Рассказ о ее ангельской доброте вызывал в Диксоне раздражение. Теперь придется разбираться, пытаться уяснить, почему она пробуждает в нем такую неприязнь. Наконец, отхлебнув предварительно два-три раза из стакана, Диксон сказал, слегка понизив голос:
– Вы можете ничего не говорить мне, если вам неприятно… но я хотел спросить вас… С этим теперь покончено раз и навсегда? Я хочу сказать… Вы не станете больше делать таких попыток?…
Маргарет быстро взглянула на него. Казалось, она ждала этого вопроса, но обрадовал он ее или огорчил, Диксон не смог уловить. Она отвернулась, и он заметил, как ввалились у нее щеки.
– Нет, я не буду больше делать никаких попыток, – сказала она. – Я не думаю о нем больше. У меня нет теперь к нему никаких чувств – ни хороших, ни дурных. И мой поступок представляется мне просто глупым.
При этих словах Диксон подумал, что напрасно он так боялся встречи с Маргарет. Его опасения были нелепы, ни на чем не основаны.
– Отлично, – сказал он с искренним облегчением. – А он делал какие-нибудь попытки увидеть вас, поговорить?
– Абсолютно ничего, даже по телефону не позвонил. Сгинул бесследно. Словно его никогда и не было. Вероятно, ему сейчас просто недосуг, вероятно, он все свободное время проводит с той красоткой, как сам говорил.
– Вот как? Он сам это говорил?
– О, да. Мистер Кэчпоул не из тех, кто станет вилять и ходить вокруг да около. Как это он сказал? «Мы с ней отправляемся сейчас в Северный Уэльс недельки на Две, и я подумал, что следует сказать тебе об этом». О, да, Джеймс, он был очаровательно откровенен и прям, совершенно очаровательно.
Она снова отвернулась, и на этот раз ему бросились в глаза острые ключицы и исхудалая жилистая шея. Мучительное чувство тревоги охватило его. Оно еще усилилось, когда он обнаружил, что ему решительно нечего ей сказать. Он вглядывался в ее лицо, словно стараясь почерпнуть в нем тему для разговора: разглядывал пушистые каштановые завитки волос, прикрывающие дужки очков, вертикальную морщинку на обращенной к нему щеке (морщинка, казалось, удлинилась почти до самой глазной впадины – а быть может, он ошибается, быть может, это ему только кажется?) и чуть-чуть опущенный уголок рта – в профиль это было особенно заметно. Нет, это не давало никакой пищи для беседы. Он потянулся за сигаретами, чтобы предложить Маргарет закурить и тем самым заставить изменить позу, но она опередила его, обернувшись к нему с полуулыбкой, в которой, как отметил он с глухим чувством неприязни к себе, сквозила напускная бравада.
С веселым видом Маргарет осушила свой стакан.
– Мне хочется пива, – сказала она, – угостите меня пивом. Вечер только начинается.
Подзывая официантку и заказывая ей пиво, Диксон думал о том, сколько еще голубых талончиков предстоит ему оплатить и почему Маргарет так редко приходит в голову угостить его, хотя она получает полную преподавательскую ставку, которая сохранялась за ней и во время болезни. И наконец – эти мысли тоже были не из приятных – ему вспомнилось то утро, когда он видел Маргарет в последний раз перед ее попыткой отравиться снотворными пилюлями. Он был свободен, его двухчасовой семинар начинался после полудня, а у Маргарет была только одна консультация в десять утра. После чашки кофе за семь пенсов в только что открывшемся, но уже процветающем ресторане они зашли в аптеку, где Маргарет нужно было кое-что купить. Именно тогда она, между прочим, и купила снотворные пилюли. Ему врезалось в память ее лицо, когда, спрятав бутылочку в запечатанной белой коробке в сумку, она сказала, подняв на него глаза:
– Если у вас не предвидится ничего более интересного сегодня вечером, может, заглянете на часок? Я освобожусь в десять.
Он пообещал, да и в самом деле собирался заглянуть к ней, но вышло иначе. Он не успел подготовиться к лекции, которую ему предстояло читать на другой день, и к тому же, когда время подошло к десяти, почувствовал вдруг, что перспектива еще одного собеседования на тему о Кэчпоуле мало его прельщает. В этот вечер Кэчпоул заехал к Маргарет, чтобы сообщить ей, что между ними все кончено, и к десяти часам она успела проглотить уже все снотворные пилюли, которые были в бутылочке. Если бы он зашел к ней тогда, в тысячный раз говорил себе Диксон, то, вероятно, сумел бы удержать ее от этого шага или, если бы уже было поздно, отправил бы ее в больницу по меньшей мере часа на полтора раньше, чем этот Уилсон. Он со страхом гнал от себя мысль о том, что могло случиться, поленись Уилсон подняться к Маргарет. Но и то, что произошло в действительности, было куда хуже всего, чего он страшился, когда раздумывал в то утро над предстоящей ему вечером встречей. Он увидел Маргарет только через неделю – в больнице.
Пряча в карман восемнадцать пенсов – сдачу с двух флоринов, – Диксон пододвинул к Маргарет бокал на тонкой ножке. Они сидели за стойкой бара «Дубовый зал» в придорожном отеле, неподалеку от дома Уэлчей. Диксон видел, что здесь он может отчасти вознаградить себя за стоимость напитков, отыгравшись на картофеле соломкой, корнишонах и разноцветных луковках – бесплатном приложении к напиткам, изобретенном честолюбивым администратором отеля. Он принялся поедать самый большой из уцелевших корнишонов, думая о том, как ему повезло: так много душещипательных тем, неизбежных в этот вечер, было исчерпано почти без его участия, так что он хоть и присутствовал, но оставался как бы в стороне. Маргарет ни словом не обмолвилась о том, что последнее время он совсем перестал бывать у Уэлчей, не задавала никаких коварных вопросов и не делала ошеломляющих признаний.
– Кстати, Джеймс, – промолвила Маргарет, держа бокал за тонкую ножку, – мне хочется, чтобы вы знали, как бесконечно я вам благодарна за проявленный вами такт. Я имею в виду эти последние две недели. Удивительно трогательно и мило с вашей стороны.
Диксон насторожился и призвал на помощь все свои умственные способности. Эти безобидные и даже приятные на первый взгляд головоломки, которые она так часто ему задавала, были всегда верным признаком предстоящего нападения – таинственный всадник с пистолетом в руке, скачущий к почтовой карете.
– А я и не подозревал, что проявил какой-то такой необыкновенный такт, – произнес он бесцветным голосом.
– О, все это время вы так деликатно держались в тени. Только вы, вы один дали себе труд сообразить, что мне будет куда приятнее, если меня оставят в покое и не станут приставать с вопросами, как делали все эти сердобольные души: «Ах, моя дорогая, как вы теперь себя чувствуете после этого ужасного случая?» Ну и все прочее в таком же духе. Мамаша Уэлч говорит, что жители поселка, которые никогда не слыхали даже о моем существовании, забегали к ней осведомиться, как я себя чувствую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Вы можете ничего не говорить мне, если вам неприятно… но я хотел спросить вас… С этим теперь покончено раз и навсегда? Я хочу сказать… Вы не станете больше делать таких попыток?…
Маргарет быстро взглянула на него. Казалось, она ждала этого вопроса, но обрадовал он ее или огорчил, Диксон не смог уловить. Она отвернулась, и он заметил, как ввалились у нее щеки.
– Нет, я не буду больше делать никаких попыток, – сказала она. – Я не думаю о нем больше. У меня нет теперь к нему никаких чувств – ни хороших, ни дурных. И мой поступок представляется мне просто глупым.
При этих словах Диксон подумал, что напрасно он так боялся встречи с Маргарет. Его опасения были нелепы, ни на чем не основаны.
– Отлично, – сказал он с искренним облегчением. – А он делал какие-нибудь попытки увидеть вас, поговорить?
– Абсолютно ничего, даже по телефону не позвонил. Сгинул бесследно. Словно его никогда и не было. Вероятно, ему сейчас просто недосуг, вероятно, он все свободное время проводит с той красоткой, как сам говорил.
– Вот как? Он сам это говорил?
– О, да. Мистер Кэчпоул не из тех, кто станет вилять и ходить вокруг да около. Как это он сказал? «Мы с ней отправляемся сейчас в Северный Уэльс недельки на Две, и я подумал, что следует сказать тебе об этом». О, да, Джеймс, он был очаровательно откровенен и прям, совершенно очаровательно.
Она снова отвернулась, и на этот раз ему бросились в глаза острые ключицы и исхудалая жилистая шея. Мучительное чувство тревоги охватило его. Оно еще усилилось, когда он обнаружил, что ему решительно нечего ей сказать. Он вглядывался в ее лицо, словно стараясь почерпнуть в нем тему для разговора: разглядывал пушистые каштановые завитки волос, прикрывающие дужки очков, вертикальную морщинку на обращенной к нему щеке (морщинка, казалось, удлинилась почти до самой глазной впадины – а быть может, он ошибается, быть может, это ему только кажется?) и чуть-чуть опущенный уголок рта – в профиль это было особенно заметно. Нет, это не давало никакой пищи для беседы. Он потянулся за сигаретами, чтобы предложить Маргарет закурить и тем самым заставить изменить позу, но она опередила его, обернувшись к нему с полуулыбкой, в которой, как отметил он с глухим чувством неприязни к себе, сквозила напускная бравада.
С веселым видом Маргарет осушила свой стакан.
– Мне хочется пива, – сказала она, – угостите меня пивом. Вечер только начинается.
Подзывая официантку и заказывая ей пиво, Диксон думал о том, сколько еще голубых талончиков предстоит ему оплатить и почему Маргарет так редко приходит в голову угостить его, хотя она получает полную преподавательскую ставку, которая сохранялась за ней и во время болезни. И наконец – эти мысли тоже были не из приятных – ему вспомнилось то утро, когда он видел Маргарет в последний раз перед ее попыткой отравиться снотворными пилюлями. Он был свободен, его двухчасовой семинар начинался после полудня, а у Маргарет была только одна консультация в десять утра. После чашки кофе за семь пенсов в только что открывшемся, но уже процветающем ресторане они зашли в аптеку, где Маргарет нужно было кое-что купить. Именно тогда она, между прочим, и купила снотворные пилюли. Ему врезалось в память ее лицо, когда, спрятав бутылочку в запечатанной белой коробке в сумку, она сказала, подняв на него глаза:
– Если у вас не предвидится ничего более интересного сегодня вечером, может, заглянете на часок? Я освобожусь в десять.
Он пообещал, да и в самом деле собирался заглянуть к ней, но вышло иначе. Он не успел подготовиться к лекции, которую ему предстояло читать на другой день, и к тому же, когда время подошло к десяти, почувствовал вдруг, что перспектива еще одного собеседования на тему о Кэчпоуле мало его прельщает. В этот вечер Кэчпоул заехал к Маргарет, чтобы сообщить ей, что между ними все кончено, и к десяти часам она успела проглотить уже все снотворные пилюли, которые были в бутылочке. Если бы он зашел к ней тогда, в тысячный раз говорил себе Диксон, то, вероятно, сумел бы удержать ее от этого шага или, если бы уже было поздно, отправил бы ее в больницу по меньшей мере часа на полтора раньше, чем этот Уилсон. Он со страхом гнал от себя мысль о том, что могло случиться, поленись Уилсон подняться к Маргарет. Но и то, что произошло в действительности, было куда хуже всего, чего он страшился, когда раздумывал в то утро над предстоящей ему вечером встречей. Он увидел Маргарет только через неделю – в больнице.
Пряча в карман восемнадцать пенсов – сдачу с двух флоринов, – Диксон пододвинул к Маргарет бокал на тонкой ножке. Они сидели за стойкой бара «Дубовый зал» в придорожном отеле, неподалеку от дома Уэлчей. Диксон видел, что здесь он может отчасти вознаградить себя за стоимость напитков, отыгравшись на картофеле соломкой, корнишонах и разноцветных луковках – бесплатном приложении к напиткам, изобретенном честолюбивым администратором отеля. Он принялся поедать самый большой из уцелевших корнишонов, думая о том, как ему повезло: так много душещипательных тем, неизбежных в этот вечер, было исчерпано почти без его участия, так что он хоть и присутствовал, но оставался как бы в стороне. Маргарет ни словом не обмолвилась о том, что последнее время он совсем перестал бывать у Уэлчей, не задавала никаких коварных вопросов и не делала ошеломляющих признаний.
– Кстати, Джеймс, – промолвила Маргарет, держа бокал за тонкую ножку, – мне хочется, чтобы вы знали, как бесконечно я вам благодарна за проявленный вами такт. Я имею в виду эти последние две недели. Удивительно трогательно и мило с вашей стороны.
Диксон насторожился и призвал на помощь все свои умственные способности. Эти безобидные и даже приятные на первый взгляд головоломки, которые она так часто ему задавала, были всегда верным признаком предстоящего нападения – таинственный всадник с пистолетом в руке, скачущий к почтовой карете.
– А я и не подозревал, что проявил какой-то такой необыкновенный такт, – произнес он бесцветным голосом.
– О, все это время вы так деликатно держались в тени. Только вы, вы один дали себе труд сообразить, что мне будет куда приятнее, если меня оставят в покое и не станут приставать с вопросами, как делали все эти сердобольные души: «Ах, моя дорогая, как вы теперь себя чувствуете после этого ужасного случая?» Ну и все прочее в таком же духе. Мамаша Уэлч говорит, что жители поселка, которые никогда не слыхали даже о моем существовании, забегали к ней осведомиться, как я себя чувствую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79