Правда, такие парни, как Ламур и Шорт, которые писали о подобных городишках, могли их просто выдумать. Я убеждена, многие обожают изображать всяких проходимцев в романтическом свете, валят в одну кучу негодяев и героев, хорошее и плохое.
Эта черта и мне самой прекрасно знакома, но свою единственную пару розовых очков я потеряла давным-давно. Иногда я притворяюсь, будто живу здесь оттого, что мне так нравится, оттого, что только здесь я могу чувствовать себя свободной, и оттого, что здесь обо мне судят по тому, какова я и на что способна, а не по тому, какая у меня крутая семья и насколько выразительнее выглядит бедность по сравнению с нами.
Я ведь не говорю, что эта часть города красива. Я не говорю даже, что мне нравится здесь жить. Все мы тут просто тянем время, изо всех сил стараясь выжить. Когда я слышу, что кто-то умер от передозировки, еще кого-то зарезали, а кто-то шагнул с крыши дома или сунул голову в петлю, я всегда думаю – вот еще один из нас в конце концов выбрался отсюда. Здесь у нас зона боевых действий, и, как во Вьетнаме, тебя либо вывезут в цинковом гробу, либо ты унесешь ноги без посторонней помощи, но Катакомбы оставят на тебе свое клеймо на всю жизнь – от их леденящей тени, поселившейся у тебя в душе, будешь просыпаться в холодном поту среди ночи, а на новом рабочем месте, в новом доме, в любом обществе, где бы ты ни оказался, будешь захлебываться от тоски и чувствовать себя свихнувшимся. И все это по одной причине: Катакомбы взывают к тебе, внушают, что ты не заслужил того, что теперь имеешь, напоминают обо всех тех, кого ты оставил, кому не обломилась такая удача, как тебе.
Я не знаю, почему мы все терпим это. Но давайте будем честными. Я не знаю, почему я терплю такую жизнь. Наверно, потому, что я ничего лучше не видела. А может, я просто чертовски упряма, чтобы сдаться.
Вы знаете Анжелу? Ну, эту благодетельницу с Грассо-стрит, она активист какой-то благотворительной программы, цель которой – убрать с улицы таких, как я. Анжела однажды сказала мне, что я – нигилистка. Когда она растолковала, что это значит, я только и могла, что рассмеяться.
– Вы ведь знаете, откуда я? – сказала я. – Чего же вы от меня ждете?
– Я могу помочь тебе. Я покачала головой:
– Вы просто хотите заполучить часть меня, вот и все. Но у меня уже ничего не осталось, мне отдавать нечего.
Однако это только часть правды. Понимаете, у меня, как у всякого добропорядочного гражданина, есть обязанности. У меня собаки. И у меня Томми. Я шутила, сказав, что он – мое любимое домашнее животное. Так называют его байкеры, занявшие пустующий дом на той же улице, где живем и мы. А для меня Томми, собаки и я сама – одна семья. Ну, во всяком случае, у кого-либо из нас вряд ли будет что-то, более похожее на семью. Как они проживут без меня, если я уйду отсюда? А кто согласится заботиться о собачьей своре и парне-инвалиде, ведь я могу уйти только вместе с ними?
Томми помешан на журналах, хотя не может прочитать ни слова. Что до меня, то я обожаю читать. У меня тысячи книг. Да-да, представьте себе! Я добываю их из мусорных баков на задворках книжных магазинов. Ну, вы ведь знаете, что продавцы отдирают обложки, чтобы вернуть деньги за непроданный товар, а сами книги выбрасывают. Не вижу в этом никакого смысла, но я-то как раз на них не жалуюсь.
Мне не так уж важно, что читать. Я просто люблю, чтобы был сюжет. Даниэла Стил или Достоевский, Сомерсет Моэм или Стивен Кинг – мне все равно. Лишь бы забыться, погрузившись в слова и строчки.
А Томми обожает журналы, ему особенно нравится, когда на обложке есть наклейка с его именем. Ну, с именем подписчика, понимаете? Эти два слова он только и может прочесть: «Томас» и «Флуд». Его зовут Томас, он сам сказал мне об этом. А фамилию придумала я. Улица, на которой мы живем, называется Флуд-стрит.
Томми любит такие журналы, как «Пипл», «Мы», «Энтертейнмент Уикли», «Лайф» и прочие в этом роде. В них много картинок и мало слов. Томми просит меня вырезать оттуда изображения людей и животных, рекламу и все, что ему нравится, а потом играет с этими вырезками, как с бумажными куклами. Наверно, таким образом он отвлекается от окружающего. Что ж, чем бы дитя ни тешилось…
В общем, у меня есть свой почтовый ящик на Грассо-стрит, возле офиса Анжелы, и все, на что я подписываюсь, мне посылают туда. Раз в неделю я захожу на почту и забираю журналы. Обычно это бывает по четвергам во второй половине дня. Конечно, почтовый ящик обходится немного дороже, чем я могу себе позволить. Приходится больше рыться по помойкам, но что поделаешь! Не могу же я лишить Томми его единственного удовольствия. Многие считают меня слишком резкой, а некоторые просто чокнутой. Может, так оно и есть, но я не скупая.
Имея собственный почтовый ящик, получаешь множество всякой интересной макулатуры, Томми, во всяком случае, находит ее интересной. Я-то обычно выбрасывала всю ерунду, но однажды он вместе со мной пошел на почту и, увидев, как я швырнула в урну эти бумажки, просто вышел из себя. Так что теперь почти все, что я получаю, я приношу домой. Он называет это сюрпризами. Когда я возвращаюсь с почты, он первым делом спрашивает:
– А сюрпризы есть?
В четверг, когда все это началось, я пошла на почту и, как обычно, свирепо зыркнула на клерка в надежде, что когда-нибудь до него дойдет, почему я злюсь, но, похоже, надеялась я напрасно. Это он науськал на меня Анжелу. Решил, что такой хорошенькой девчушке, как я, в девятнадцать лет рано становиться мешочницей. Решил мне, значит, помочь.
А я не собиралась никому объяснять, что такая жизнь меня устраивает и я сама ее выбрала. Я с двенадцати лет живу самостоятельно, собой не торгую, наркотиков не принимаю. Платья у меня хоть заплатанные и старые, зато чистые. Я моюсь каждый день, чего не могу сказать о некоторых добропорядочных гражданах, которых встречаю на улицах. От них за версту несет потом и еще неизвестно чем. А я и выгляжу вполне прилично, но, конечно, не в те дни, когда мы с Томми роемся в помойках и катим по улицам наши тележки с добычей, а вокруг, словно почетный эскорт, вышагивают все наши собаки.
В сборе мусора нет ничего дурного. Откуда, как вы думаете, получают свои самые ценные товары все эти модные антикварные лавки?
Я прекрасно справляюсь со всем и не нуждаюсь ни в помощи Анжелы, ни в помощи этого почтового служащего. А ему, скорей всего, просто хочется обзавестись подружкой.
– Ну как делишки, Мэйзи? – спросил он, когда я вошла, спросил так приветливо, словно мы были старыми друзьями.
Наверно, он узнал, как меня зовут, из того бланка, который я заполнила, когда абонировала почтовый ящик.
Я, как всегда, сделала вид, что не слышу, и вынула из ящика целую стопку корреспонденции, накопившейся за неделю. Толстую стопку, в которой было множество сюрпризов для Томми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88