Около полуночи Вольцов в последний раз прочистил банником ствол. То ли новенькие еще не освоились с радиоприборами, то ли они пугались стрельбы или их сбивали с толку обычные помехи, только в эту ночь стрельба не ладилась. Батарея палила в южном направлении, тогда как бомбардировщики, бормоча, со спокойной уверенностью уходили на север. Вольцов отчаянно ругался, из нового ствола вытекало кипящее масло и прожигало ему рукавицу. Во время перерывов огня они слышали, как у радиолокатора рвет и мечет Кутшера.
Батарея теперь на две трети состояла из новичков. Кроме двадцати шести одноклассников Хольта, из старых осталось только пятеро: Дузенбекер и Гершельман — двое дальномерщиков из Гамбурга и Цише с двумя школьными товарищами из Эссена. Оба гамбуржца явились вечером в барак к Вольцову. Они принесли сигарет и вина и некоторое время с похвальным терпением, выслушивали язвительные насмешки Вольцова. А потом все вместе отпраздновали мировую. Это Гюнше был виновником всех передряг!
9
Спустя несколько недель Кутшера ввел в дневной распорядок боевое учение для всей батареи. Школьных учителей он прогнал. «Латынь? Пусть лучше научатся стрелять как следует!» Каждую ночь налетали английские, каждый день — американские самолеты. В апреле воздушные атаки еще усилились и уже не ослабевали. Боевые учения не оставляли молодежи ни минуты свободной.
— Это неспроста — значит, ожидают инспекцию, — высказал предположение Шмидлинг. И действительно, в конце апреля стало известно о предстоящем посещении командующего подгруппой. Однако приезд его все откладывался, и только в мае на батарею прикатила целая автоколонна.
Майор, волоча за собой свиту капитанов и лейтенантов точно хвост кометы, начал с того, что скрылся в начальническом бараке, заставив всю построившуюся батарею дожидаться.
— Они там попивают первоклассный шнапс по случаю радостной встречи, — объявил во всеуслышание Феттер, даже не понизив голоса.
— Эй вы там, потише! — гаркнул кто-то.
Но тут показался майор Белинг со своей свитой, и только начались рапорты, как на батарею прибыла вторая автоколонна. «Ого! В честь чего бы это?» — пробормотал Гомулка, стоя в строю руки по швам. Из просторного лимузина вышел генерал зенитной артиллерии Бергман в сопровождении полковника и многочисленных подполковников и майоров. Лошадиная физиономия Кутшеры от радости расползлась в ширину. Если командующий подгруппой терпеть его не мог, то генерал, напротив, жаловал. Кутшера стал на правом фланге батареи.
Генерал не счел за труд потребовать у курсантов предъявления личных знаков; он даже осмотрел подошвы их сапог. После чего изъявил желание присутствовать на боевом учении. День стоял теплый, погожий. В небе в качестве воздушной цели курсировал «хейнкель». На командирском пункте собралось столько офицеров, что операторам трудно было управляться с приборами. Генерал хотел проверить, насколько Кутшера тактически, а вахмистр технически подготовлены к стрельбе. Но еще прежде, чем приказы проходили винтовую лестницу всех инстанций — от генерала до капитана, операторы успевали их выполнить.
— Я вижу, — сказал генерал, не скрывая своего удовлетворения, — ваша батарея работает как часы.
Однако не прошло и десяти минут, как в самом деле была объявлена тревога. Готтескнехт приказал разложить на земле сигнальное полотнище — черный крест на белом поле, — предписывающее самолетам идти на посадку, и «хейнкель», перелетев через расположение батареи, направился к ближайшему аэродрому.
Генерал быстро попрощался. На батарее остался майор. Он принял командование подгруппой и послал своего адъютанта на кольцевой провод. Десять минут спустя станция воздушного наблюдения сообщила о большой группе бомбардировщиков, летящих под прикрытием истребителей через Голландию к границе рейха. Одновременно сообщалось, что в районе Кельн — Эссен курсируют отдельные транспортные и учебные немецкие самолеты. Как только дана была команда «К бою!», Кутшера снял каску, сбросил шинель и мундир и велел принести себе из барака автомобильный плащ. Он не терял времени и поспевал всюду.
— — Убрать полотнище! — скомандовал он.
— Но ведь в воздухе наши самолеты, как же вы убираете полотнище, капитан? — запротестовал майор.
Кутшера повернулся к майору и прищурил глаза.
— Таково предписание, господин майор! Мы дали команду готовиться к бою. Через несколько минут здесь будут бомбардировщики.
На командирском пункте царило смятение, никто не знал, выполнять или не выполнять приказ Кутшеры. Рассерженный неповиновением, майор кричал:
— Не убирайте полотнище. Надо же немного думать о том, что вы делаете!
Кутшера с сомнением почесал в затылке, словно здесь и не было никакого майора, однако возражать больше не стал.
— Нельзя же безоговорочно выполнять все предписания, — выговаривал ему майор.
Итак, полотнище продолжало лежать — сверкающий белизной квадрат десять на десять метров — заметная с высоты десяти-двенадцати тысяч метров глазастая мишень на огневой позиции. Прошло несколько минут, и все думать о нем забыли.
На северо-западном крае неба, в зоне обстрела, появился первый эшелон бомбардировщиков, они летели на высоте пять тысяч метров, и команда Кутшеры «Огонь!» не вызвала у майора возражений. Батарея ответила залпом из четырех орудий, она стреляла так метко, что майор, следивший в бинокль, не удержался от восклицания: «Превосходно!» Звено за звеном проходили мимо в юго-восточном направлении. Батарея стреляла равномерно, без малейшей нервозности. Но тут группа из шестнадцати летающих крепостей «боинг-П», летевших за первой авиагруппой, изменила направление.
— Они взяли новый курс! — доложил Готтескнехт и тут же следом: — Прямое приближение! — Только тогда все вспомнили о полотнище, но было уже поздно.
Грохотали выстрелы. Прибористы сутулились у приборов управления и дальномеров, вычитывая с перекошенными от страха лицами данные для стрельбы, пока сами в свои оптические приборы не увидели, как неприятельские бомбардировщики сбрасывают смертоносный груз. И тогда все — от майора до младших курсантов — бросились в укрытие, и только Гот тескиехт, сгорбившись, нажимал и нажимал кнопку сигнального колокола, а Кутшера с непокрытой головой стоял посреди огневой позиции и орал во все горло: «Бандиты! Уберете вы когда-нибудь полотнище?» Стрельба прекратилась, и только два орудия беспорядочно и часто палили в небо.
Как вдруг, откуда ни возьмись, — Земцкий, малыш Земцкий! Он, должно быть, сидел в блиндаже, лицо его раскраснелось, и он совсем как в школе тыкал в воздух указательным пальцем: «Я… я… господин капитан, позвольте мне…» И юркой ласочкой побежал в поле и стал собирать холсты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Батарея теперь на две трети состояла из новичков. Кроме двадцати шести одноклассников Хольта, из старых осталось только пятеро: Дузенбекер и Гершельман — двое дальномерщиков из Гамбурга и Цише с двумя школьными товарищами из Эссена. Оба гамбуржца явились вечером в барак к Вольцову. Они принесли сигарет и вина и некоторое время с похвальным терпением, выслушивали язвительные насмешки Вольцова. А потом все вместе отпраздновали мировую. Это Гюнше был виновником всех передряг!
9
Спустя несколько недель Кутшера ввел в дневной распорядок боевое учение для всей батареи. Школьных учителей он прогнал. «Латынь? Пусть лучше научатся стрелять как следует!» Каждую ночь налетали английские, каждый день — американские самолеты. В апреле воздушные атаки еще усилились и уже не ослабевали. Боевые учения не оставляли молодежи ни минуты свободной.
— Это неспроста — значит, ожидают инспекцию, — высказал предположение Шмидлинг. И действительно, в конце апреля стало известно о предстоящем посещении командующего подгруппой. Однако приезд его все откладывался, и только в мае на батарею прикатила целая автоколонна.
Майор, волоча за собой свиту капитанов и лейтенантов точно хвост кометы, начал с того, что скрылся в начальническом бараке, заставив всю построившуюся батарею дожидаться.
— Они там попивают первоклассный шнапс по случаю радостной встречи, — объявил во всеуслышание Феттер, даже не понизив голоса.
— Эй вы там, потише! — гаркнул кто-то.
Но тут показался майор Белинг со своей свитой, и только начались рапорты, как на батарею прибыла вторая автоколонна. «Ого! В честь чего бы это?» — пробормотал Гомулка, стоя в строю руки по швам. Из просторного лимузина вышел генерал зенитной артиллерии Бергман в сопровождении полковника и многочисленных подполковников и майоров. Лошадиная физиономия Кутшеры от радости расползлась в ширину. Если командующий подгруппой терпеть его не мог, то генерал, напротив, жаловал. Кутшера стал на правом фланге батареи.
Генерал не счел за труд потребовать у курсантов предъявления личных знаков; он даже осмотрел подошвы их сапог. После чего изъявил желание присутствовать на боевом учении. День стоял теплый, погожий. В небе в качестве воздушной цели курсировал «хейнкель». На командирском пункте собралось столько офицеров, что операторам трудно было управляться с приборами. Генерал хотел проверить, насколько Кутшера тактически, а вахмистр технически подготовлены к стрельбе. Но еще прежде, чем приказы проходили винтовую лестницу всех инстанций — от генерала до капитана, операторы успевали их выполнить.
— Я вижу, — сказал генерал, не скрывая своего удовлетворения, — ваша батарея работает как часы.
Однако не прошло и десяти минут, как в самом деле была объявлена тревога. Готтескнехт приказал разложить на земле сигнальное полотнище — черный крест на белом поле, — предписывающее самолетам идти на посадку, и «хейнкель», перелетев через расположение батареи, направился к ближайшему аэродрому.
Генерал быстро попрощался. На батарее остался майор. Он принял командование подгруппой и послал своего адъютанта на кольцевой провод. Десять минут спустя станция воздушного наблюдения сообщила о большой группе бомбардировщиков, летящих под прикрытием истребителей через Голландию к границе рейха. Одновременно сообщалось, что в районе Кельн — Эссен курсируют отдельные транспортные и учебные немецкие самолеты. Как только дана была команда «К бою!», Кутшера снял каску, сбросил шинель и мундир и велел принести себе из барака автомобильный плащ. Он не терял времени и поспевал всюду.
— — Убрать полотнище! — скомандовал он.
— Но ведь в воздухе наши самолеты, как же вы убираете полотнище, капитан? — запротестовал майор.
Кутшера повернулся к майору и прищурил глаза.
— Таково предписание, господин майор! Мы дали команду готовиться к бою. Через несколько минут здесь будут бомбардировщики.
На командирском пункте царило смятение, никто не знал, выполнять или не выполнять приказ Кутшеры. Рассерженный неповиновением, майор кричал:
— Не убирайте полотнище. Надо же немного думать о том, что вы делаете!
Кутшера с сомнением почесал в затылке, словно здесь и не было никакого майора, однако возражать больше не стал.
— Нельзя же безоговорочно выполнять все предписания, — выговаривал ему майор.
Итак, полотнище продолжало лежать — сверкающий белизной квадрат десять на десять метров — заметная с высоты десяти-двенадцати тысяч метров глазастая мишень на огневой позиции. Прошло несколько минут, и все думать о нем забыли.
На северо-западном крае неба, в зоне обстрела, появился первый эшелон бомбардировщиков, они летели на высоте пять тысяч метров, и команда Кутшеры «Огонь!» не вызвала у майора возражений. Батарея ответила залпом из четырех орудий, она стреляла так метко, что майор, следивший в бинокль, не удержался от восклицания: «Превосходно!» Звено за звеном проходили мимо в юго-восточном направлении. Батарея стреляла равномерно, без малейшей нервозности. Но тут группа из шестнадцати летающих крепостей «боинг-П», летевших за первой авиагруппой, изменила направление.
— Они взяли новый курс! — доложил Готтескнехт и тут же следом: — Прямое приближение! — Только тогда все вспомнили о полотнище, но было уже поздно.
Грохотали выстрелы. Прибористы сутулились у приборов управления и дальномеров, вычитывая с перекошенными от страха лицами данные для стрельбы, пока сами в свои оптические приборы не увидели, как неприятельские бомбардировщики сбрасывают смертоносный груз. И тогда все — от майора до младших курсантов — бросились в укрытие, и только Гот тескиехт, сгорбившись, нажимал и нажимал кнопку сигнального колокола, а Кутшера с непокрытой головой стоял посреди огневой позиции и орал во все горло: «Бандиты! Уберете вы когда-нибудь полотнище?» Стрельба прекратилась, и только два орудия беспорядочно и часто палили в небо.
Как вдруг, откуда ни возьмись, — Земцкий, малыш Земцкий! Он, должно быть, сидел в блиндаже, лицо его раскраснелось, и он совсем как в школе тыкал в воздух указательным пальцем: «Я… я… господин капитан, позвольте мне…» И юркой ласочкой побежал в поле и стал собирать холсты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153