Пока пастор развенчивал, ради меня, а вполне возможно, что и ради себя, христианство, я наблюдал за ними, как они сидят и беседуют на диванчике у окна, задаваясь вопросом: кто-нибудь из них коснулся наших предстоящих интимных дел? Мне пришло в голову только теперь, что я забыл предупредить Диану, что в разговоре с Джойс я приписал идею нашего интима ей, Диане, но я еще только двинулся с места, направляясь в их сторону в сопровождении насупленного, тяжело ступающего пастора, как мне стало понятно, что все в порядке. В порядке, и даже более того: они касались друг друга плечами и коленями, у обеих лица немного раскраснелись, и каждая на свой манер посмотрела на меня взглядом заговорщика, Джойс – прямо и серьезно, Диана – разыгрывая маленький шок, обрамленный по краям стыдливостью.
– Мистер Зонненшайн давал мне разъяснения по поводу Божьего Промысла, – сказал я.
Пастор быстро изогнулся – правым бедром и левым плечом. Он сказал со вздохом:
– Вы знаете, по роду моих занятий приходится время от времени затрагивать вопросы подобного плана.
– А в чем Божий Промысел? – спросила Джойс, прибегнув к заинтересованному, отнюдь не враждебному и вполне рассудительному тону, который, как я научился распознавать, таил в себе угрозу.
– Вы знаете, отвечая на этот вопрос, начнем с того, что отбросим все ложные толкования. Например, он никак не связан с истерическими хлопотами по поводу состояния вашей души, с воскресением вашего тела после смерти, с обществом святых, с грехом и раскаянием или выполнением вашего долга в той сфере жизни, куда судьбе было угодно…
Я настроился на выслушивание исчерпывающего списка всего, что в Божьем Промысле не содержалось. Джойс, однако, перебила:
– Но в чем же Его Промысел?
– Я бы сказал… Я бы так выразился, что… Бог ждет от нас… – насмешливые нотки звучали в последней фразе, – борьбы с несправедливостью и угнетением во всех уголках земли, будь то Греция или Родезия, Америка или Ольстер, Мозамбик с Анголой или Испания…
– Но это все политика. А что касается религии?
– Для меня это… религия в своем истинном значении. Конечно, я могу заблуждаться во всем этом. Не мне учить людей, что им следует думать, как им следует…
– Но вы ведь пастор, – сказал Джойс все с той же рассудительностью. – Вам платят за это, чтобы вы учили людей, что и как им думать.
– Мне, прошу прощения, такой подход кажется устаревшим…
– Мистер Зон-нен-шайн, – вмешалась Диана, разрубив слово, словно топором, так, что оно стало похоже по звучанию на какое-то китайское имя, составленное из трех одиночных слогов.
Пастор похвально выдержал довольно продолжительную паузу и затем сказал:
– Слушаю вас, миссис Мейбери.
– Мистер Зонненшайн… Мне ужасно неловко, но все же не могли бы вы ответить на один нахальный вопрос?
– Да. Да, прошу вас. Это…
– В чем же… смысл, если человек с такими понятиями, как у вас, занимает пост священника, – человек, который говорит, что ему безразличны долг, людские души, грех? По-моему, именно этими вещами и должен заниматься пастор, разве не так?
– Ну, согласен с вами, что традиционный…
– Я хочу сказать, да, конечно же, я согласна с вами насчет Греции и всех остальных стран, там ужас что творится, но всем нам это уже известно. Вы только не обижайтесь, пожалуйста, и мы, и многие другие повторят, что человеку в вашей должности лучше не брать на себя роль одного из этих, ну, как их там…
– Одного из тех типов на телевидении, которые читают нам лекции о проблемах сегодняшнего дня, о свободе и демократии, – сказал Джойс с еще большей рассудительностью, чем раньше.
– Понимаете, в такой функции вы нам просто не нужны. Мистер Зонненшайн, а вам не приходила случайно в голову такая мысль, сами посудите: когда все вокруг живут – это ведь ужас какой-то! – опережая события, зная все обо всем и о каждом в отдельности, тут уж, наверное, именно вам следовало бы занять жесткую позицию, напомнить людям про геенну, про грех и вечное проклятие и не давать никому спуску вместо того, чтобы жить себе…
– … и не брать особо в голову, как не берут все остальные, – подхватила Джойс. Она допила свой херес, глядя на меня поверх стакана.
– Но согласитесь, человек должен говорить правду, как он ее понимает, в противном случае ему…
– Вы действительно так думаете? А вам не кажется, что это чуть ли не самое рискованное занятие, какое только можно придумать?
– Возможно, вам только кажется, что вы знаете правду, – закончила Джойс.
– Возможно. Ну ладно. Итак. Вынужден покинуть вас, мне надо повидаться с майором, – сказал служитель Бога так торопливо и так решительно и с такой стремительностью отбыл сразу после этого, что свидание с майором (хотя в действительности среди присутствующих и был настоящий майор в отставке), должно быть, являлось в семье Зонненшайнов эвфемизмом для посещения сортира.
Я обернулся к Джойс и Диане. Впервые я был свидетелем такого согласованного взаимодействия этих двух молодых особ.
– Послушайте, вы с таким мастерством отшили его – и правильно сделали. Поздравляю, у меня бы так не получилось. Позвольте предложить вам что-нибудь выпить.
Во время моей речи они переглянулись быстро, как будто обмениваясь мыслями, потом посмотрели на меня без особой приветливости. Диана, широко раскрыв глаза, наклонилась вперед:
– Морис, для чего ты это сделал, для чего привел этого мерзкого зануду в собачьем ошейнике?
– Я его не приводил, он сам рвался составить вам компанию, а я подумал, что будет меньше хлопот, если я…
– Неужели ты не мог остановить его? – спросила Джойс.
– Думаю, что мог бы, да; если б я знал, что это так важно.
– Конечно, Морис, ты же видел, что мы разговаривали.
– Виноват. Кстати, если речь зашла о вашем разговоре…
– Ты хочешь напомнить про нас с тобой, про то, как собраться втроем в постели, – сказала Джойс, лишь слегка понижая голос и таким тоном, будто мы переключились на менее вдохновляющую, достаточно заезженную тему.
– Тсс… Да. Ну, что вы…
– Мы думаем, что самое лучшее время будет сегодня после обеда, в четыре часа, – сказала Диана.
– Отлично. Можно будет…
– Где? – спросила Джойс.
– Я думаю, что можно было б воспользоваться восьмым номером во флигеле. Его только в понедельник будут заселять. Я дам знать Дэвиду, он проследит, чтобы нас никто не побеспокоил.
– Что ты скажешь ему?
– Предоставь это мне.
Что я и сделал – дал знать Дэвиду в той же форме, как и раньше в подобных случаях, когда я намеревался провести время с дамой в стенах своей гостиницы, хотя и не попросил его, как в нескольких предыдущих случаях, распорядиться насчет бутылки шампанского, ведерка со льдом и стаканов в приготовленном номере; я опустил эти детали не столько из соображений экономии, сколько из-за своей неспособности придумать, каким образом сказать Дэвиду о нужном количестве стаканов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Мистер Зонненшайн давал мне разъяснения по поводу Божьего Промысла, – сказал я.
Пастор быстро изогнулся – правым бедром и левым плечом. Он сказал со вздохом:
– Вы знаете, по роду моих занятий приходится время от времени затрагивать вопросы подобного плана.
– А в чем Божий Промысел? – спросила Джойс, прибегнув к заинтересованному, отнюдь не враждебному и вполне рассудительному тону, который, как я научился распознавать, таил в себе угрозу.
– Вы знаете, отвечая на этот вопрос, начнем с того, что отбросим все ложные толкования. Например, он никак не связан с истерическими хлопотами по поводу состояния вашей души, с воскресением вашего тела после смерти, с обществом святых, с грехом и раскаянием или выполнением вашего долга в той сфере жизни, куда судьбе было угодно…
Я настроился на выслушивание исчерпывающего списка всего, что в Божьем Промысле не содержалось. Джойс, однако, перебила:
– Но в чем же Его Промысел?
– Я бы сказал… Я бы так выразился, что… Бог ждет от нас… – насмешливые нотки звучали в последней фразе, – борьбы с несправедливостью и угнетением во всех уголках земли, будь то Греция или Родезия, Америка или Ольстер, Мозамбик с Анголой или Испания…
– Но это все политика. А что касается религии?
– Для меня это… религия в своем истинном значении. Конечно, я могу заблуждаться во всем этом. Не мне учить людей, что им следует думать, как им следует…
– Но вы ведь пастор, – сказал Джойс все с той же рассудительностью. – Вам платят за это, чтобы вы учили людей, что и как им думать.
– Мне, прошу прощения, такой подход кажется устаревшим…
– Мистер Зон-нен-шайн, – вмешалась Диана, разрубив слово, словно топором, так, что оно стало похоже по звучанию на какое-то китайское имя, составленное из трех одиночных слогов.
Пастор похвально выдержал довольно продолжительную паузу и затем сказал:
– Слушаю вас, миссис Мейбери.
– Мистер Зонненшайн… Мне ужасно неловко, но все же не могли бы вы ответить на один нахальный вопрос?
– Да. Да, прошу вас. Это…
– В чем же… смысл, если человек с такими понятиями, как у вас, занимает пост священника, – человек, который говорит, что ему безразличны долг, людские души, грех? По-моему, именно этими вещами и должен заниматься пастор, разве не так?
– Ну, согласен с вами, что традиционный…
– Я хочу сказать, да, конечно же, я согласна с вами насчет Греции и всех остальных стран, там ужас что творится, но всем нам это уже известно. Вы только не обижайтесь, пожалуйста, и мы, и многие другие повторят, что человеку в вашей должности лучше не брать на себя роль одного из этих, ну, как их там…
– Одного из тех типов на телевидении, которые читают нам лекции о проблемах сегодняшнего дня, о свободе и демократии, – сказал Джойс с еще большей рассудительностью, чем раньше.
– Понимаете, в такой функции вы нам просто не нужны. Мистер Зонненшайн, а вам не приходила случайно в голову такая мысль, сами посудите: когда все вокруг живут – это ведь ужас какой-то! – опережая события, зная все обо всем и о каждом в отдельности, тут уж, наверное, именно вам следовало бы занять жесткую позицию, напомнить людям про геенну, про грех и вечное проклятие и не давать никому спуску вместо того, чтобы жить себе…
– … и не брать особо в голову, как не берут все остальные, – подхватила Джойс. Она допила свой херес, глядя на меня поверх стакана.
– Но согласитесь, человек должен говорить правду, как он ее понимает, в противном случае ему…
– Вы действительно так думаете? А вам не кажется, что это чуть ли не самое рискованное занятие, какое только можно придумать?
– Возможно, вам только кажется, что вы знаете правду, – закончила Джойс.
– Возможно. Ну ладно. Итак. Вынужден покинуть вас, мне надо повидаться с майором, – сказал служитель Бога так торопливо и так решительно и с такой стремительностью отбыл сразу после этого, что свидание с майором (хотя в действительности среди присутствующих и был настоящий майор в отставке), должно быть, являлось в семье Зонненшайнов эвфемизмом для посещения сортира.
Я обернулся к Джойс и Диане. Впервые я был свидетелем такого согласованного взаимодействия этих двух молодых особ.
– Послушайте, вы с таким мастерством отшили его – и правильно сделали. Поздравляю, у меня бы так не получилось. Позвольте предложить вам что-нибудь выпить.
Во время моей речи они переглянулись быстро, как будто обмениваясь мыслями, потом посмотрели на меня без особой приветливости. Диана, широко раскрыв глаза, наклонилась вперед:
– Морис, для чего ты это сделал, для чего привел этого мерзкого зануду в собачьем ошейнике?
– Я его не приводил, он сам рвался составить вам компанию, а я подумал, что будет меньше хлопот, если я…
– Неужели ты не мог остановить его? – спросила Джойс.
– Думаю, что мог бы, да; если б я знал, что это так важно.
– Конечно, Морис, ты же видел, что мы разговаривали.
– Виноват. Кстати, если речь зашла о вашем разговоре…
– Ты хочешь напомнить про нас с тобой, про то, как собраться втроем в постели, – сказала Джойс, лишь слегка понижая голос и таким тоном, будто мы переключились на менее вдохновляющую, достаточно заезженную тему.
– Тсс… Да. Ну, что вы…
– Мы думаем, что самое лучшее время будет сегодня после обеда, в четыре часа, – сказала Диана.
– Отлично. Можно будет…
– Где? – спросила Джойс.
– Я думаю, что можно было б воспользоваться восьмым номером во флигеле. Его только в понедельник будут заселять. Я дам знать Дэвиду, он проследит, чтобы нас никто не побеспокоил.
– Что ты скажешь ему?
– Предоставь это мне.
Что я и сделал – дал знать Дэвиду в той же форме, как и раньше в подобных случаях, когда я намеревался провести время с дамой в стенах своей гостиницы, хотя и не попросил его, как в нескольких предыдущих случаях, распорядиться насчет бутылки шампанского, ведерка со льдом и стаканов в приготовленном номере; я опустил эти детали не столько из соображений экономии, сколько из-за своей неспособности придумать, каким образом сказать Дэвиду о нужном количестве стаканов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72