— Машенька, — я невольно употребил ласкательное имя, — вы не волнуйтесь.. Посидим, поговорим спокойно…
— Да, да, поговорим. А я не беспокоюсь.
— Вот и отлично. Как там без вас, детишки не набедокурят?
— Нет, они славные. Заведующая пока с ними.
— Трудно с малышами?
— Мне с ними хорошо… — Она почему-то все время старалась смотреть не на меня, а прямо перед собой.
— Что у вас, призвание к этой работе?
— Не знаю. Никто из родителей не жалуется как будто,
— А дети? — пошутил я.
— Они славные, — повторила Завражная.
— Вы специально учились?
— Сразу после школы пошла сюда.
— Понятно. И уже кое-какой навык, конечно, появился, профессионализм?
Завражная промолчала, пожав плечами.
— А как подруга ваша, Аня Залесская, быстро освоилась? — осторожно спросил я.
— Быстро. — Эавражная вздохнула. — Дело несложное.
Главное, хорошо относиться к людям. — Маша сделала на слове «людям» ударение.
Упоминание о Залесской не внесло в настроение девушки сколько-нибудь заметного изменения. Напряжение осталось. Но почему?
— Вы с Аней подружились быстро?
— Она славная была…
— Понимаете, Маша, меня интересуют малейшие детали её поведения, настроения. Постарайтесь припомнить то, о чем я буду спрашивать.
— Понимаю. — Завражная нервно поправила чёлку. — Спрашивайте.
— Как вы с ней сошлись? Легко, хорошо?
— Она славная…
Вот упрямая девка! Заладила одно и то же.
— У вас были общие интересы, разговоры? — спросил я, быстро подавив раздражение.
— Вот, детишками занимались… Ну, и о жизни, само собой, говорили…
— И как же ей жизнь была, в тягость или в радость? — решил я попробовать напрямую.
— Всякое случалось. Как у всех.
— Были огорчения?
— Без этого не бывает.
— По какому случаю, не помните?
— Помню. Серёжку своего как вспомнит, ну и… Сколько с чужими не возись, к своему ещё сильнее тянет.
— Значит, по сыну тосковала?
— Очень.
— А почему его отправили к родителям мужа, не говорила?
— Почему же, говорила. Они, значит, когда с Валерием Георгиевичем сюда собрались, отправили сынишку на время туда, в Одессу. Не знали, какие условия, как обживутся…
— Ей нравилось здесь, в Крылатом?
— Говорила, что неплохо.
— А сына хотела забрать?
— Хотела. Все мечтала, как родит второго, так и Серёжку заберёт. Вместе, говорит, веселее.
— У неё был диплом агронома. Чем она объясняла, что пошла работать в садик, а не по специальности?
— Валерий Георгиевич присоветовал. — Имя Залесского Маша произносила с уважением.
— Слушалась она его, выходит.
— Выходит.
— Вы не знаете, у них были ссоры?
— Может, и были.
— Она не говорила?
— В семье всякое бывает…
— А вы не заметили в ней ничего, перед гсм как она…
Завражная грустно покачала головой:
— Обычная была.
— Припомните, пожалуйста, последний день, когда вы с ней виделись?
— В тот самый и виделись. Весь день. Вместе ушли с работы.
— Может, она вела себя необычно?
Девушка задумалась.
— Нет. Ничего такого не припомню. — Поправила чёлку и повторила: — Не помню.
— Как у неё сложились отношения с людьми, коллективом?
— Ладила. Не ругались.
— Ас директором совхоза?
— Наверное, тоже.
— Маша, что вас толкнуло пойти к Захару Емельяновичу? — Девушка встрепенулась. — Ну, когда вы сказали ему, что не верите в самоубийство Залесской?
— Пошла… Пошла, конечно… Непонятно все это. Получается, что ни с того ни с сего… — Завражная говорила сбивчиво. — И Серёжку жалко… Валерий Георгиевич очень тосковал. Оградку поставил и уехал… За один день все прахом… Вот и пошла…
— Может быть, у вас все-таки есть какие-то соображения, подозрения?
— Ни с того ни с сего получается… — повторила Завражная.
Да-а, вот и поговорил с ближайшей подругой Залесской. В голове мало что прояснилось, а в душе — осадок.
Ключа к девушке не подобрал. И удастся ли подобрать? Даже не знаешь, кого винить — себя или её. А может быть, никого? Есть люди, показания которых стоят очень мало.
Их внимание слабо фиксирует события, происходящие вокруг.
…Около двенадцати ночи ко мне зашёл Мурзин. Он тяжело сел на стул и некоторое время растирал колено обеими пятернями.
— С утра ничего. А к вечеру прямо огнеу жжёт, — сказал он, как бы извиняясь. — Ну, давайте, что там надо подписывать.
Я дал ему протокол допроса. Емельян Захарович достал очки и стал читать медленно и внимательно запись беседы. Внизу каждой страницы ставил подпись-полностью фамилию. На лице — никаких эмоций. Словно газету просматривал. Кончив читать, ни слова не говоря, написал на последнем листке: «Протокол мною прочитан. Показания с моих слов записаны правильно. Право делать замечант, подлежащие занесению в протокол, мне разъяснено. Е. Мурзин».
Я был озадачен его осведомлённостью в нашей казуистике.
Директор совхоза снял очки, положил в футляр.
— Вот вы спрашивали, почему я написал письмо прокурору республики. Иной раз погубить человека — проще простого. Грубо обойтись. Забыть на какое-то мгновение, что перед тобой живая душа. Что, например, с одним моим другом произошло? Много мы вместе вынесли, хлебнули горя — на сотню бы хватило. И в войну тоже. Я получил пулю в правое лёгкое. Его засыпало. Контуженный, две недели лежал. Потом опять встретились в одной роте. До Праги дошли вместе… Мне что, я лихой кавалерист. А он на нервах держался. Голова — не чета многим теперешним профессорам. Но ничто не проходит даром. Сам иной раз удивляюсь, как это я после всего кручусь, дела какие-то делаю, радуюсь, кого-то ругаю, снимаю стружку, детей нарожал, внуков нянчу… А у него отложилось, — Емельян Захарович покрутил пальцами возле виска. — Душевное смятение. Тоска. Мне. жена его писала. Тоже скажу вам, выстрадать столько и держаться настоящим героем… Короче, заболел человек. Она его с трудом уговорила пойти к врачу. Что в таких случаях делать надо? Поднять настроение, создать обстановку, послать на курорт, в санаторий, я не знаю, куда ещё там. Посоветовать чем-то заняться. Лыжи, рыбалка, может быть-цветочки разводить. Ведь отвлечься можно чем угодно. Врач вместо всего этого говорит: «Мы вас можем поставить на учёт, сообщим на работу, а они там уж пусть сами делают выводы». А он к тому времени опять был в зените славы. Нет, вы можете себе представить, как это подействовало на него? Выходит, врач не оставил ему надежды… Удивительно, где были люди, что трудились рядом? Я бы во все колокола звонил. Окружил бы его соответствующей обстановкой… Потом, когда его не стало — он наложил на себя руки, — возносили до небес. Кого, мол, потеряли, невозместимая утрата… Жаль, я обо всем узнал слишком поздно. Человека уже не было. Но все равно так дела не оставил. Написал в Минздрав… О враче…
— Ну и как отреагировали на ваше письмо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80