Приятно было погрузить руку в его шерсть.
– Вам тут быть нельзя, – говорю я Анжеле. – Это небезопасно.
– А для тебя безопасно?
– Ну, я же у себя дома, – пожала я плечами. Анжела тоже прошла через комнату. Подоконник широкий, и мы вполне помещаемся на нем вдвоем. Она садится напротив меня, обхватив руками колени.
– Я увидела, как ты прошла мимо моей конторы, и решила заглянуть к тебе на работу, потом пошла к тебе домой, потом в школу.
Я снова пожала плечами.
– Ты не хочешь поговорить со мной? – спрашивает она.
– А что я могу сказать?
– Расскажи, что у тебя на сердце. Я здесь, чтобы тебя выслушать. Но если ты предпочитаешь, чтобы я ушла, я могу уйти, только мне не хочется.
– Я…
Слова снова застряли у меня в горле. Я перевела дыхание и начала по новой.
– По-моему, я не слишком-то счастлива, – сказала я.
Анжела ничего не ответила, но подбадривающе кивнула.
– Это… Я ведь не сказала вам, зачем я приходила в тот раз… Ну, насчет школы, работы и всего прочего. Вы, наверно, просто подумали, что вам все же удалось переломить меня, правда?
Анжела покачала головой:
– Я не ставила перед собой такой цели. Я сижу в конторе для всех, кто во мне нуждается.
– Ну ладно, а со мной вот что было. Вы помните тот день, когда умерла Маргарет Грирсон?
Анжела кивнула.
– Мы с ней получали письма в одном и том же почтовом отделении, – стала рассказывать я. – И накануне того дня, когда ее убили, я достала из своего ящика письмо, в нем меня предупреждали, чтобы я была осторожней, так как против меня задумали что-то нехорошее, я всю ночь паниковала, а когда наступило утро и ничего не случилось, у меня как гора с плеч свалилась. Ведь что сталось бы с Томми и с собаками, если бы со мной что-нибудь стряслось, понимаете?
– А при чем тут Маргарет Грирсон? – спросила Анжела.
– Записка, которую я получила, была адресована «Маргарет», написали только имя и ничего больше. Я решила, что записка прислана мне, но, наверно, тот, кто послал ее, перепутал ящики, и записка попала не к Грирсон, а ко мне.
– Но я все-таки не понимаю, что…
Я не могла поверить, что Анжела не понимает.
– Маргарет Грирсон была важная персона, – стала объяснять я. – Она возглавляла клинику для больных СПИДом, она служила людям. Была не мне чета.
– Да, но…
– Я – никто, – продолжала я. – Умереть следовало мне. Но так не получилось, и тогда я подумала: что ж, надо бы сделать что-то с собой, со своей жизнью, понимаете? Пусть то, что я осталась жива, получит хоть какой-то смысл. Но мне это не удалось. Я нашла нормальную работу, нормальное жилье. Я снова стала ходить в школу, а мне кажется, что это происходит с кем-то другим. То, что было для меня самым важным, – Томми и собаки, – теперь словно перестало быть частью моей жизни.
Я вспомнила, о чем спрашивал меня призрак Ширли, и добавила:
– Может быть, это эгоистично, но я считаю, что милосердие должно начинаться с дома, понимаете? Что я могу сделать для других людей, если сама чувствую себя несчастной?
– Надо было прийти ко мне, – говорит Анжела.
Я качаю головой.
– И что сказать? Выйдет, что я просто ною. В двух кварталах от нас люди умирают с голоду, а меня, видите ли, беспокоит, счастлива я или нет. Все, что надо, я делаю – содержу семью, даю им крышу над головой, я уверена, что им хватает еды. Вроде бы что еще нужно, правда? Но так не получается. У меня такое чувство, что нет самого главного. Раньше мне всегда хватало времени для Томми и собак, а теперь я то тут минутку урву, то там… – У меня перехватило горло: я вспомнила, какой печальный у них у всех был вид, когда я сегодня уходила из дома, будто я покидала их не на вечер, а навсегда. У меня от этого сердце разрывается, но как объяснить это тем, кто не в состоянии понять?
– Мы что-нибудь придумаем, – говорит Анжела. – Еще не поздно.
– Что, например?
– Не знаю, – улыбается она. – Просто надо как следует подумать, видно, мы раньше что-то упустили. Постарайся быть со мной пооткровенней, расскажи, что ты чувствуешь на самом деле, а то ты говоришь только о том, что, по-твоему, я хочу услышать.
– Это так заметно?
– Давай предположим, что у меня есть внутренний детектор.
Мы долго ничего не говорим, я думаю о том, что она сказала. Интересно, можно ли и правда что-нибудь придумать? Я не хочу никаких поблажек от моих благотворителей, ведь я теперь от них как-то завишу. Я всегда сама зарабатывала себе на жизнь, но я понимаю, что надо что-то изменить, иначе то немногое, чего мне удалось добиться, развалится на части.
У меня перед глазами стоит картина, которую я не в силах забыть, – тоска во взгляде Томми, он смотрит, как я выхожу за дверь. И я знаю, я должна что-то сделать. Должна найти выход и удержать то хорошее, что было у нас в прошлом, да при этом еще и обеспечить нам достойное существование.
Я запускаю руку в карман и нащупываю купленный сегодня билет на автобус.
«Быть пооткровенней? – думаю я, глядя на Анжелу. – Интересно, что скажет ее детектор вранья, если я поведаю ей о Ширли?»
Анжела распрямляет ноги и встает с подоконника.
– Пошли, – говорит она, протягивая мне руку. – Давай поговорим об этом еще.
Я оглядываю свое прежнее жилище и сравниваю его с квартирой тетушки Хилари. Никакого сравнения. То, что делало это место спасительным, мы забрали с собой.
– Ладно, – говорю я Анжеле.
Я беру ее за руку, и мы выходим из дома. Я знаю, будет нелегко, но ведь легко ничего не бывает. Я не боюсь переработаться, я только не хочу терять то, что для меня самое важное.
Когда мы вышли, я оглянулась, посмотрела на окно, где мы сидели, и подумала о Ширли. Интересно, как она справится с тем, что ей придется сделать, чтобы обрести прежний покой? Надеюсь, она найдет его. Я даже не возражаю, пусть снова придет повидаться со мной, только я не уверена, что это числится у нее в планах.
Автобусный билет я оставила ей на подоконнике.
10
Не знаю, придумали мы что-нибудь или нет, но, по-моему, хорошее начало было положено. Анжела посоветовала мне отказаться от некоторых курсов, а это значило, что получение аттестата откладывалось. Работать я стала всего два раза в неделю – в субботу, когда никому работать не хочется, и еще у меня был один день в неделю по выбору.
А лучше всего было то, что я вернулась к моему ремеслу – снова стала «собирать ошметки на хлеб и на шмотки». Тетушка Хилари выделила мне место у себя в гараже – машины у нее все равно уже не было. Там я хранила собранное. Дважды в неделю мы с Томми брали тележки и разбирали мусорные баки. Псы не отставали от нас ни на шаг. Теперь мы проводили гораздо больше времени вместе, и все были счастливы.
Больше я Ширли не видела. Если бы тетушка Хилари не сказала мне, что она заходила к нам домой, я бы решила, что мне все просто почудилось.
Я помнила, что сказал мне Костяшка насчет привидений, имеющих собственные задачи, и про то, будто мы обе можем что-то дать друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– Вам тут быть нельзя, – говорю я Анжеле. – Это небезопасно.
– А для тебя безопасно?
– Ну, я же у себя дома, – пожала я плечами. Анжела тоже прошла через комнату. Подоконник широкий, и мы вполне помещаемся на нем вдвоем. Она садится напротив меня, обхватив руками колени.
– Я увидела, как ты прошла мимо моей конторы, и решила заглянуть к тебе на работу, потом пошла к тебе домой, потом в школу.
Я снова пожала плечами.
– Ты не хочешь поговорить со мной? – спрашивает она.
– А что я могу сказать?
– Расскажи, что у тебя на сердце. Я здесь, чтобы тебя выслушать. Но если ты предпочитаешь, чтобы я ушла, я могу уйти, только мне не хочется.
– Я…
Слова снова застряли у меня в горле. Я перевела дыхание и начала по новой.
– По-моему, я не слишком-то счастлива, – сказала я.
Анжела ничего не ответила, но подбадривающе кивнула.
– Это… Я ведь не сказала вам, зачем я приходила в тот раз… Ну, насчет школы, работы и всего прочего. Вы, наверно, просто подумали, что вам все же удалось переломить меня, правда?
Анжела покачала головой:
– Я не ставила перед собой такой цели. Я сижу в конторе для всех, кто во мне нуждается.
– Ну ладно, а со мной вот что было. Вы помните тот день, когда умерла Маргарет Грирсон?
Анжела кивнула.
– Мы с ней получали письма в одном и том же почтовом отделении, – стала рассказывать я. – И накануне того дня, когда ее убили, я достала из своего ящика письмо, в нем меня предупреждали, чтобы я была осторожней, так как против меня задумали что-то нехорошее, я всю ночь паниковала, а когда наступило утро и ничего не случилось, у меня как гора с плеч свалилась. Ведь что сталось бы с Томми и с собаками, если бы со мной что-нибудь стряслось, понимаете?
– А при чем тут Маргарет Грирсон? – спросила Анжела.
– Записка, которую я получила, была адресована «Маргарет», написали только имя и ничего больше. Я решила, что записка прислана мне, но, наверно, тот, кто послал ее, перепутал ящики, и записка попала не к Грирсон, а ко мне.
– Но я все-таки не понимаю, что…
Я не могла поверить, что Анжела не понимает.
– Маргарет Грирсон была важная персона, – стала объяснять я. – Она возглавляла клинику для больных СПИДом, она служила людям. Была не мне чета.
– Да, но…
– Я – никто, – продолжала я. – Умереть следовало мне. Но так не получилось, и тогда я подумала: что ж, надо бы сделать что-то с собой, со своей жизнью, понимаете? Пусть то, что я осталась жива, получит хоть какой-то смысл. Но мне это не удалось. Я нашла нормальную работу, нормальное жилье. Я снова стала ходить в школу, а мне кажется, что это происходит с кем-то другим. То, что было для меня самым важным, – Томми и собаки, – теперь словно перестало быть частью моей жизни.
Я вспомнила, о чем спрашивал меня призрак Ширли, и добавила:
– Может быть, это эгоистично, но я считаю, что милосердие должно начинаться с дома, понимаете? Что я могу сделать для других людей, если сама чувствую себя несчастной?
– Надо было прийти ко мне, – говорит Анжела.
Я качаю головой.
– И что сказать? Выйдет, что я просто ною. В двух кварталах от нас люди умирают с голоду, а меня, видите ли, беспокоит, счастлива я или нет. Все, что надо, я делаю – содержу семью, даю им крышу над головой, я уверена, что им хватает еды. Вроде бы что еще нужно, правда? Но так не получается. У меня такое чувство, что нет самого главного. Раньше мне всегда хватало времени для Томми и собак, а теперь я то тут минутку урву, то там… – У меня перехватило горло: я вспомнила, какой печальный у них у всех был вид, когда я сегодня уходила из дома, будто я покидала их не на вечер, а навсегда. У меня от этого сердце разрывается, но как объяснить это тем, кто не в состоянии понять?
– Мы что-нибудь придумаем, – говорит Анжела. – Еще не поздно.
– Что, например?
– Не знаю, – улыбается она. – Просто надо как следует подумать, видно, мы раньше что-то упустили. Постарайся быть со мной пооткровенней, расскажи, что ты чувствуешь на самом деле, а то ты говоришь только о том, что, по-твоему, я хочу услышать.
– Это так заметно?
– Давай предположим, что у меня есть внутренний детектор.
Мы долго ничего не говорим, я думаю о том, что она сказала. Интересно, можно ли и правда что-нибудь придумать? Я не хочу никаких поблажек от моих благотворителей, ведь я теперь от них как-то завишу. Я всегда сама зарабатывала себе на жизнь, но я понимаю, что надо что-то изменить, иначе то немногое, чего мне удалось добиться, развалится на части.
У меня перед глазами стоит картина, которую я не в силах забыть, – тоска во взгляде Томми, он смотрит, как я выхожу за дверь. И я знаю, я должна что-то сделать. Должна найти выход и удержать то хорошее, что было у нас в прошлом, да при этом еще и обеспечить нам достойное существование.
Я запускаю руку в карман и нащупываю купленный сегодня билет на автобус.
«Быть пооткровенней? – думаю я, глядя на Анжелу. – Интересно, что скажет ее детектор вранья, если я поведаю ей о Ширли?»
Анжела распрямляет ноги и встает с подоконника.
– Пошли, – говорит она, протягивая мне руку. – Давай поговорим об этом еще.
Я оглядываю свое прежнее жилище и сравниваю его с квартирой тетушки Хилари. Никакого сравнения. То, что делало это место спасительным, мы забрали с собой.
– Ладно, – говорю я Анжеле.
Я беру ее за руку, и мы выходим из дома. Я знаю, будет нелегко, но ведь легко ничего не бывает. Я не боюсь переработаться, я только не хочу терять то, что для меня самое важное.
Когда мы вышли, я оглянулась, посмотрела на окно, где мы сидели, и подумала о Ширли. Интересно, как она справится с тем, что ей придется сделать, чтобы обрести прежний покой? Надеюсь, она найдет его. Я даже не возражаю, пусть снова придет повидаться со мной, только я не уверена, что это числится у нее в планах.
Автобусный билет я оставила ей на подоконнике.
10
Не знаю, придумали мы что-нибудь или нет, но, по-моему, хорошее начало было положено. Анжела посоветовала мне отказаться от некоторых курсов, а это значило, что получение аттестата откладывалось. Работать я стала всего два раза в неделю – в субботу, когда никому работать не хочется, и еще у меня был один день в неделю по выбору.
А лучше всего было то, что я вернулась к моему ремеслу – снова стала «собирать ошметки на хлеб и на шмотки». Тетушка Хилари выделила мне место у себя в гараже – машины у нее все равно уже не было. Там я хранила собранное. Дважды в неделю мы с Томми брали тележки и разбирали мусорные баки. Псы не отставали от нас ни на шаг. Теперь мы проводили гораздо больше времени вместе, и все были счастливы.
Больше я Ширли не видела. Если бы тетушка Хилари не сказала мне, что она заходила к нам домой, я бы решила, что мне все просто почудилось.
Я помнила, что сказал мне Костяшка насчет привидений, имеющих собственные задачи, и про то, будто мы обе можем что-то дать друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88