С волонтёрами послали адъютанта гвардии. «Вот он!» — крикнул один из правоведов.
Адъютант поднял голову и увидел чёрный фургон, в который была запряжена пара белых першеронов. Вокруг собралась толпа, что ещё больше затрудняло движение. Что? Что там такое? Что случилось?
Долговязый проталкивался, работая локтями. Его провожали не очень любезными возгласами, но все-таки ему удалось пробраться к белой упряжке. Прежде всего ему бросился в глаза цилиндр, скатившийся на дорогу; на козлах под зелёным брезентовым верхом запрокинулось тело возницы, привалившееся к стенке фургона, а голова… Да разве это была голова?.. Рядом с трупом лежал большой пистолет; второй пистолет ещё сжимала левая рука, свисавшая с козёл; вожжи держал кто-то из артиллеристов Мортемара; белые кони ржали.
Лица у Бернара больше не было. Он выстрелил себе в рот из седельного пистолета, с которого она сама стёрла пыль, и чуда не произошло-он не промахнулся. Итак, есть на свете нечто бесспорное, что никогда не бывает ложью и с чем шутить нельзя.
Под этой правдой мертвец поставил свою подписьразмозженная голова забрызгала брезентовую стенку фургона мозгом и кровью. Люди кричали: «Доктора! Доктора!» К чему?
Смерть была ясной и очевидной. Не стоило призывать служителя науки для того. чтобы он объяснил то. что было бесспорно, новой ложью.
Кто-то из местных жителей, человек в широкой серой блузе, взял белых лошадей под уздцы, потянул за собой, громко и угрюмо понукая: «Но! Но!» И чёрный фургон тронулся, рассекая толпу, расступавшуюся на его пути. Волонтёры и адъютант пошли вслед за фургоном. Через несколько шагов мертвец под зелёным брезентовым верхом рухнул на бок. По толпе зрителей пробежал трепет, человек, тянувший лошадь, в нерешительности остановился, потом опустил голову и, ссутулившись, двинулся дальше. Люди, теснившиеся у обочин дороги, окликали его.
спрашивали. Он отвечал:
— Да вот… отчаялся человек…
Необходимо было немедленно довести происшествие до сведения командующего ротой Граммона. Разве можно сомневаться в словах мертвеца? Теперь сообщение Бернара было подтверждено.
Пятьдесят всадников во главе с поручиком д'0биньи, растянувшись цепочкой, уже въезжали рысью в Пон-Реми. Тони де Рейзе, сидя на своём вороном, провожал их взглядом. Долго он смотрел на извилину дороги, за которой они исчезли, смотрел, не видя этого пейзажа, открывавшегося перед ним, на эту долину, где на острове, посредине Соммы, маячил между деревьями замок Пон-Реми.
Прибыл приказ принцев идти в направлении Абвиля по левому берегу; но, прежде чем вступить в город, королевский конвой должен стянуться и построиться в боевом порядке. Господин де Рейзе передал листок с полученным приказом графу де Дама. Они переглянулись.
— Боже мой! А как же король? — воскликнул Тони.
Шарль де Дама сделал уклончивый жест. Это означало: «Они не посмеют! Да и вообще… Чего там! Короли не умирают…» И тут Тони подумал, что его высочество герцог Ангулемский находится в безопасности, поскольку на Юго-Западе страны население настроено монархически. А супруга его высочества могла бы стать великолепной королевой Франции, привлекая сердца как само воплощение скорби — в главах её застыл ужас трагедии Тампля. Разумеется, все это может произойти лишь после кончины графа Артун, если с ним случится несчастье… Конечно, упаси боже!
XII
ДОЛИНА СОММЫ
С утра всю долину загянул туман. Костры, разведённые накануне, долго тлели, потом их загасил дождь. Лишь кое-где вдалеке последние струйки дыма смешивались с завесой тумана.
Люди, добывавшие торф, напрасно поторопились, решив, что пришла весна,
— надо бы подождать ещё немного, а потом уж пережигать на удобрение землистый торф рухляк, прошлогодние отбросы от брикетов: их вывозили на общинные поля, сбрасывали в кучи и в конце марта, если погода позволяла, сжигали: по всей долине между деревьями и зарослями кустарника поднимались тогда султаны желтоватого дыма: крестьяне нагружали телеги белой золой сожжённого торфа и рассыпали это превосходное удобрение по лугам и нивам: хлеба здесь вызревали поздно.
Но добыче торфа дождь не мешал, даже наоборот: что же другое могут делать в этом краю люди? Они всегда работалиесли не в поле, то на болотах. Например, у торфяника Элуа Карона, который иной раз нанимался подёнщиком на фермы, в это время года другого выбора не было. Большинство крестьян до Пасхи не начинали резать торф, но безбожнику Карону не было нужды ждать воскресения Христова для того, чтобы приступить к добыче. В первый же весенний день он брал свой большой черпак и отправлялся на «закраину», иначе говоря-на узкую полосу земли, окаймлявшую разрабатываемое болото, где он уже приготовил себе «площадку», срезав лопатой травянистые торфяные кочки, которые шли на топливо для дома; с собою он привёл на этот раз в качестве подручного тринадцатилетнею сына ЖанБатиста, заменившего мать, которая опять была беременна. В тумане вырисовывались фигуры и других добытчиков торфа, направлявшихся к своим сушильням, которые выделялись на зеленом ковре дёрна тёмными пятнами, словно какая-то проказа.
Но там, где Элуа построил себе месяц назад тростниковый шалаш и расположил свою сушильню, было тихо и безлюдно: Элуа не любил водить компании. Он и жил со своей семьёй на отшибе, в самом отдалённом углу торфяных болот Соммы, на границе с Лоном, в коммуне Лонпре-ле-Кор-Сэн, которую он упорно называл вместе со всей пикардийской голытьбой-Лонпре Безлесная, как её именовали при Республике. Домик его стоял в самом глухом месте, дальше всех забрался в эту водяную и камышовую пустыню и представлял собою низенькую слепую лачужку — окон не сделали, чтобы теплее было; воздух проникал туда лишь через дверь, когда её отворяли; глиняные стены, побелённые извёсткой и подпёртые балками, снизу были обшиты просмолёнными досками. Элуа жил тут со своей Катрин, которая в тридцать пять лет казалась уже старухой с бесформенной фигурой и поблекшим лицом; за девятнадцать лет замужества она родила тринадцать детей, из них шестеро умерло, а старший сын убежал из дому с цыганами. У супругов Карон осталось ещё три сына и три дочери, а все богатство их состояло из коровы и десятка кур. И был ещё старик отец Карона — он ходил побирался. Вокруг лежали необозримые болота, сырая, мокрая земля, топь, мерцание озёр, щетина камышей, болотные травы, тянувшиеся со дна к поверхности воды, светлоствольные голландские тополя, ясени, вязы, среди них едва начинала подниматься молодая поросль на местах жесточайших порубок, неоднократно совершавшихся за последние двадцать лет, когда крестьяне толпами осаждали общинные земли и национальные владения, которые бывшие хозяева уже не способны были охранять;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199