе, мне вспоминается просторная кухня в домике на окраине Скопина, где всегда пахнет соленьями и яблоками, находящимися в подполе. Там собиралась за трапезой вся семья. Ели дружно, весело. Чаще всего — картошку, дымящуюся, густо залитую подсолнечным маслом, в общей миске, не думая о том, прилично это или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80