Людовик XVIII принял графа де Мольд и других военных холодно, что было для них ещё более чувствительно из-за грубого обращения с ними господина де Блакас. Зато король с признательностью пил шоколад госпожи Брассар.
— Славные люди! — бормотал он.
Эта дама рассказала ему историю «последнего странствия» своего мужа, размешивая при этом сахар в горячем шоколаде.
Вполне понятно, что господин Анри Брассар, так близко видевший нож гильотины, питал великую преданность к его величеству.
Впрочем, это не помешало ему сорок дней спустя войти в муниципалитет, назначенный императором. Шоколад был горячий и очень сладкий.
— Славные люди! — бормотал король.
Бертье не очень был в этом уверен-соседство ярмарочных фокусников, теснившихся на площади, заставляло его крепче сжимать под мышкой свою шкатулку. А с герцогом Тарентским по прибытии в город ему удалось перекинуться лишь несколькими словами. Но эти немногие слова привели его в величайшее смятение…
А тут ещё, после того как явились одни офицеры, что лишь подчёркивало насторожённую враждебность солдат, нагрянула толпа чиновников: гуртом явился весь суд первой инстанции, товарищ прокурора и секретарь, причём из всех произносимых имён, званий и должностей представлявшихся его величество запомнил лишь фамилию одного из членов суда-господина Декрепитюд, которую он даже заставил повторить три раза и хохотал до слез, позабыв об усталости. Явились и шестеро стряпчих, состоящих при вышеозначенном суде, и мировой судья.
Да ещё чиновники казначейства, акцизный надзиратель и сборщики налогов, расстёгнутые, растрёпанные, и хранитель ипотечных реестров, позабывший причесаться и потому похожий на прелюбодея, застигнутого на месте преступления. Все одетые наспех, все в сопровождении жён и дочерей, да ещё с младенцами на руках у нянюшек, принесёнными для того, чтобы они удостоились благословения его величества или хотя бы обогатились первыми волнующими впечатлениями.
Сцена представления королю, происходившая на рассвете перед дверцей его кареты, была не лишена комизма. Людовик XVIII смотрел на неё со смешанным чувством умиления и презрительной насмешки, а вокруг широкая площадь ещё была затянута туманом, и на самой её середине стояла высокая дозорная башня с прилепившимися к ней домами, в которых хозяева жульнически увеличили количество этажей, врезав вопреки постановлениям купеческих старшин два яруса чердачных окон в черепичные кровли с крутым скатом; знаменитая эта башня напоминала исполинского жандарма в сером мундире, вперившего недреманное око в ещё не рассеявшийся сумрак, и вдруг под её пирамидальной шапкой со сложным перекрестом толстых балок поднялся мелодичный перезвон тридцати шести малых колоколов-дзин-дон, дзин-дон… Пение их понеслось над площадью, загромождённой бараками, палатками, подмостками ярмарочных балаганов, и волны звуков ударялись о стены каменных зданий, окружавших площадь. Строения эти были чуть повыше торговых рядов, обступивших старую башню, но казались высокими, потому что все они были очень узкие, вздымали вверх на фламандский лад островерхие кровли с высоким коньком и резным фронтоном и кирпичные дымовые трубы, по две, по три трубы рядышком, которые чётко вырисовывались в небе и напоминали птиц, стоящих на страже в боевых птичьих полчищах, готовых к сражению, — целый сонм стражей.
Самая нелепая фигура этого импровизированного королевского двора явилась с некоторым опозданием: пятидесятилетний тощий чинуша, просунув правую ногу в штанину, трусил рысцой, пытаясь натянуть панталоны на левую ногу; он уже ухитрился на бегу надеть на себя своё многослойное одеяние-фуфайку, рубашку, жилет, но не успел застегнуться, мундир он тащил под мышкой, зато водрузил на голову треуголку с плюмажем и, держа в одной руке галстук, а в другой шпагу, никак не решался прицепить шпагу к поясу, а галстук повязать на шею, не зная, которое из этих дел важнее, и посему, добежав до кареты его величества, не мог снять с головы шляпу, так как обе руки у него были занять!. В таком виде предстал перед Людовиком XVIII господин Дюплаке, супрефект города Бетюна, бессменно пребывавший на этом посту при всех режимах, начиная с Консульства; из ужасного положения спасло его сейчас лишь то, что тут как раз привели сменную упряжку лошадей, и бедняга побрёл обратно с голой или почти что голой ногой, поминутно роняя то шпагу, то галстук и терзаясь мыслью, что ужасной неловкостью навсегда погубил свою карьеру. Десятилетний шалун мальчишка, выскочивший вместе с матерью на улицу посмотреть, что происходит, предложил несчастному супрефекту подержать ему панталоны, чтобы он мог надеть их как следует. Но господин Дюплаке отклонил предложение, узнав мать этого мальчишки: у неё был ещё один сын, хорошо известный полиции, так как в шестнадцать лет этот сорвиголова вздумал пойти волонтёром в наполеоновскую пехоту; в прошлом году, дослужившись до сержанта, был ранен под Безансоном, подозревался в республиканских взглядах и в настоящее время, получив долгосрочный отпуск, возвратился в Бетюн-вернее всего, с целью вовлечь крепостной гарнизон в заговор. Значит, мало того что супрефект обратил себя в посмешище перед королём, карета коего уже двинулась в направлении Лилля, ему ещё предлагают надеть панталоны с помощью брата неблагонадёжной личности!.. Этак и сам попадёшь в неблагонадёжные-живо донесут. Господину супрефекту по опыту было известно, как это делается. Да он ещё не знал, что отец крамольного сержанта, отставной офицер, был этой ночью в Пуа, на тайном собрании…
Занялась заря; богомольцы из Братства милосердых, направляясь к ранней мессе, с удивлением увидели людей, толпившихся и на площади, и на улице Большеголовых, и около церкви св. Вааста… Воздух стал мягче, сырее, и было не так холодно, как накануне утром, даже совсем не холодно, но чувствовалось, что опять начнётся дождь.
А в Гранвилье и в Пуа дождь уже поливает королевскую гвардию, двор и принцев. Там все уверены, что король ещё находится в Абвиле, — ведь никто их не уведомил о его отъезде: его величество как будто и не знает, что можно пользоваться эстафетой, или попросту считает бесполезным посылать уведомление своей гвардии, которая медленно ползёт за ним, и принцам, о которых он нисколько не беспокоится; а принцы держат в Гранвилье совет, составляют письмо, которое графу Артуа даже грезилось во сне, — в письме этом сообщают его величеству, что в конечном счёте у королевской гвардии есть только один выход: сесть в Дьеппе на корабли, ибо отступление происходит в хаотическом беспорядке, обоз растянулся на десятки лье, люди и лошади измучились, еле дышат, покалечились, полно больных и раненых, и поневоле приходится плестись шагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199