— Жив?
— Жив. Но общее положение сильно ухудшилось. Резко подскочило давление: 200 на 140. Очень плохо со сном. Боюсь, как бы не стало ещё хуже. Склеротический тип. Не случилось бы самого неприятного — инсульта…
— Что, ты считаешь, на него повлияло?
— Не знаю. Было явное улучшение. Что-то в больном зашевелилось. Может быть, воспоминания, душевное волнение. А мы резко прервали нашу музыкотерапию…
— Почему же такое резкое ухудшение? — спросил я Межерицкого.
— Я думал над этим. Тут может быть два ответа. Но сначала общее замечание. Музыка, которую он слышал на протяжении почти недели, несомненно, произвела какое-то действие на его сознание. Исподволь, вызывая какие-то эмоции, подсознательные, дремавшие в нем чувства, переживания. Вы ведь детально ознакомились с моими записями… Смотрите: сначала он совсем не реагировал на музыку. А потом что-то зашевелилось в нем. И началось с довольно милой, душевной вещицы. Она называется «Песня»…
— Интересно, как вам удалось определить? — спросил Жаров.
— То, что больной волновался, — определить легко. Пульс участился, поднялось давление. В последний день Асмик Вартановна снова сыграла «Песню» и «Грёзы»… Налицо ремиссия. И дальше — стоп. Он ждал Бурназову один день, другой… Тут-то и подскочило давление. Выходит, что-то в его сознании произошло. Я одно не могу сказать определённо: обострение болезни от самих воспоминаний или оттого, что перестала приходить и играть Бурназова. Ведь у больного это своего рода пробуждение. Но пробуждение может быть приятным и ужасным… Я не знаю, какие воспоминания, а значит и эмоции, возникли у него в момент брезжущего сознания… Вы ничего не узнали о его судьбе? — вдруг неожиданно закончил Межерицкий.
— Нет, — покачал головой следователь.
— Очень жаль. Нынешнее состояние больного, несомненно, результат его прошлого.
— Если нам станет известна хоть малейшая деталь из его жизни, ты её узнаешь, — заверил я врача.
— А может случиться так, что после этих хором, — он обвёл руками вокруг, — пайщик попадёт в более охраняемые? И без диеты?
— Не знаем, — ответил я. — А вот насчёт диеты… Один вопрос.
— Хоть тысячу.
— Что больной ест охотнее всего?
— Сейчас он ест неважно. А так, пожалуй, рыбу…
Мы с Жаровым невольно переглянулись. Борис Матвеевич заметил это и спросил:
— Что из этого?
— Подтверждение одного предположения, — уклончиво ответил следователь.
— Мы, кажется, договорились, — шутливо погрозил пальцем Межерицкий.
— Верно, — согласился я. — Любовь к рыбе — ещё одно доказательство, что Домовой прятался у Митенковой с сорок шестого года. А может быть, и раньше…
…Прошло несколько дней. И вдруг раздался звонок от Юрия Александровича Коршунова. Инспектор уголовного розыска находился в Свердловске, где нашёл бывшего студента Ленинградской консерватории. Яснев работал заместителем директора областного Дома народного творчества. Жаров, прихватив с собой ноты, найденные у Митенковой, выезжал для встречи с ним.
Едва поздоровавшись, он выпалил:
— Автора нот, кажется, узнали, но он… — следователь развёл руками. — Убит в 1941 году перед самой войной…
— Погодите, Константин Сергеевич, давайте по порядку.
— Давайте. — Следователь расстегнул шинель.
— Да вы раздевайтесь. Разговор, наверное, не на одну минуту.
— Конечно… Если вы свободны…
— Вижу, новостей много. — Я вызвал Веронику Савельевну, секретаршу, и попросил, чтобы нас не беспокоили.
— Начнём с того, что Аркадий Христофорович Яснев именно тот человек, о котором говорила Асмик Вартановна. Очень доволен, что о нем помнят в Ленинграде. И о его необыкновенной музыкальной памяти…
— А почему Яснев на административной должности?
— Он так и сказал: гениальный пианист из него не вышел, зато руководитель…
— Заместитель директора Дома народного творчества? — уточнил я.
— Да, но у него несколько книжек по народному творчеству, выходит второй сборник собранных им народных песен…
— Понятно. Вот где, наверное, пригодился его дар?
— Именно так. Он действительно запоминает мелодию с одного раза… Ну, рассказал я ему, каким ветром меня занесло. Он взял ноты, пообещал посмотреть их и, когда закончит, позвонить в гостиницу… Через пару дней звонит: приходите. И говорит, что «Песня» ему знакома. Сочинение студента Ленинградской консерватории Белоцерковца. Имя он не помнит. Учился на курс младше. Ещё говорит, что «Песня» опубликована в сборнике лучших студенческих работ в сороковом году. Она получила какой-то приз на конкурсе. Поэтому он её и помнит. Но, по его мнению, автор её немного переработал.
— А остальные произведения?
— Никогда не слышал. Однако по стилю, по мелодике можно предположить, что тот же композитор. Белоцерковец. Но… Вы представляете, Захар Петрович, Яснев утверждает, что перед самой войной Белоцерковец погиб. Трагически…
— Автомобильная авария?
— Нет, кажется, в драке. Не то утонул.
— «Песню» написал Белоцерковец?
— Да.
— По стилю другие произведения — тоже?
— Да, да! В этом вся штука! Правда, Яснев говорит, что отдельные произведения — полная чепуха. Как он выразился, «музыкальный бред». Именно те, что записаны карандашом.
— Это, кажется, заметила ещё Асмик Вартановна?
— Точно. И в Ленинграде музыковед говорил…
Час от часу не легче… Может, Домовой давно уже умалишённый? Отчего и музыка его бредовая…
Но я тут же поймал себя на мысли, что, если все ноты выполнены одной рукой, одним человеком, не может быть так, что автором «Песни» является Белоцерковец, а автором «бреда» — Домовой? Может быть, Домовой по памяти воспроизводил музыку разных авторов? Не найдя ответа на свои же вопросы и сомнения, я обратился к Жарову:
— Вы проверили показания Яснева насчёт гибели Белоцерковца?
— С этой целью отправляюсь снова в Ленинград… Кстати, Белоцерковец действительно учился у профессора Стогния и был его любимым учеником. Стогний очень переживал смерть своего любимца. Он считал его своим преемником… — Константин Сергеевич замолчал. Вздохнул.
Сведения, собранные Жаровым в Ленинграде, подтвердили показания Яснева.
Павел Павлович Белоцерковец. Родился в 1920 году. С детства отличался исключительными музыкальными способностями. Закончил музыкальную школу наряду с общеобразовательной. В 1938 году поступил в консерваторию к профессору Стогнию. Одновременно с композицией посещал класс фортепиано. В 1940 года на конкурсе лирической песни занял третье место. По партитуре «Песня», найденная среди нот у Митенковой, несколько отличается от той, что была представлена на конкурс. Это выяснилось при сравнении с напечатанной в сборнике лучших студенческих работ.
Дальше шло совсем непонятное. За неделю до начала войны, а точнее 15 июня сорок первого года, Павел Белоцерковец оказался в городе Лосиноглебске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88