Так ли уж все это было ему нужно? Ответ был вес тот же: да, до некоторой степени. Однако он бы не сделал ни малейшей попытки и уж во всяком случае не был бы столь предприимчив, если бы она не проявила такого пыла. Но зачем понадобилось ей проявлять пыл, после того как она столько времени его не проявляла? Вероятно, виной всему какой-нибудь новый роман, который она только что прочла. Но если на то пошло, это же все вполне естественно, именно этого она, в сущности, и хочет. Диксон нахмурился от усилия, которое потребовалось ему сделать, чтобы сформулировать свою мысль. Она об этом и не подозревает, но это именно то, чего она хочет, чего требует ее натура. И, черт побери, в конце концов это его законное право, если вспомнить, чего он от нее натерпелся… Но хорошо ли это, честно ли это по отношению к ней – ставить ее в такое положение, особенно после всего, что она перенесла? Почувствовав, куда могут завести его эти мысли, Диксон поспешил отбросить их и направился в ванную комнату, завязывая на ходу шнур пижамы.
В ванной комнате ему вдруг стало хуже. Невзирая на прохладу весенней ночи, пот катился с него градом. Он немного постоял перед умывальником, стараясь разобраться в своих ощущениях. Ему казалось, что желудок у него страшно раздуло и он стал непомерно тяжел. Свет электрической лампочки меньше всего был похож на электрический свет, а превратился в какой-то мглистый фосфоресцирующий газ, и по комнате от него словно разливалось жужжание. Диксон открыл холодный кран и наклонился над раковиной. После этого ему уже с трудом удалось подавить желание наклоняться все ниже и ниже и всунуть голову между кранами. Он сполоснул лицо, снял бакелитовую кружку со стеклянной полки над раковиной и выпил довольно много воды. Это несколько освежило его, но вместе с тем оказало еще какое-то действие. Какое – он не разобрал. Он вычистил зубы, употребив колоссальное количество пасты, снова сполоснул лицо, снова наполнил кружку водой и съел еще немного пасты.
Возле своей кровати он остановился в раздумье. Ему казалось, что лицо у него стало необыкновенно тяжелым, словно под кожу в разных местах были вшиты мешочки с песком, которые оттягивали мясо от костей. А впрочем, никаких костей словно бы и не существовало. Внезапно он почувствовал себя очень худо и тяжело, с содроганием вздохнул. У него появилось такое ощущение, словно кто-то проворно подскочил к нему сзади и натянул на него водолазный костюм – невидимый и мягкий, как вата. Он тихонько застонал. Уж хуже этого, кажется, быть не могло.
Он начал укладываться в постель. Четыре уцелевшие сигареты – неужто он в самом деле выкурил двенадцать сигарет за этот вечер? – лежали в бумажной пачке на полированном столике у изголовья кровати, рядом со спичками, бакелитовой кружкой с водой и пепельницей, которую он взял с каминной полки. Закинув одну ногу «а постель, Диксон обнаружил, что не в состоянии сразу проделать то же и с другой ногой, и только тут понял, как подействовала на него выпитая вода – он снова был пьян. Он улегся в постель, и тотчас ему стало ясно, что именно это действие воды и было основным, а освежающий эффект – второстепенным. На качающейся каминной полке стояла небольшая фарфоровая статуэтка – Будда в знакомой традиционной позе. Может быть, Уэлч поставил ее сюда, чтобы напомнить ему о преимуществах созерцательной жизни? Если так, то его нравоучение запоздало.
Диксон протянул руку, дернул за болтавшийся у него над головой шнурок и выключил свет. И тотчас нижний правый угол комнаты начал вздыматься вверх вместе с правым углом кровати, которая как бы стремилась перевернуться, оставаясь вместе с тем в прежнем положении. Диксон сбросил с себя одеяло и сел, свесив ноги. Комната была неподвижна. Посидев немного, Диксон снова закинул ноги на постель и вытянулся. Комната начала опрокидываться. Он спустил ноги на пол. Комната застыла в неподвижности. Диксон закинул ноги на кровать, но не лег, а продолжал сидеть. Комната опрокидывалась. Он спустил ноги с постели – все кончилось. Он закинул одну ногу на кровать.
Началось. Да еще как! Кажется, в любую минуту с ним может произойти катастрофа. Хрипло бранясь, Диксон взбил повыше подушки, привалился к ним, полусидя, полулежа, и наполовину свесил ноги с кровати. И в этом положении ему кое-как удалось погрузиться в сон.
Глава VI
Диксон снова вернулся к жизни. Он очнулся сразу, не успев почувствовать, что просыпается. Ему не довелось медленно, достойно покинуть чертоги сна – его бесцеремонно вышвырнули оттуда. Он лежал в нескладной, неудобной позе и не находил в себе сил пошевелиться – так ему было скверно. Словно раздавленный краб на вымазанной дегтем гальке под утренним солнцем. Свет резал ему глаза, но оказалось, что переводить взгляд с предмета на предмет еще мучительнее. Он попробовал было и тут же решил, что с этой минуты всю жизнь будет смотреть только в одну точку. В висках у него стучало, и от этого казалось, что все кругом пульсирует, а во рту было так погано, словно какое-то насекомое заползло туда ночью по ошибке да там и нашло место последнего успокоения. Кроме того, всю ночь он участвовал в кроссе по пересеченной местности, а потом его с большим знанием дела избивали в полицейском участке. Ему было очень скверно.
Он нащупал очки, надел их и тотчас увидел, что с одеялом что-то неладно. Чувствуя, что при каждом движении он рискует отправиться на тот свет, Диксон все же слегка приподнялся, и его воспаленным глазам открылось такое зрелище, что цимбалист, засевший у него в голове, совсем обезумел. В верхней части пододеяльника не хватало большого неправильной формы куска. Куска чуть поменьше, но все же значительного не хватало и в отвернутом крае одеяла, а под ним, в том же одеяле, не хватало куска примерно величиной с ладонь. Сквозь все эти дыры, края которых были черны, как отчаяние, виднелось коричневое пятно на втором одеяле. Диксон провел пальцем по краю дыры в пододеяльнике, и на пальце остался темный след. Это была сажа. Раз сажа – значит, горело. Раз горело – значит, сигарета. Неужто его сигарета сгорела дотла на одеяле? А если не сгорела, так куда же она девалась? На постели ее нигде не было видно. В постели – тоже. Скрипнув зубами, Диксон свесил голову с кровати. По светлому рисунку дорогого на вид ковра тянулась коричневая бороздка, заканчивавшаяся сероватым комочком пепла. Диксон почувствовал себя глубоко несчастным. Это чувство еще усилилось, когда он бросил взгляд на тумбочку возле кровати. На ее полированной поверхности виднелись два черных обугленных углубления. Они шли под прямым углом друг к другу и обрывались почти у самой пепельницы, в которой лежала одна-единственная обгоревшая спичка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79