Эти тезисы были, конечно, выдумкой Уэлча. По таким тезисам студенты исторического факультета, намеревающиеся заниматься на соискание степени, получат возможность судить, «интересует ли их» эта новая специальная тема и отдадут ли они ей предпочтение перед прежними темами, разработанными другими преподавателями факультета.
Совершенно очевидно, что чем больше студентов (не перебарщивая, конечно) сумеет Диксон «заинтересовать» своей темой, тем лучше для него. Однако столь же очевидно, что слишком большое количество «заинтересованных» неизбежно приведет к такому сокращению числа студентов, изучающих специальную тему профессора Уэлча, которое может прийтись профессору не по вкусу.
Студентов-»бакалавров» было девятнадцать, остальных – шесть, и, казалось бы, можно было без риска попытаться «заинтересовать» хотя бы троих. Пока что пес усилия Диксона подготовить специальную тему ограничивались размышлениями о том, как ему все тошно, да еще о том, как бы заполучить себе трех самых хорошеньких студенток курса, отделавшись в то же время от Мичи – поклонника одной из них. Диксону и вообще-то противно было думать об этих лекциях, а тут еще этот Мичи, которого надо во что бы то ни стало Держать на расстоянии. Есть отчего впасть в уныние!
– Не разрешите ли поинтересоваться, сэр, в каком аспекте собираетесь вы развивать вашу тему? – спросил Мичи, когда они свернули на Университетское шоссе и стали спускаться с холма.
Диксон с удовольствием не разрешил бы, однако ответил только:
– Видите ли, я рассматриваю прежде всего общественную сторону вопроса, – Диксон старался прогнать назойливо вертевшуюся мысль об официальном названии темы: «Средневековая жизнь и культура». – Может быть, я начну с вопроса об образовании, с его социальной роли, например. – «По крайней мере это ровным счетом ничего не значит», – подумал он себе в утешение.
– Значит, если я вас правильно понял, вы не собираетесь давать анализ схоластической философии как таковой?
Вопрос лишний раз подтверждал, насколько Диксон оказался прав, стараясь отделаться от Мичи. Усатый студент был напичкан всевозможными познаниями или делал вид, что напичкан, от чего было не легче. И среди прочих своих познаний он постиг – или делал вид, что постиг – сущность схоластической философии. Диксон читал, слышал и употреблял слово «схоластика» десятки раз на дню, не понимая как следует, что оно значит, но делая вид, что понимает. Однако ему было совершенно ясно, что он не сможет притворяться и дальше, будто понимает значение этого слова и еще сотни других, если Мичи станет приставать к нему с вопросами, станет что-то доказывать и о чем-то рассуждать. Мичи ровным счетом ничего не стоило в любую минуту поставить его в дурацкое положение – по крайней мере у него был такой вид. Конечно, Диксону тоже ничего не стоило отделаться от Мичи, придравшись к какому-нибудь пустяку – к непредставленной вовремя работе, например, – однако ему не хотелось к этому прибегать, так как его мучил суеверный страх, что Мичи способен нарочно, назло ему, заняться изучением средневековой жизни и культуры. Значит, от Мичи необходимо отделаться, но только с помощью учтивых улыбок и сожалений, а не пинком в зад, которого он заслуживает. Поэтому Диксон сказал:
– Нет, нет, боюсь, что вы не найдете у меня особенно богатого материала по этому вопросу. Боюсь, что труды Дунса Скота или Фомы Аквинского – не совсем моя специальность. – «А может, следовало сказать – блаженного Августина?»
– Мне думается, было бы очень увлекательно выяснить, какое влияние оказывали на жизнь людей различные широко распространенные извращения и вульгаризация схоластической доктрины.
– Бесспорно, бесспорно, – сказал Диксон, чувствуя, что у него начинают дрожать губы. – Но не кажется ли вам, что это скорее тема докторской диссертации, а не элементарного курса лекций?
Мичи некоторое время распространялся о том, какие, с его точки зрения, могут быть тут «за» и «против», но, по счастью, вопросов больше не задавал. Наконец Диксон выразил сожаление, что столь интересная и „содержательная беседа должна прерваться, и они распростились у подножия холма в конце Университетского шоссе. Мичи направился в общежитие, Диксон – в свой пансион.
Торопливо шагая боковыми улочками, совсем пустынными в этот час, когда рабочий день еще не закончился, Диксон думал об Уэлче.
Стал бы Уэлч поручать ему разработать специальную тему, если он не предполагал оставить его преподавателем в университете? Будь на месте Уэлча любой другой человек, на этот вопрос можно было бы с уверенностью ответить – нет. Но, имея дело с Уэлчем, ни за что нельзя поручиться.
Совсем на днях, не далее как на прошлой неделе, то есть уже через месяц после выбора специальной темы, Диксон слышал, как Уэлч толковал профессору педагогики, «какого именно преподавателя» хочет он подыскать для факультета. Минут пять Диксон чувствовал себя очень скверно, а затем Уэлч подошел к нему и как ни в чем не бывало, самым бесхитростным и дружелюбным тоном начал объяснять, каким образом должен Диксон построить работу с выпускниками в будущем году. При воспоминании об этом Диксон скосил глаза, втянул щеки, придав себе вид не то чахоточного, не то дистрофика, громко застонал, пересек залитую солнцем мостовую и вошел в подъезд.
В прихожей на черном полированном столике возле вешалки лежало несколько журналов и писем, полученных с последней почтой. Один конверт с отпечатанным на машинке адресом предназначался для Элфрида Биз-ли – преподавателя филологического факультета. Толстый коричневый конверт с билетами футбольного тотализатора был адресован Аткинсону – страховому агенту, несколькими годами старше Диксона. На третьем конверте с лондонской почтовой маркой было напечатано: Дж. Дикенсону. После некоторого колебания Диксон распечатал конверт. В нем лежал небрежно вырванный из блокнота листок, на котором зелеными чернилами было нацарапано несколько строк. Кратко, без всяких церемоний и любезностей автор этого послания сообщал Диксону, что его статья о судостроении кажется ему интересной и может «со временем» быть напечатана. «В ближайшие дни» он напишет подробнее. Далее стояла подпись: «Л. С. Кэтон».
Диксон снял с вешалки фетровую шляпу Аткинсона, надел ее и проделал в тесной прихожей несколько веселых антраша. Теперь Уэлчу будет не так-то просто уволить его. Но и помимо этого, новость была замечательная, обнадеживающая во всех отношениях. Быть может, его статья все-таки чего-нибудь стоит. Нет, это уж он хватил через край. Но, во всяком случае, она кому-то нужна, а если человек сумел написать что-то нужное, то почему бы ему не лаписать и еще что-нибудь в том же роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Совершенно очевидно, что чем больше студентов (не перебарщивая, конечно) сумеет Диксон «заинтересовать» своей темой, тем лучше для него. Однако столь же очевидно, что слишком большое количество «заинтересованных» неизбежно приведет к такому сокращению числа студентов, изучающих специальную тему профессора Уэлча, которое может прийтись профессору не по вкусу.
Студентов-»бакалавров» было девятнадцать, остальных – шесть, и, казалось бы, можно было без риска попытаться «заинтересовать» хотя бы троих. Пока что пес усилия Диксона подготовить специальную тему ограничивались размышлениями о том, как ему все тошно, да еще о том, как бы заполучить себе трех самых хорошеньких студенток курса, отделавшись в то же время от Мичи – поклонника одной из них. Диксону и вообще-то противно было думать об этих лекциях, а тут еще этот Мичи, которого надо во что бы то ни стало Держать на расстоянии. Есть отчего впасть в уныние!
– Не разрешите ли поинтересоваться, сэр, в каком аспекте собираетесь вы развивать вашу тему? – спросил Мичи, когда они свернули на Университетское шоссе и стали спускаться с холма.
Диксон с удовольствием не разрешил бы, однако ответил только:
– Видите ли, я рассматриваю прежде всего общественную сторону вопроса, – Диксон старался прогнать назойливо вертевшуюся мысль об официальном названии темы: «Средневековая жизнь и культура». – Может быть, я начну с вопроса об образовании, с его социальной роли, например. – «По крайней мере это ровным счетом ничего не значит», – подумал он себе в утешение.
– Значит, если я вас правильно понял, вы не собираетесь давать анализ схоластической философии как таковой?
Вопрос лишний раз подтверждал, насколько Диксон оказался прав, стараясь отделаться от Мичи. Усатый студент был напичкан всевозможными познаниями или делал вид, что напичкан, от чего было не легче. И среди прочих своих познаний он постиг – или делал вид, что постиг – сущность схоластической философии. Диксон читал, слышал и употреблял слово «схоластика» десятки раз на дню, не понимая как следует, что оно значит, но делая вид, что понимает. Однако ему было совершенно ясно, что он не сможет притворяться и дальше, будто понимает значение этого слова и еще сотни других, если Мичи станет приставать к нему с вопросами, станет что-то доказывать и о чем-то рассуждать. Мичи ровным счетом ничего не стоило в любую минуту поставить его в дурацкое положение – по крайней мере у него был такой вид. Конечно, Диксону тоже ничего не стоило отделаться от Мичи, придравшись к какому-нибудь пустяку – к непредставленной вовремя работе, например, – однако ему не хотелось к этому прибегать, так как его мучил суеверный страх, что Мичи способен нарочно, назло ему, заняться изучением средневековой жизни и культуры. Значит, от Мичи необходимо отделаться, но только с помощью учтивых улыбок и сожалений, а не пинком в зад, которого он заслуживает. Поэтому Диксон сказал:
– Нет, нет, боюсь, что вы не найдете у меня особенно богатого материала по этому вопросу. Боюсь, что труды Дунса Скота или Фомы Аквинского – не совсем моя специальность. – «А может, следовало сказать – блаженного Августина?»
– Мне думается, было бы очень увлекательно выяснить, какое влияние оказывали на жизнь людей различные широко распространенные извращения и вульгаризация схоластической доктрины.
– Бесспорно, бесспорно, – сказал Диксон, чувствуя, что у него начинают дрожать губы. – Но не кажется ли вам, что это скорее тема докторской диссертации, а не элементарного курса лекций?
Мичи некоторое время распространялся о том, какие, с его точки зрения, могут быть тут «за» и «против», но, по счастью, вопросов больше не задавал. Наконец Диксон выразил сожаление, что столь интересная и „содержательная беседа должна прерваться, и они распростились у подножия холма в конце Университетского шоссе. Мичи направился в общежитие, Диксон – в свой пансион.
Торопливо шагая боковыми улочками, совсем пустынными в этот час, когда рабочий день еще не закончился, Диксон думал об Уэлче.
Стал бы Уэлч поручать ему разработать специальную тему, если он не предполагал оставить его преподавателем в университете? Будь на месте Уэлча любой другой человек, на этот вопрос можно было бы с уверенностью ответить – нет. Но, имея дело с Уэлчем, ни за что нельзя поручиться.
Совсем на днях, не далее как на прошлой неделе, то есть уже через месяц после выбора специальной темы, Диксон слышал, как Уэлч толковал профессору педагогики, «какого именно преподавателя» хочет он подыскать для факультета. Минут пять Диксон чувствовал себя очень скверно, а затем Уэлч подошел к нему и как ни в чем не бывало, самым бесхитростным и дружелюбным тоном начал объяснять, каким образом должен Диксон построить работу с выпускниками в будущем году. При воспоминании об этом Диксон скосил глаза, втянул щеки, придав себе вид не то чахоточного, не то дистрофика, громко застонал, пересек залитую солнцем мостовую и вошел в подъезд.
В прихожей на черном полированном столике возле вешалки лежало несколько журналов и писем, полученных с последней почтой. Один конверт с отпечатанным на машинке адресом предназначался для Элфрида Биз-ли – преподавателя филологического факультета. Толстый коричневый конверт с билетами футбольного тотализатора был адресован Аткинсону – страховому агенту, несколькими годами старше Диксона. На третьем конверте с лондонской почтовой маркой было напечатано: Дж. Дикенсону. После некоторого колебания Диксон распечатал конверт. В нем лежал небрежно вырванный из блокнота листок, на котором зелеными чернилами было нацарапано несколько строк. Кратко, без всяких церемоний и любезностей автор этого послания сообщал Диксону, что его статья о судостроении кажется ему интересной и может «со временем» быть напечатана. «В ближайшие дни» он напишет подробнее. Далее стояла подпись: «Л. С. Кэтон».
Диксон снял с вешалки фетровую шляпу Аткинсона, надел ее и проделал в тесной прихожей несколько веселых антраша. Теперь Уэлчу будет не так-то просто уволить его. Но и помимо этого, новость была замечательная, обнадеживающая во всех отношениях. Быть может, его статья все-таки чего-нибудь стоит. Нет, это уж он хватил через край. Но, во всяком случае, она кому-то нужна, а если человек сумел написать что-то нужное, то почему бы ему не лаписать и еще что-нибудь в том же роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79