Чашка кофе и рюмка скверного коньяку, выпитые поутру, подействовали на Теодора взбадривающе, как удар хлыста, но удар короткий, тут же забывшийся.
По выезде из города, за крайними домишками, река разделилась на несколько рукавов, отрезанных друг от друга островками, поросшими тростником, и среди этого лабиринта ничего не стоило заплутаться. Вода, лениво разлившаяся озёрцами, с трудом пробивала себе путь сквозь каменистую почву, всю в меловых проплешинах, скупо покрытых травой. Пойма Терэны с разбросанными кое-где строениями уходила среди ещё обнажённых деревьев куда-то вдаль, вся изборождённая рвами и оросительными каналами. Добрую сотню лет назад здесь начались работы по осушке болот-где вырыли искусственные рвы, где вода сама ушла по природным каналам, и теперь сквозь пожухлую за зиму траву пробивались молодые нежно-зеленые мартовские побеги.
Селение Сен-Жюст внезапно возникло в излучине одного из каналов. Кавалеристы остановились, их тут же облепила, как мушиный рой, онемелая от восхищения, грязная и оборванная ребятня, а кабатчик вызвался проводить мушкетёров на луг, где пасся табун. Пришлось ехать шагом, так как добровольный проводник припадал на ногу. Повернули к северу, обогнув крутой холм. Тут характер пейзажа резко менялся. На макушке холма разместилось само селение; там стояла заброшенная церковка с подслеповатыми окошками, и вела туда отвратительная дорога.
Теодор с наслаждением взлетел бы на своём Трике на самую вершину, лишь бы избыть силу, лишь бы стряхнуть с себя щемящую тоску. Но-какое там! Кони паслись справа на лугу.
Мушкетёры ещё издали заметили табун.
Табунщики в свою очередь тоже заметили приближение мушкетёров, пришлось поэтому пустить коней рысью, бросив на полдороге хромого кабатчика из Сен-Жюста. Трое крестьян, охранявшие вверенное им поголовье-не менее сотни лошадей, — вдруг принялись сгонять животных, сбивать в кучу, поощряя отставших криком и плетью. Видно было, как они кружат верхами, в широкополых шляпах и заплатанных, выцветших лохмотьях. Табун отхлынул, поблёскивая тесно прижатыми друг к другу гладкими крупами, и внезапно вся эта серо-чёрная масса с вкраплёнными в неё рыжими пятнами дрогнула и обратилась в бегство, а над ней то и дело взлетали руки табунщиков, нанося удары плетью и подгоняя отстававшую лошадь. Все было ясно: табунщики смекнули, что означает появление отряда солдат, и, повинуясь первобытному инстинкту, бросились наутёк, гнали коней вовсю, словно можно было спастись от реквизиции.
Мушкетёры теперь на полном галопе неслись через луга, и лошадиные копыта с чмоканьем погружались в размокшую землю. Отряд мушкетёров, разделившись надвое, старался обойти табун с флангов. И с той и с другой стороны раздавались крики: брань табунщиков, угрозы мушкетёров. Один крестьянин, белокурый великан с висячими густыми усами, обвёл окруживших его преследователей затравленным взглядом больших голубых глаз и круто осадил свою тяжело дышавшую кобылу. Теодор первый схватил её за узду. Богатырь, весь пёстрый от разноцветных заплат и штопки, со страху покрылся испариной. Он махнул рукой товарищам, словно говоря: «Ничего не поделаешь, сдавайся, братцы!» И прокричал что-то вовсе уже непонятное. Что они говорят, эти люди? Издали было видно, как двое других нерешительно переглянулись, видимо поняв тщету дальнейшей борьбы.
Вырвавшиеся вперёд мушкетёры наставили на табунщиков пистолеты.
Теодор смотрел сейчас только на лошадей с залоснившейся от пота шерстью-в табуне были одногодки, непригодные для кавалерии, их придётся оставить владельцам. Были тут и жеребцы, явно предназначавшиеся для завода, хотя иные тяжеловесные походили на рабочих лошадей. Трепет этой укрощённой мощи, это колыхание грив… Теодор уже не смотрел, он рисовал.
Табунщики мало-помалу успокоились. Удето объявил им, что за поголовье будет уплачено. Впрочем, им-то от этого какой прок? Лошади не ихние, они сами люди подневольные-пасут чужой табун, принадлежащий здешнему главному воротиле, настоящему мироеду, полукрестьянину-полупомещику, его прибытия приходилось ждать здесь, на лугу; дождик снова началсятот тончайший дождик, что налетает порывами и засыпает человека мелкими, точно зёрна мака, каплями. А когда кажется, что он вот-вот перестанет, он припускает с новой силой. Боже правый, неужели им мокнуть под дождём, ради того чтобы вступить в торг с каким-то пикардийским барышником! Барышник держался с господами офицерами раболепно и в то же время дерзко. Носил он куртку с отложным воротником и высокие сапоги и говорил почти что по-французски, а если и сбивался временами на местное наречие, то тут же спохватывался, но во всех случаях лошадь он называл не иначе как «сивка». Само собой разумеется, он охотно продаст своих «сивок» солдатам его величества, слава богу, он честный роялист. Поначалу он, признаться, испугался: всякие ведь ходят слухи, а вдруг это пожаловали мятежники… Будто мало этот проклятый корсиканец перебрал у нас «сивок», загнал их в Россию, и они все там передохли, хорошо это, ну скажите сами! Но вам-то зачем всех забирать? Возьмите у каждого по малости. Рассекая хлыстом воздух, он твердил: «Моё дело-сивками торговать. Я их люблю, своих сивок-то…» После чего велел отогнать в сторону тех животных, каких, видимо, решил не продавать-явно самых лучших коней, — а нам намеревался всучить старых одров. Пришлось покричать, позвякать золотом, пригрозить. А почему не эту или вот, скажем, не этого? Спор затягивался, и конца ему не было видно. Ну ладно, а почему вы не желаете продать нам вороного? Добрый конь…
— Господин капитан, — ответил барышник с запинкой, не зная, как величать Удето, — вороной мне и самому нужен-для завода.
Разве вам такая сивка сгодится? Она с норовом… на ней никто из ваших не усидит… она под верхом не ходит.
— Ах вот как! — заорал Удето. — Сейчас увидите!
Повернувшись в седле, он обвёл глазами своих подчинённых.
И тут вдруг заметил Жерико:
— Слушайте, мушкетёр! Покажите-ка этому барышнику, ходит вороной под верхом или нет.
И указал пальцем на коня. Теодор соскочил с Трика и подошёл к вороному. Тот заржал и поднялся на дыбы. Барышник захихикал, похлопал хлыстом по своим сапожищам.
— Подожди малость!
Два его табунщика с трудом взнуздали коня.
Но Жерико, сбросив наземь свой плащ, уже схватился за гриву жеребца и вскочил ему на спину. Махнул рукой табунщикамотпускайте, мол. Жеребец рванулся, сделал скачок, понёсся галопом. Незаметным движением туловища всадник удержался на коне. Он схватил поводья и, высоко подняв кисти рук, пытался перевести лошадь на шаг. Табун расступился перед ними, вороной старался стряхнуть с себя всадника, но тот вдруг прилёг к его холке, до боли сжав бока своими крепкими ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
По выезде из города, за крайними домишками, река разделилась на несколько рукавов, отрезанных друг от друга островками, поросшими тростником, и среди этого лабиринта ничего не стоило заплутаться. Вода, лениво разлившаяся озёрцами, с трудом пробивала себе путь сквозь каменистую почву, всю в меловых проплешинах, скупо покрытых травой. Пойма Терэны с разбросанными кое-где строениями уходила среди ещё обнажённых деревьев куда-то вдаль, вся изборождённая рвами и оросительными каналами. Добрую сотню лет назад здесь начались работы по осушке болот-где вырыли искусственные рвы, где вода сама ушла по природным каналам, и теперь сквозь пожухлую за зиму траву пробивались молодые нежно-зеленые мартовские побеги.
Селение Сен-Жюст внезапно возникло в излучине одного из каналов. Кавалеристы остановились, их тут же облепила, как мушиный рой, онемелая от восхищения, грязная и оборванная ребятня, а кабатчик вызвался проводить мушкетёров на луг, где пасся табун. Пришлось ехать шагом, так как добровольный проводник припадал на ногу. Повернули к северу, обогнув крутой холм. Тут характер пейзажа резко менялся. На макушке холма разместилось само селение; там стояла заброшенная церковка с подслеповатыми окошками, и вела туда отвратительная дорога.
Теодор с наслаждением взлетел бы на своём Трике на самую вершину, лишь бы избыть силу, лишь бы стряхнуть с себя щемящую тоску. Но-какое там! Кони паслись справа на лугу.
Мушкетёры ещё издали заметили табун.
Табунщики в свою очередь тоже заметили приближение мушкетёров, пришлось поэтому пустить коней рысью, бросив на полдороге хромого кабатчика из Сен-Жюста. Трое крестьян, охранявшие вверенное им поголовье-не менее сотни лошадей, — вдруг принялись сгонять животных, сбивать в кучу, поощряя отставших криком и плетью. Видно было, как они кружат верхами, в широкополых шляпах и заплатанных, выцветших лохмотьях. Табун отхлынул, поблёскивая тесно прижатыми друг к другу гладкими крупами, и внезапно вся эта серо-чёрная масса с вкраплёнными в неё рыжими пятнами дрогнула и обратилась в бегство, а над ней то и дело взлетали руки табунщиков, нанося удары плетью и подгоняя отстававшую лошадь. Все было ясно: табунщики смекнули, что означает появление отряда солдат, и, повинуясь первобытному инстинкту, бросились наутёк, гнали коней вовсю, словно можно было спастись от реквизиции.
Мушкетёры теперь на полном галопе неслись через луга, и лошадиные копыта с чмоканьем погружались в размокшую землю. Отряд мушкетёров, разделившись надвое, старался обойти табун с флангов. И с той и с другой стороны раздавались крики: брань табунщиков, угрозы мушкетёров. Один крестьянин, белокурый великан с висячими густыми усами, обвёл окруживших его преследователей затравленным взглядом больших голубых глаз и круто осадил свою тяжело дышавшую кобылу. Теодор первый схватил её за узду. Богатырь, весь пёстрый от разноцветных заплат и штопки, со страху покрылся испариной. Он махнул рукой товарищам, словно говоря: «Ничего не поделаешь, сдавайся, братцы!» И прокричал что-то вовсе уже непонятное. Что они говорят, эти люди? Издали было видно, как двое других нерешительно переглянулись, видимо поняв тщету дальнейшей борьбы.
Вырвавшиеся вперёд мушкетёры наставили на табунщиков пистолеты.
Теодор смотрел сейчас только на лошадей с залоснившейся от пота шерстью-в табуне были одногодки, непригодные для кавалерии, их придётся оставить владельцам. Были тут и жеребцы, явно предназначавшиеся для завода, хотя иные тяжеловесные походили на рабочих лошадей. Трепет этой укрощённой мощи, это колыхание грив… Теодор уже не смотрел, он рисовал.
Табунщики мало-помалу успокоились. Удето объявил им, что за поголовье будет уплачено. Впрочем, им-то от этого какой прок? Лошади не ихние, они сами люди подневольные-пасут чужой табун, принадлежащий здешнему главному воротиле, настоящему мироеду, полукрестьянину-полупомещику, его прибытия приходилось ждать здесь, на лугу; дождик снова началсятот тончайший дождик, что налетает порывами и засыпает человека мелкими, точно зёрна мака, каплями. А когда кажется, что он вот-вот перестанет, он припускает с новой силой. Боже правый, неужели им мокнуть под дождём, ради того чтобы вступить в торг с каким-то пикардийским барышником! Барышник держался с господами офицерами раболепно и в то же время дерзко. Носил он куртку с отложным воротником и высокие сапоги и говорил почти что по-французски, а если и сбивался временами на местное наречие, то тут же спохватывался, но во всех случаях лошадь он называл не иначе как «сивка». Само собой разумеется, он охотно продаст своих «сивок» солдатам его величества, слава богу, он честный роялист. Поначалу он, признаться, испугался: всякие ведь ходят слухи, а вдруг это пожаловали мятежники… Будто мало этот проклятый корсиканец перебрал у нас «сивок», загнал их в Россию, и они все там передохли, хорошо это, ну скажите сами! Но вам-то зачем всех забирать? Возьмите у каждого по малости. Рассекая хлыстом воздух, он твердил: «Моё дело-сивками торговать. Я их люблю, своих сивок-то…» После чего велел отогнать в сторону тех животных, каких, видимо, решил не продавать-явно самых лучших коней, — а нам намеревался всучить старых одров. Пришлось покричать, позвякать золотом, пригрозить. А почему не эту или вот, скажем, не этого? Спор затягивался, и конца ему не было видно. Ну ладно, а почему вы не желаете продать нам вороного? Добрый конь…
— Господин капитан, — ответил барышник с запинкой, не зная, как величать Удето, — вороной мне и самому нужен-для завода.
Разве вам такая сивка сгодится? Она с норовом… на ней никто из ваших не усидит… она под верхом не ходит.
— Ах вот как! — заорал Удето. — Сейчас увидите!
Повернувшись в седле, он обвёл глазами своих подчинённых.
И тут вдруг заметил Жерико:
— Слушайте, мушкетёр! Покажите-ка этому барышнику, ходит вороной под верхом или нет.
И указал пальцем на коня. Теодор соскочил с Трика и подошёл к вороному. Тот заржал и поднялся на дыбы. Барышник захихикал, похлопал хлыстом по своим сапожищам.
— Подожди малость!
Два его табунщика с трудом взнуздали коня.
Но Жерико, сбросив наземь свой плащ, уже схватился за гриву жеребца и вскочил ему на спину. Махнул рукой табунщикамотпускайте, мол. Жеребец рванулся, сделал скачок, понёсся галопом. Незаметным движением туловища всадник удержался на коне. Он схватил поводья и, высоко подняв кисти рук, пытался перевести лошадь на шаг. Табун расступился перед ними, вороной старался стряхнуть с себя всадника, но тот вдруг прилёг к его холке, до боли сжав бока своими крепкими ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199