Выезжаем сегодня же ночью.
Все ждали этого известия, но то, что его сообщил сам Готтескнехт, ударило юношей словно обухом.
— Святой Антоний, — воскликнул Готтескнехт, — что я вижу! Кругом одни недовольные лица! Обещаю, что вы будете жить как на даче, разве только придется малость пострелять, или вам назначат тактические занятия, — потому что ваша муштра будет продолжаться и там, — или вас пошлют разгружать боеприпасы, или засыпать воронки, или подвернется еще какое-нибудь важное дело. Прошу без паники! Помалкивайте, Вольцов! И вы еще выдаете себя за сына офицера! Вы — наше позорное пятно, вы позорите всю батарею!
— Господин вахмистр, — взвился Вольцов. — Я этого не потерплю — насчет «позорного пятна!»
— Вольцов, выйти из строя! Налево кругом, марш… Лечь! Встать! Лечь! — Готтескнехт повернулся к правому флангу. — Шмидлинг, остальное вы берете на себя! Поучите вашего любимца, он первостатейный нахал и крайне в этом нуждается. Займитесь им минут десять, но только как следует, по всем правилам! — И, обратившись к Вольцову, который лежал неподвижно, уткнувшись носом в землю, вдруг заорал: — Га-а-а-азы! Вот-вот, так ему и надо, к остальным это не относится, пусть запомнит окончание учебы! — Вольцов надел противогаз. — Шмидлинг, проверьте, правильно ли надета маска? Вольцов продувная бестия! Да что вы копаетесь, Шмидлинг? Вам надо только покрепче зажать шланг. Если Вольцов через пять минут будет еще жив, значит, маска надета неправильно. — В рядах засмеялись. — Вот и хорошо, — сказал вахмистр, — у всех, оказывается, замечательное настроение. Хольт, почему вы не смеетесь с нами?
— Вольцов мой друг, господин вахмистр! Вы не можете требовать, чтобы я смеялся, когда мой друг в беде!
— Умилительно видеть такую преданную дружбу! — воскликнул Готтескнехт. — Как вы сказали? Я не могу требовать!.. Да вы понятия не имеете, чего только я могу от вас требовать! Хольт! Вон из строя, марш! Га-а-а-азы!..
Хольт вытащил из сумки противогаз и надел.
— Шмидлинг, захватите с Кастором и нашего Поллукса! Что?! Не понимаете? Захватите и Хольта, ему тоже не помешает хорошая разминка. Вам повезло, Вольцов, разделенные страдания переносятся вдвое легче. Вы не можете жаловаться на дурное обращение!
Хольт и Вольцов, задыхаясь, гоняли по полю. Спустя минут пятнадцать Шмидлинг разрешил им вернуться в барак. «На черта вам это сдалось? Сами себя подводите!»
В бараках только и говорили, что о предстоящем введении в дело. В возбуждении юношей чувствовался затаенный страх перед неизвестным.
— Будет с тобой что или нет, — говорил Вольцов, — одно ясно: от тебя это не зависит! Своей судьбы не минуешь… что в Руре, что на Восточном фронте.
— Велик аллах, — вторил ему Гомулка. — Все предначертано в книге судеб. Твой фатализм, Гильберт, вполне резонен.
— Отец рассказал бы тебе немало историй из хроники последних двух войн о людях, которые надеялись обмануть судьбу.
Будь что будет! — думал Хольт.
Незадолго до десяти Шмидлинг созвал всех у орудия. Готтескнехт с полчаса пробыл у них в гостях, но так и не нашел, к чему придраться. Расчет еще раз повторил всю программу. Хольт — как у них сложилось — был вторым номером, Гомулка ставил высоту, а Феттер обслуживал установщик взрывателя. Вольцов работал третьим номером. Поглядев, как Вольцов играючи досылает тяжелый патрон в канал ствола даже при наибольшем угле возвышения, Готтескнехт смягчился: «Шмидлинг, вы сколотили недурной расчет!»
Шмидлинг передал эту похвалу дальше:
— Вы у меня молодцы! Надо нам и вперед держаться вместе!
Вновь облачившись в форму членов гитлерюгенда, в которой они прибыли сюда, юноши лежали на голых матрасах и усердно писали письма. Вечером все отправились за сухим пайком, а когда они вернулись, Готтескнехт уже ждал у дверей барака.
— Господа, милости просим!.. Карета подана! Миг расставанья настал, оросите его слезами!
Большой трехосный грузовик мчал их сквозь ночь. Жаркое сухое лето сменилось хмурым прохладным октябрем с частыми дождями. Долгие часы проводили они у орудия в дождь и слякоть, но потом снова наступали ясные осенние дни, теплые и безоблачные. Эта же ночь выдалась темная и холодная, без единой звезды. С потушенными фарами спешил грузовик на запад.
4
В тусклом свете зари грузовик остановился на какой-то возвышенности. Был пятый час утра. Насыщенный белесым туманом воздух отдавал дымом и гарью. В набрякшей одежде, окоченев от холода, стояло новое пополнение вокруг грузовика. Хольт различал в тумане смутные очертания густо расположенных бараков. Его бил озноб, на душе было муторно и тоскливо.
Из тумана вынырнул старший ефрейтор с желтым шнуром дежурного унтер-офицера через левое плечо.
— Здорово, Фриц, — обрадовался Шмидлинг. — Ребята, это наш орудийный мастер, старший ефрейтор Махт.
— Тише! — остановил его Махт, коренастый блондин лет тридцати пяти, — там у нас отдыхает шеф. — Он повернулся к юношам. — Вам надо получить обмундирование.
— Ну, как ночь прошла? — спросил Шмидлинг.
— У нас спокойно, а вот подальше к северу устроили они баню!
— Ну, а вообще как?
— Каждую ночь бомбят — да и, пожалуй, что каждый день. — И обращаясь к приезжим: — За мной!
Вещевой склад помещался в одном из бараков. Сквозь щели закрытых ставен просачивался жидкий свет. Где-то поблизости гулко залаяла собака.
Зычный голос крикнул:
— Тише, приятель!
— Это шеф, — прошептал Махт. — Смотрите, чтобы никто из вас дыхнуть не смел!
Новичкам выдали однобортную шинель и форменную одежду, выходной мундир, а также жестяные коробки со звукоглушителями. Каптенармус — старший ефрейтор Шницлер, был худой, юркий человечек, бойкий на язык.
— Не вякать! — сразу же предупредил он возможные жалобы. — Если что не так, обменяете потом!
Нагруженные обмундированием юноши ушли со склада, и Шмидлинг отвел их в пустой барак переодеться.
Жилой барак под названием «Антон» стоял в пятидесяти метрах от вещевого склада. Хольт оделся одним из первых. Он прошел несколько шагов по дороге, остановился и посмотрел вокруг.
Светало. Вскоре должно было взойти солнце. Утренний ветер развеял в клочья густую пелену тумана, и вся позиция стала видна как на ладони. Хольт старался разобраться в расположении батареи. Он увидел обнаженную возвышенность, серую, обглоданную землю, тощие каменистые поля. К востоку стоял лес, его сухие голые стволы разве что по контрасту напомнили Хольту роскошные девственные леса знакомых гор. Четыре далеко отстоящих друг от друга жилых барака образовали большой прямоугольник; с запада на восток он насчитывал примерно сто пятьдесят метров и не больше семидесяти пяти с юга на север. В свете занимающегося дня Хольт увидел слева от себя барак «Антон», справа «Берту», а рядом небольшой каменный домик с вывеской «Столовая».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Все ждали этого известия, но то, что его сообщил сам Готтескнехт, ударило юношей словно обухом.
— Святой Антоний, — воскликнул Готтескнехт, — что я вижу! Кругом одни недовольные лица! Обещаю, что вы будете жить как на даче, разве только придется малость пострелять, или вам назначат тактические занятия, — потому что ваша муштра будет продолжаться и там, — или вас пошлют разгружать боеприпасы, или засыпать воронки, или подвернется еще какое-нибудь важное дело. Прошу без паники! Помалкивайте, Вольцов! И вы еще выдаете себя за сына офицера! Вы — наше позорное пятно, вы позорите всю батарею!
— Господин вахмистр, — взвился Вольцов. — Я этого не потерплю — насчет «позорного пятна!»
— Вольцов, выйти из строя! Налево кругом, марш… Лечь! Встать! Лечь! — Готтескнехт повернулся к правому флангу. — Шмидлинг, остальное вы берете на себя! Поучите вашего любимца, он первостатейный нахал и крайне в этом нуждается. Займитесь им минут десять, но только как следует, по всем правилам! — И, обратившись к Вольцову, который лежал неподвижно, уткнувшись носом в землю, вдруг заорал: — Га-а-а-азы! Вот-вот, так ему и надо, к остальным это не относится, пусть запомнит окончание учебы! — Вольцов надел противогаз. — Шмидлинг, проверьте, правильно ли надета маска? Вольцов продувная бестия! Да что вы копаетесь, Шмидлинг? Вам надо только покрепче зажать шланг. Если Вольцов через пять минут будет еще жив, значит, маска надета неправильно. — В рядах засмеялись. — Вот и хорошо, — сказал вахмистр, — у всех, оказывается, замечательное настроение. Хольт, почему вы не смеетесь с нами?
— Вольцов мой друг, господин вахмистр! Вы не можете требовать, чтобы я смеялся, когда мой друг в беде!
— Умилительно видеть такую преданную дружбу! — воскликнул Готтескнехт. — Как вы сказали? Я не могу требовать!.. Да вы понятия не имеете, чего только я могу от вас требовать! Хольт! Вон из строя, марш! Га-а-а-азы!..
Хольт вытащил из сумки противогаз и надел.
— Шмидлинг, захватите с Кастором и нашего Поллукса! Что?! Не понимаете? Захватите и Хольта, ему тоже не помешает хорошая разминка. Вам повезло, Вольцов, разделенные страдания переносятся вдвое легче. Вы не можете жаловаться на дурное обращение!
Хольт и Вольцов, задыхаясь, гоняли по полю. Спустя минут пятнадцать Шмидлинг разрешил им вернуться в барак. «На черта вам это сдалось? Сами себя подводите!»
В бараках только и говорили, что о предстоящем введении в дело. В возбуждении юношей чувствовался затаенный страх перед неизвестным.
— Будет с тобой что или нет, — говорил Вольцов, — одно ясно: от тебя это не зависит! Своей судьбы не минуешь… что в Руре, что на Восточном фронте.
— Велик аллах, — вторил ему Гомулка. — Все предначертано в книге судеб. Твой фатализм, Гильберт, вполне резонен.
— Отец рассказал бы тебе немало историй из хроники последних двух войн о людях, которые надеялись обмануть судьбу.
Будь что будет! — думал Хольт.
Незадолго до десяти Шмидлинг созвал всех у орудия. Готтескнехт с полчаса пробыл у них в гостях, но так и не нашел, к чему придраться. Расчет еще раз повторил всю программу. Хольт — как у них сложилось — был вторым номером, Гомулка ставил высоту, а Феттер обслуживал установщик взрывателя. Вольцов работал третьим номером. Поглядев, как Вольцов играючи досылает тяжелый патрон в канал ствола даже при наибольшем угле возвышения, Готтескнехт смягчился: «Шмидлинг, вы сколотили недурной расчет!»
Шмидлинг передал эту похвалу дальше:
— Вы у меня молодцы! Надо нам и вперед держаться вместе!
Вновь облачившись в форму членов гитлерюгенда, в которой они прибыли сюда, юноши лежали на голых матрасах и усердно писали письма. Вечером все отправились за сухим пайком, а когда они вернулись, Готтескнехт уже ждал у дверей барака.
— Господа, милости просим!.. Карета подана! Миг расставанья настал, оросите его слезами!
Большой трехосный грузовик мчал их сквозь ночь. Жаркое сухое лето сменилось хмурым прохладным октябрем с частыми дождями. Долгие часы проводили они у орудия в дождь и слякоть, но потом снова наступали ясные осенние дни, теплые и безоблачные. Эта же ночь выдалась темная и холодная, без единой звезды. С потушенными фарами спешил грузовик на запад.
4
В тусклом свете зари грузовик остановился на какой-то возвышенности. Был пятый час утра. Насыщенный белесым туманом воздух отдавал дымом и гарью. В набрякшей одежде, окоченев от холода, стояло новое пополнение вокруг грузовика. Хольт различал в тумане смутные очертания густо расположенных бараков. Его бил озноб, на душе было муторно и тоскливо.
Из тумана вынырнул старший ефрейтор с желтым шнуром дежурного унтер-офицера через левое плечо.
— Здорово, Фриц, — обрадовался Шмидлинг. — Ребята, это наш орудийный мастер, старший ефрейтор Махт.
— Тише! — остановил его Махт, коренастый блондин лет тридцати пяти, — там у нас отдыхает шеф. — Он повернулся к юношам. — Вам надо получить обмундирование.
— Ну, как ночь прошла? — спросил Шмидлинг.
— У нас спокойно, а вот подальше к северу устроили они баню!
— Ну, а вообще как?
— Каждую ночь бомбят — да и, пожалуй, что каждый день. — И обращаясь к приезжим: — За мной!
Вещевой склад помещался в одном из бараков. Сквозь щели закрытых ставен просачивался жидкий свет. Где-то поблизости гулко залаяла собака.
Зычный голос крикнул:
— Тише, приятель!
— Это шеф, — прошептал Махт. — Смотрите, чтобы никто из вас дыхнуть не смел!
Новичкам выдали однобортную шинель и форменную одежду, выходной мундир, а также жестяные коробки со звукоглушителями. Каптенармус — старший ефрейтор Шницлер, был худой, юркий человечек, бойкий на язык.
— Не вякать! — сразу же предупредил он возможные жалобы. — Если что не так, обменяете потом!
Нагруженные обмундированием юноши ушли со склада, и Шмидлинг отвел их в пустой барак переодеться.
Жилой барак под названием «Антон» стоял в пятидесяти метрах от вещевого склада. Хольт оделся одним из первых. Он прошел несколько шагов по дороге, остановился и посмотрел вокруг.
Светало. Вскоре должно было взойти солнце. Утренний ветер развеял в клочья густую пелену тумана, и вся позиция стала видна как на ладони. Хольт старался разобраться в расположении батареи. Он увидел обнаженную возвышенность, серую, обглоданную землю, тощие каменистые поля. К востоку стоял лес, его сухие голые стволы разве что по контрасту напомнили Хольту роскошные девственные леса знакомых гор. Четыре далеко отстоящих друг от друга жилых барака образовали большой прямоугольник; с запада на восток он насчитывал примерно сто пятьдесят метров и не больше семидесяти пяти с юга на север. В свете занимающегося дня Хольт увидел слева от себя барак «Антон», справа «Берту», а рядом небольшой каменный домик с вывеской «Столовая».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153