Ему было пришло в голову, что он сам, кажется, не знает, как именно, но тут же убедился, что точно может представить себе это и точно знает разницу между тем, что могло быть, и что есть теперь.
А Уэлч все разглагольствовал, и собственное лицо было его лучшим слушателем – оно смеялось его шуткам, выражало недоумение или сосредоточенность, а на особо важные места его речи реагировало поджатыми губами и суженными глазами. Он не умолкал ни на секунду, даже когда въехал по песчаной дорожке во двор, задел погнутый водопроводный кран, вкатился в двери гаража и страшным рывком остановил подскочившую машину в двух дюймах от стены. Затем он открыл дверцу и вышел.
Диксон, изыскивая способ вылезти из машины, отказался от мысли протиснуться через проход шириной в шесть дюймов, оставшийся между дверцей машины и боковой стеной. Ерзая по сиденью и ожесточенно пиная коленями ручку скоростей и тормозной рычаг, он перебрался к другой дверце и вдруг почувствовал, как брюки его за что-то зацепились. Выбравшись из машины и очутившись в раскаленной духоте гаража, он ощупал себя сзади; в брюках была дыра шириной в два пальца. Он бросил взгляд на место водителя – так и есть, из обивки торчит кончик сломанной пружины. Диксон медленно пошел вслед за Уэлчем; сердце его колотилось, очки запотели. Он позволил себе скорчить страшную гримасу, стараясь опустить подбородок как можно ниже, а кончик носа подтянуть как можно выше. Это ему почти удалось; тогда он снял и протер очки. И так как он и без очков видел неплохо, то сразу же заметил, что из высокого окна за ним наблюдают четыре свидетеля; это были (слева направо) Кристина, Бертран, миссис Уэлч и Маргарет. Диксон быстро привел нос в нормальное положение и стал задумчиво потирать опущенный подбородок в надежде, что им покажется, будто на него напала кретиническая нерешительность; затем, не в состоянии придумать какой-нибудь приветственный жест, который мог бы относиться сразу ко всем четверым, он молча устремился за Уэлчем, завернувшим за угол дома.
Как же быть с брюками? Что хуже: чинить ли самому – а это значит, что надо разыскать или, вероятнее всего, заново купить все необходимые принадлежности; отдать ли их в мастерскую – а это значит, что надо не забыть разузнать у кого-нибудь, где найти такую мастерскую, не забыть отнести туда брюки и не забыть потом зайти за ними и уплатить за починку; или же обратиться за помощью к мисс Кэтлер? Может, так будет скорее? Да, но это чревато пагубными последствиями – придется слушать рассуждения мисс Кэтлер все время, пока будет длиться эта операция, и Бог знает, сколько еще сверх того. Кроме брюк от костюма, слишком темного для всех случаев жизни, за исключением интервью и похорон, у него были еще одни брюки, но до такой степени замызганные, что если бы актер, желая изобразить нищету и убожество, вышел в них на сцену, его упрекнули бы в утрировке. Чинить брюки должен Уэлч. Ведь это все из-за его проклятой Машины, не правда ли? Почему он сам не порвал свои гнусные брюки о колючую пружину? Может, еще и порвет. Или, может, уже порвал, но не заметил.
Пройдя под камышовым навесом над входной дверью, Диксон поспешно отвел глаза от картины, которую Уэлч недавно приобрел, повесил в передней и постоянно расхваливал. Это было произведение какого-то недоросля, по технике напоминавшее рисунки в мужских уборных, но менее увлекательное по теме: картина изображала множество бочкообразных животных, выскакивающих из Ноева ковчега. На другой стене висела полка, уставленная медной и фарфоровой утварью. Тут была давно примеченная Диксоном пивная кружка в виде пузатого человечка; презрительно усмехаясь, Диксон уставился на нее. Он ненавидел этого толстяка в черной шляпе без донышка, его расплывшееся испуганное лицо, короткие ручки, сросшиеся с туловищем, – из всех вещей, населявших этот дом, включая даже флажолет Уэлча, не было для Диксона предмета ненавистнее. По лицу толстяка было видно, что он знает, как относится к нему Диксон, но, к сожалению, не может на него наябедничать. Диксон приставил к вискам большие пальцы, помахал остальными и, вытаращив глаза, стал беззвучно шептать ругательства и проклятия. Появилась еще одна собственность Уэлча – рыжий котенок по прозвищу Ид. Котят было сначала трое, но остался в живых он один; двух других миссис Уэлч окрестила Эго и Супер-Эго. Изо всех сил стараясь не думать об этом, Диксон нагнулся и почесал у Ида за ухом. Он восторгался котенком, когда тот ни за что не давался в руки никому из старших Уэлчей. «Царапай их, – прошептал Диксон, – делай лужи на коврах!» Котенок громко замурлыкал. Как только Диксон вошел в комнату, где собралось все общество, ритм его дня из неторопливого мгновенно превратился в бешеный. Уэлч засеменил к нему; Кристина с еще более ярким, чем обычно, яблочным румянцем улыбалась ему где-то на заднем плане; миссис Уэлч и Бертран двинулись ему навстречу; Маргарет повернулась спиной.
– Послушайте, Фолкнер, – энергично произнес Уэлч.
Диксон дернул носом, отправив очки на место.
– Да, профессор?
– То есть Диксон, – Уэлч замялся и продолжал с необычной для него плавностью речи: – Боюсь, что получилось некоторое недоразумение, Диксон. Я забыл, что сегодня вечером мы условились с Голдсмитами идти в театр. Придется пообедать пораньше, иначе я не успею переодеться, освежиться и отвезти всех в город. Могу подвезти и вас, место найдется. Я, разумеется, крайне сожалею, но сейчас мне нужно торопиться. Вы нас навестите как-нибудь в другой раз.
Прежде чем Уэлч успел выйти, миссис Уэлч молча, как актриса, забывшая свою реплику, поплыла к Диксону. Бертран следовал за ней по пятам. Миссис Уэлч, сильно покраснев, наконец заговорила:
– А я все думала, мистер Диксон, как же мне вас увидеть. Я хотела бы выяснить с вами некоторые обстоятельства. Прежде всего скажите, пожалуйста, если можете, что произошло с простынями и одеялами на вашей кровати, когда вы гостили у нас?
У Диксона пересохло во рту, и он тщетно пытался что-то ответить; миссис Уэлч, немного выждав, добавила:
– Я жду ответа, мистер Диксон. – В эту минуту англичанка, казалось, взяла в ней верх над женщиной Западной Европы.
Диксон заметил, что Кристина и Маргарет, тихо переговариваясь, отошли в сторону.
– Видите ли, я не совсем понимаю, – пробормотал он. – Я не знаю…
Как он мог забыть то, что она сказала по телефону, когда он выдавал себя за Бизли, корреспондента «Ивнинг пост»? Это совсем выскочило у него из головы.
– Насколько я понимаю, вы отрицаете свою причастность к происшедшему? Если да, то вина всецело падает на мою горничную, и в таком случае я должна буду…
– Нет, – перебил Диксон, – я не отрицаю. Простите, миссис Уэлч, я страшно сожалею об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
А Уэлч все разглагольствовал, и собственное лицо было его лучшим слушателем – оно смеялось его шуткам, выражало недоумение или сосредоточенность, а на особо важные места его речи реагировало поджатыми губами и суженными глазами. Он не умолкал ни на секунду, даже когда въехал по песчаной дорожке во двор, задел погнутый водопроводный кран, вкатился в двери гаража и страшным рывком остановил подскочившую машину в двух дюймах от стены. Затем он открыл дверцу и вышел.
Диксон, изыскивая способ вылезти из машины, отказался от мысли протиснуться через проход шириной в шесть дюймов, оставшийся между дверцей машины и боковой стеной. Ерзая по сиденью и ожесточенно пиная коленями ручку скоростей и тормозной рычаг, он перебрался к другой дверце и вдруг почувствовал, как брюки его за что-то зацепились. Выбравшись из машины и очутившись в раскаленной духоте гаража, он ощупал себя сзади; в брюках была дыра шириной в два пальца. Он бросил взгляд на место водителя – так и есть, из обивки торчит кончик сломанной пружины. Диксон медленно пошел вслед за Уэлчем; сердце его колотилось, очки запотели. Он позволил себе скорчить страшную гримасу, стараясь опустить подбородок как можно ниже, а кончик носа подтянуть как можно выше. Это ему почти удалось; тогда он снял и протер очки. И так как он и без очков видел неплохо, то сразу же заметил, что из высокого окна за ним наблюдают четыре свидетеля; это были (слева направо) Кристина, Бертран, миссис Уэлч и Маргарет. Диксон быстро привел нос в нормальное положение и стал задумчиво потирать опущенный подбородок в надежде, что им покажется, будто на него напала кретиническая нерешительность; затем, не в состоянии придумать какой-нибудь приветственный жест, который мог бы относиться сразу ко всем четверым, он молча устремился за Уэлчем, завернувшим за угол дома.
Как же быть с брюками? Что хуже: чинить ли самому – а это значит, что надо разыскать или, вероятнее всего, заново купить все необходимые принадлежности; отдать ли их в мастерскую – а это значит, что надо не забыть разузнать у кого-нибудь, где найти такую мастерскую, не забыть отнести туда брюки и не забыть потом зайти за ними и уплатить за починку; или же обратиться за помощью к мисс Кэтлер? Может, так будет скорее? Да, но это чревато пагубными последствиями – придется слушать рассуждения мисс Кэтлер все время, пока будет длиться эта операция, и Бог знает, сколько еще сверх того. Кроме брюк от костюма, слишком темного для всех случаев жизни, за исключением интервью и похорон, у него были еще одни брюки, но до такой степени замызганные, что если бы актер, желая изобразить нищету и убожество, вышел в них на сцену, его упрекнули бы в утрировке. Чинить брюки должен Уэлч. Ведь это все из-за его проклятой Машины, не правда ли? Почему он сам не порвал свои гнусные брюки о колючую пружину? Может, еще и порвет. Или, может, уже порвал, но не заметил.
Пройдя под камышовым навесом над входной дверью, Диксон поспешно отвел глаза от картины, которую Уэлч недавно приобрел, повесил в передней и постоянно расхваливал. Это было произведение какого-то недоросля, по технике напоминавшее рисунки в мужских уборных, но менее увлекательное по теме: картина изображала множество бочкообразных животных, выскакивающих из Ноева ковчега. На другой стене висела полка, уставленная медной и фарфоровой утварью. Тут была давно примеченная Диксоном пивная кружка в виде пузатого человечка; презрительно усмехаясь, Диксон уставился на нее. Он ненавидел этого толстяка в черной шляпе без донышка, его расплывшееся испуганное лицо, короткие ручки, сросшиеся с туловищем, – из всех вещей, населявших этот дом, включая даже флажолет Уэлча, не было для Диксона предмета ненавистнее. По лицу толстяка было видно, что он знает, как относится к нему Диксон, но, к сожалению, не может на него наябедничать. Диксон приставил к вискам большие пальцы, помахал остальными и, вытаращив глаза, стал беззвучно шептать ругательства и проклятия. Появилась еще одна собственность Уэлча – рыжий котенок по прозвищу Ид. Котят было сначала трое, но остался в живых он один; двух других миссис Уэлч окрестила Эго и Супер-Эго. Изо всех сил стараясь не думать об этом, Диксон нагнулся и почесал у Ида за ухом. Он восторгался котенком, когда тот ни за что не давался в руки никому из старших Уэлчей. «Царапай их, – прошептал Диксон, – делай лужи на коврах!» Котенок громко замурлыкал. Как только Диксон вошел в комнату, где собралось все общество, ритм его дня из неторопливого мгновенно превратился в бешеный. Уэлч засеменил к нему; Кристина с еще более ярким, чем обычно, яблочным румянцем улыбалась ему где-то на заднем плане; миссис Уэлч и Бертран двинулись ему навстречу; Маргарет повернулась спиной.
– Послушайте, Фолкнер, – энергично произнес Уэлч.
Диксон дернул носом, отправив очки на место.
– Да, профессор?
– То есть Диксон, – Уэлч замялся и продолжал с необычной для него плавностью речи: – Боюсь, что получилось некоторое недоразумение, Диксон. Я забыл, что сегодня вечером мы условились с Голдсмитами идти в театр. Придется пообедать пораньше, иначе я не успею переодеться, освежиться и отвезти всех в город. Могу подвезти и вас, место найдется. Я, разумеется, крайне сожалею, но сейчас мне нужно торопиться. Вы нас навестите как-нибудь в другой раз.
Прежде чем Уэлч успел выйти, миссис Уэлч молча, как актриса, забывшая свою реплику, поплыла к Диксону. Бертран следовал за ней по пятам. Миссис Уэлч, сильно покраснев, наконец заговорила:
– А я все думала, мистер Диксон, как же мне вас увидеть. Я хотела бы выяснить с вами некоторые обстоятельства. Прежде всего скажите, пожалуйста, если можете, что произошло с простынями и одеялами на вашей кровати, когда вы гостили у нас?
У Диксона пересохло во рту, и он тщетно пытался что-то ответить; миссис Уэлч, немного выждав, добавила:
– Я жду ответа, мистер Диксон. – В эту минуту англичанка, казалось, взяла в ней верх над женщиной Западной Европы.
Диксон заметил, что Кристина и Маргарет, тихо переговариваясь, отошли в сторону.
– Видите ли, я не совсем понимаю, – пробормотал он. – Я не знаю…
Как он мог забыть то, что она сказала по телефону, когда он выдавал себя за Бизли, корреспондента «Ивнинг пост»? Это совсем выскочило у него из головы.
– Насколько я понимаю, вы отрицаете свою причастность к происшедшему? Если да, то вина всецело падает на мою горничную, и в таком случае я должна буду…
– Нет, – перебил Диксон, – я не отрицаю. Простите, миссис Уэлч, я страшно сожалею об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79