От стула отказался.
— В каких отношениях с погибшими вы находились? — спросил судья.
— В походе мы очень подружились с Олегом. Он был отличным парнем…
Из зала донёсся всхлип. Это не выдержал кто-то из родственников Макарова. Они сидели во втором ряду. Отец, мать, сестра. Говорят, что мать Гали Барченко до сих пор лежит в больнице после сердечного приступа.
Альберт Балабанов, услышав рыдания, сделал паузу. Потом продолжал:
— Он был добрым, весёлым. Может быть, излишне серьёзно относился к походу, инструкциям. С маршрута не свернёт ни на сантиметр. Я как-то сказал ему: «Ты что, отдыхать в горы забрался или зарабатывать спортивный разряд?» Он ответил: «Горы, высота — это серьёзно!» Я ему в шутку: «Трусишь, что ли?» А он смеётся: «Я не трус, а боюсь…» Да, трусом он не был. Рассказывал, через какие пороги ходил на байдарке, мне прямо страшно стало…
Балабанов рассказывал о Макарове с теплотой и любовью. Мне показалось, что к Барченко он относился с меньшей симпатией. Натянутые отношения Олега с Емельяновой отрицал (этим поинтересовался я). Об инструкторе (вопрос адвоката) сказал:
— Если бы мне надо было преодолеть самое опасное место в горах, в инструкторы я бы выбрал Ирину Сергеевну. И мне стыдно своего поведения, когда я попытался, ослушавшись её, спуститься в пропасть… Это было безумием. Ещё мне хочется, чтобы суд понял, что я действовал вопреки её приказу… Я был сам не свой.
Балабанов был, что называется, свидетелем защиты. Он пытался во что бы то ни стало выгородить Емельянову. И видно было, что парень говорил искренне. Наверное, его мучила совесть: его поведение там, в горах, сразу после гибели Макарова и Барченко, бросало тень на авторитет и власть руководителя группы.
Неожиданно повела себя Рузаева. Она вдруг стала уверять, что следователь не так её понял. Якобы Галя Барченко говорила ей, что не боится идти с Емельяновой, а опасается Ирину Сергеевну как соперницу. Выяснилось также, почему Емельянова «цеплялась» к Макарову.
Олег, чтобы позабавить всех, как-то утром на биваке устроил «торжественную» линейку, поднял на шест тренировочные брюки Пуркача. Ирину Сергеевну эта выходка возмутила… Рузаева произвела на меня не очень приятное впечатление. То ли она не хотела никого обидеть, то ли запуталась, но её ответы были какие-то неубедительные…
Пуркач, крепкого телосложения, высокий, с буденновскими усами, густой шевелюрой, которую почти не тронула седина, вышел к микрофону в тёмных очках.
Об истории с брюками он отозвался с улыбкой. Она его не обидела, не задела. Он даже удивлялся, почему Емельянова так болезненно реагировала на безобидную, по его мнению, шутку. Он считал, что после переходов, требующих от всех участников отряда много сил и напряжения, самая хорошая разрядка — весёлый, непринуждённый отдых.
На вопрос Лисикова, знал ли он о маршруте через жёлоб, Пуркач ответил:
— Первоначально мы выбрали другой путь. Я провёл по нему свою четвёрку. О маршруте через жёлоб я не знал. Его отыскала сама Емельянова, потому что там, где мы прошли, дорогу преградил камнепад.
И тут разговор зашёл о том, какое имело значение время дня для перехода через жёлоб.
Леонид Леонидович Пуркач утверждал:
— Я считаю, что тот самый жёлоб можно проходить в любое время дня и года. Местность не опасная для камнепада. Наличие одного камня ещё ничего не означает.
У меня возникло ощущение, что мы топчемся на одном месте. Получалась странная картина: Емельянова как будто бы сделала все, чтобы проход через жёлоб прошёл без осложнений. Макаров не мог ослушаться руководителя группы. А несчастье произошло. Кто же виноват?
Не за что было уцепиться. Макаров — крепкий, здоровый молодой человек, в своём уме, трезвый.
Что же произошло на самом деле? Наверное, все-таки эта видимая лёгкость и погубила его. Как бывает в жизни: опасность настораживает, заставляет собраться, напрячь внимание. А простое, нетрудное может усыпить бдительность. Я не находил другого объяснения случившемуся.
Некоторую дисгармонию внёс свидетель Лебедев. Появился любопытный штрих в поведении Макарова.
— Я ничего не хочу сказать плохого об Олеге, но мне кажется, он был не очень смелым парнем.
Такое признание произвело неблагоприятный эффект: по залу прокатился возмущённый гул.
— Какими фактами вы можете подтвердить ваше заявление? — спросил Чернышёв.
— У нас с ним была палатка на двоих. И когда мы её ставили, он всегда старался, чтобы она находилась среди других, а не с краю.
Эти слова прозвучали малоубедительно. Больше доводов у Лебедева не было. Но адвокат вернулся к этому вопросу.
— Вернее, Олег был осторожным, — пришёл к окончательному выводу свидетель.
Мне показалось, Лебедев что-то не договаривает. Настроение в зале действовало на него. О подслушанном разговоре между Макаровым и Емельяновой свидетель говорил неохотно. Он чувствовал за своей спиной присутствие Ирины Сергеевны. Вообще получалось некрасиво — влез в чужую тайну.
Сама Емельянова отнеслась к этому на удивление спокойно. Она признала, что этот разговор имел место. Олег погорячился. Буквально через полчаса он извинился перед Емельяновой. И эта размолвка не омрачала их дружеских отношений.
По словам Емельяновой, Макаров уважал её как руководителя группы, завидовал, что она легко и уверенно чувствует себя в горах. Он мечтал научиться лазить по ним, как «снежный барс» (выражение самого Олега), но сомневался, что это когда-нибудь осуществится. На вопрос Емельяновой, почему, Макаров якобы ответил: «Я сугубо равнинный человек»…
После опроса свидетелей был сделан перерыв. Как ни жарко было на улице, но после душного зала было приятно выйти на свежий воздух.
Через два часа судебное заседание было продолжено. В зале не осталось и четверти людей: обыватель разочаровался в процессе.
Снова и снова говорили свидетели, опять была тщательно допрошена Емельянова.
К концу дня стало ясно, что прения сторон сегодня не состоятся. Так оно и вышло. Назавтра мне предстояло выступать с обвинительной речью сразу после продолжения судебного заседания. Я просидел над своим выступлением целый вечер.
На второй день процесса в зале было очень мало народа. Одна группа расположилась возле родителей погибших, другая — сзади Емельяновой.
Чернышёв объявил судебное заседание продолженным и предоставил мне слово. Начались прения сторон.
Я говорил о том, что подсудимая Емельянова была не просто вожаком группы, старшим и опытным товарищем. Она являлась должностным лицом, облечённым правами и обязанностями, взявшим на себя ответственность перед обществом за здоровье и жизнь вверенных ей четырех человек.
На предварительном следствии и в судебном заседании достаточно убедительно была доказана вина подсудимой в трагедии на перевале Шикша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— В каких отношениях с погибшими вы находились? — спросил судья.
— В походе мы очень подружились с Олегом. Он был отличным парнем…
Из зала донёсся всхлип. Это не выдержал кто-то из родственников Макарова. Они сидели во втором ряду. Отец, мать, сестра. Говорят, что мать Гали Барченко до сих пор лежит в больнице после сердечного приступа.
Альберт Балабанов, услышав рыдания, сделал паузу. Потом продолжал:
— Он был добрым, весёлым. Может быть, излишне серьёзно относился к походу, инструкциям. С маршрута не свернёт ни на сантиметр. Я как-то сказал ему: «Ты что, отдыхать в горы забрался или зарабатывать спортивный разряд?» Он ответил: «Горы, высота — это серьёзно!» Я ему в шутку: «Трусишь, что ли?» А он смеётся: «Я не трус, а боюсь…» Да, трусом он не был. Рассказывал, через какие пороги ходил на байдарке, мне прямо страшно стало…
Балабанов рассказывал о Макарове с теплотой и любовью. Мне показалось, что к Барченко он относился с меньшей симпатией. Натянутые отношения Олега с Емельяновой отрицал (этим поинтересовался я). Об инструкторе (вопрос адвоката) сказал:
— Если бы мне надо было преодолеть самое опасное место в горах, в инструкторы я бы выбрал Ирину Сергеевну. И мне стыдно своего поведения, когда я попытался, ослушавшись её, спуститься в пропасть… Это было безумием. Ещё мне хочется, чтобы суд понял, что я действовал вопреки её приказу… Я был сам не свой.
Балабанов был, что называется, свидетелем защиты. Он пытался во что бы то ни стало выгородить Емельянову. И видно было, что парень говорил искренне. Наверное, его мучила совесть: его поведение там, в горах, сразу после гибели Макарова и Барченко, бросало тень на авторитет и власть руководителя группы.
Неожиданно повела себя Рузаева. Она вдруг стала уверять, что следователь не так её понял. Якобы Галя Барченко говорила ей, что не боится идти с Емельяновой, а опасается Ирину Сергеевну как соперницу. Выяснилось также, почему Емельянова «цеплялась» к Макарову.
Олег, чтобы позабавить всех, как-то утром на биваке устроил «торжественную» линейку, поднял на шест тренировочные брюки Пуркача. Ирину Сергеевну эта выходка возмутила… Рузаева произвела на меня не очень приятное впечатление. То ли она не хотела никого обидеть, то ли запуталась, но её ответы были какие-то неубедительные…
Пуркач, крепкого телосложения, высокий, с буденновскими усами, густой шевелюрой, которую почти не тронула седина, вышел к микрофону в тёмных очках.
Об истории с брюками он отозвался с улыбкой. Она его не обидела, не задела. Он даже удивлялся, почему Емельянова так болезненно реагировала на безобидную, по его мнению, шутку. Он считал, что после переходов, требующих от всех участников отряда много сил и напряжения, самая хорошая разрядка — весёлый, непринуждённый отдых.
На вопрос Лисикова, знал ли он о маршруте через жёлоб, Пуркач ответил:
— Первоначально мы выбрали другой путь. Я провёл по нему свою четвёрку. О маршруте через жёлоб я не знал. Его отыскала сама Емельянова, потому что там, где мы прошли, дорогу преградил камнепад.
И тут разговор зашёл о том, какое имело значение время дня для перехода через жёлоб.
Леонид Леонидович Пуркач утверждал:
— Я считаю, что тот самый жёлоб можно проходить в любое время дня и года. Местность не опасная для камнепада. Наличие одного камня ещё ничего не означает.
У меня возникло ощущение, что мы топчемся на одном месте. Получалась странная картина: Емельянова как будто бы сделала все, чтобы проход через жёлоб прошёл без осложнений. Макаров не мог ослушаться руководителя группы. А несчастье произошло. Кто же виноват?
Не за что было уцепиться. Макаров — крепкий, здоровый молодой человек, в своём уме, трезвый.
Что же произошло на самом деле? Наверное, все-таки эта видимая лёгкость и погубила его. Как бывает в жизни: опасность настораживает, заставляет собраться, напрячь внимание. А простое, нетрудное может усыпить бдительность. Я не находил другого объяснения случившемуся.
Некоторую дисгармонию внёс свидетель Лебедев. Появился любопытный штрих в поведении Макарова.
— Я ничего не хочу сказать плохого об Олеге, но мне кажется, он был не очень смелым парнем.
Такое признание произвело неблагоприятный эффект: по залу прокатился возмущённый гул.
— Какими фактами вы можете подтвердить ваше заявление? — спросил Чернышёв.
— У нас с ним была палатка на двоих. И когда мы её ставили, он всегда старался, чтобы она находилась среди других, а не с краю.
Эти слова прозвучали малоубедительно. Больше доводов у Лебедева не было. Но адвокат вернулся к этому вопросу.
— Вернее, Олег был осторожным, — пришёл к окончательному выводу свидетель.
Мне показалось, Лебедев что-то не договаривает. Настроение в зале действовало на него. О подслушанном разговоре между Макаровым и Емельяновой свидетель говорил неохотно. Он чувствовал за своей спиной присутствие Ирины Сергеевны. Вообще получалось некрасиво — влез в чужую тайну.
Сама Емельянова отнеслась к этому на удивление спокойно. Она признала, что этот разговор имел место. Олег погорячился. Буквально через полчаса он извинился перед Емельяновой. И эта размолвка не омрачала их дружеских отношений.
По словам Емельяновой, Макаров уважал её как руководителя группы, завидовал, что она легко и уверенно чувствует себя в горах. Он мечтал научиться лазить по ним, как «снежный барс» (выражение самого Олега), но сомневался, что это когда-нибудь осуществится. На вопрос Емельяновой, почему, Макаров якобы ответил: «Я сугубо равнинный человек»…
После опроса свидетелей был сделан перерыв. Как ни жарко было на улице, но после душного зала было приятно выйти на свежий воздух.
Через два часа судебное заседание было продолжено. В зале не осталось и четверти людей: обыватель разочаровался в процессе.
Снова и снова говорили свидетели, опять была тщательно допрошена Емельянова.
К концу дня стало ясно, что прения сторон сегодня не состоятся. Так оно и вышло. Назавтра мне предстояло выступать с обвинительной речью сразу после продолжения судебного заседания. Я просидел над своим выступлением целый вечер.
На второй день процесса в зале было очень мало народа. Одна группа расположилась возле родителей погибших, другая — сзади Емельяновой.
Чернышёв объявил судебное заседание продолженным и предоставил мне слово. Начались прения сторон.
Я говорил о том, что подсудимая Емельянова была не просто вожаком группы, старшим и опытным товарищем. Она являлась должностным лицом, облечённым правами и обязанностями, взявшим на себя ответственность перед обществом за здоровье и жизнь вверенных ей четырех человек.
На предварительном следствии и в судебном заседании достаточно убедительно была доказана вина подсудимой в трагедии на перевале Шикша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88