Почему-то с раннего утра он чувствовал себя приподнято, его просто распирала истерическая жажда деятельности. Прежде чем завести мотор, он бросил взгляд на фасад своего дома.
Над Тронхеймом лежала сырая мгла, размывавшая все контуры. Даже его дом на другой стороне улицы показался ему уплощённым. Почти как на картине.
Что творится с вещами, которые любишь?
Почему он мог часами стоять перед полотнами Ван Гога, чувствуя в себе умиротворение, как будто они были написаны не отчаявшимся параноиком, а безупречно счастливым человеком?
Потому что ничто не могло разрушить впечатление.
Конечно, картину можно уничтожить. Но пока она существует, мгновение, запечатлённое в масле, остаётся окончательным. Вангоговские подсолнухи никогда не могли бы увянуть. На железнодорожный мост в Арле не могла бы упасть бомба. Ничто не могло лишить написанный маслом мотив его обязательности, даже если замазать картину. Оригинал под верхним слоем всё равно останется. Даже портрет человека с заострёнными чертами лица и белой повязкой через ухо, разглядывающего наблюдателя своими глубоко посаженными глазами, располагал некой благодатной надёжностью, потому что хотя бы на картине он не мог стать ещё несчастнее, не мог постареть. Он воплотил вечное мгновение. Он победил. В конечном счёте он восторжествовал над мучителями и невеждами, силой своей кисти и своего гения он просто обвёл их вокруг пальца.
Йохансон разглядывал свой дом.
Вот был бы он картиной – и я вместе с ним на той картине, думал он.
Домик на озере – это была бы следующая дивная картина; рядом портрет его бывшей жены и ещё несколько портретов – женщин, которых он знал, друзей и, конечно же, Тины Лунд. Пусть даже рука об руку с Каре Свердрупом. Да. Почему нет? Картина, на которой Тина наконец угомонилась бы, на все времена. Он не пожалел бы для неё душевного покоя и мира.
Внезапно его охватил смутный страх утраты.
Мир меняется, думал он. Он смыкается над нами. В некоем тайном месте о чём-то договорились – без нас. Люди там не присутствовали.
А такой красивый дом. Такой весёлый.
Он завёл мотор, и машина тронулась.
* * *
Киль, Германия
Эрвин Сьюсс вошёл в кабинет Бормана, за ним следом – Ивонна Мирбах.
– Позвони этому Йохансону, – сказал он. – Немедленно.
Борман знал директора «Геомара» достаточно давно, чтобы понять, что случилось нечто чрезвычайное. Нечто, сокрушившее Сьюсса.
– Что произошло? – спросил он, хотя уже догадывался. Мирбах подвинула стул и села.
– Мы просчитали на компьютере весь сценарий. Коллапс наступит раньше, чем мы думали.
Борман нахмурил лоб.
– В прошлый раз мы сомневались, что дело вообще дойдет до коллапса.
– Боюсь, что дойдёт, – сказал Сьюсс.
– Консорциумы бактерий?
– Да.
Борман почувствовал, как на лбу у него проступает холодный пот. Этого не может быть, думал он. Это же всего лишь бактерии, микроскопически маленькие организмы. Внезапно он начал рассуждать по-детски. Как может нечто столь крохотное разрушить ледяной покров толщиной больше ста метров? Что может сделать какой-то микроб на тысячах квадратных километров морского дна? Это нереально. Не бывать этому.
Они мало знали о консорциумах. Ясно было лишь то, что на глубине моря микроорганизмы разных видов объединялись в симбиоз. Серные бактерии связывались с археями – первобытными одноклеточными, представителями вообще самой древней формы жизни. Симбиозы были чрезвычайно успешны. Первые консорциумы на поверхности гидрата метана были обнаружены несколько лет назад. Серные бактерии с помощью кислорода усваивали то, что получали от архей: водород, двуокись углерода и различные углеводороды. А археи выделяли эти вещества, только напитавшись как следует своим любимым кушаньем.
Метаном.
В известной мере и серные бактерии жили метаном, только не напрямую. Поскольку в основном метан залегал в осадочном слое, лишённом кислорода, а серные бактерии без кислорода жить не могли. А археи могли. Они были в состоянии расщеплять метан без кислорода, да ещё и на километровых глубинах ниже поверхности земли. По некоторым оценкам, они перерабатывали за год триста миллионов тонн морского метана – может быть, на благо мировому климату, поскольку расщеплённый метан не мог выйти в атмосферу в качестве парникового газа. С этой точки зрения они служили чем-то вроде экологической полиции.
По крайней мере, до тех пор, пока не распространились на большой площади.
Но они жили и в симбиозе с червями. А эти странные черви с их чудовищными челюстями были битком набиты консорциумами серных бактерий и архей. Бактерии жили как на черве, так и внутри него. С каждым метром, на который червь внедрялся в гидрат, он всё глубже протаскивал с собой микроорганизмы, и те начинали разъедать лёд изнутри. Словно рак. Черви подыхали, за ними серные бактерии, но археи неуклонно пробивались сквозь лёд всё дальше к свободному метану. Они превращали некогда компактный гидрат в пористую, ломкую массу, и газ выходил наружу.
Черви не могли дестабилизировать гидрат, вспомнил Борман свои собственные слова.
Правильно. Но это была и не их задача. Черви выполняли лишь одну функцию – доставить в толщу льда пассажирский груз архей. Как омнибусы: гидрат метана, пять метров в глубину, все на выход, за работу.
Почему мы никогда не рассматривали этот сценарий, думал Борман. Температурные колебания морской воды, уменьшение гидростатического давления, землетрясения – всё это входит в репертуар ужасов при изучении гидрата. Только о бактериях никто всерьёз не думал, хотя было известно, что они делают. Никому и в страшном сне не мог привидеться сценарий подобного нашествия. Никто и в мыслях не держал возможность существования такого червя, который окажется метанотрофным самоубийцей. Его обилие, его распространение по всему континентальному склону абсурдно, необъяснимо! Армия архей, подгоняемая их фатальным аппетитом, в такой массе фактически невозможна!
И потом он снова подумал: откуда же эти микроорганизмы взялись? Что их наслало туда?
Или кто?
– Проблема в том, – сказала Мирбах, – что наши первые имитации основывались на линейных уравнениях. А действительность протекает нелинейно. Мы имеем дело частично с экспоненциальным, частично с хаотическим развитием. Лёд разлагается, газ из-под него под давлением выпирает наружу и увлекает за собой обломки. Морское дно проваливается, и момент обвала стремительно приближается…
– Ну хорошо, – Борман поднял руку. – Как долго ещё?
– Пара недель. Пара дней. Пара… – Мирбах помедлила. Потом пожала плечами: – Есть во всём этом нечто невообразимое. Мы всё ещё не знаем, действительно ли это произойдёт. Почти всё говорит за то, но сценарий настолько необычный, что мы вряд ли выйдем за пределы голого теоретизирования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242
Над Тронхеймом лежала сырая мгла, размывавшая все контуры. Даже его дом на другой стороне улицы показался ему уплощённым. Почти как на картине.
Что творится с вещами, которые любишь?
Почему он мог часами стоять перед полотнами Ван Гога, чувствуя в себе умиротворение, как будто они были написаны не отчаявшимся параноиком, а безупречно счастливым человеком?
Потому что ничто не могло разрушить впечатление.
Конечно, картину можно уничтожить. Но пока она существует, мгновение, запечатлённое в масле, остаётся окончательным. Вангоговские подсолнухи никогда не могли бы увянуть. На железнодорожный мост в Арле не могла бы упасть бомба. Ничто не могло лишить написанный маслом мотив его обязательности, даже если замазать картину. Оригинал под верхним слоем всё равно останется. Даже портрет человека с заострёнными чертами лица и белой повязкой через ухо, разглядывающего наблюдателя своими глубоко посаженными глазами, располагал некой благодатной надёжностью, потому что хотя бы на картине он не мог стать ещё несчастнее, не мог постареть. Он воплотил вечное мгновение. Он победил. В конечном счёте он восторжествовал над мучителями и невеждами, силой своей кисти и своего гения он просто обвёл их вокруг пальца.
Йохансон разглядывал свой дом.
Вот был бы он картиной – и я вместе с ним на той картине, думал он.
Домик на озере – это была бы следующая дивная картина; рядом портрет его бывшей жены и ещё несколько портретов – женщин, которых он знал, друзей и, конечно же, Тины Лунд. Пусть даже рука об руку с Каре Свердрупом. Да. Почему нет? Картина, на которой Тина наконец угомонилась бы, на все времена. Он не пожалел бы для неё душевного покоя и мира.
Внезапно его охватил смутный страх утраты.
Мир меняется, думал он. Он смыкается над нами. В некоем тайном месте о чём-то договорились – без нас. Люди там не присутствовали.
А такой красивый дом. Такой весёлый.
Он завёл мотор, и машина тронулась.
* * *
Киль, Германия
Эрвин Сьюсс вошёл в кабинет Бормана, за ним следом – Ивонна Мирбах.
– Позвони этому Йохансону, – сказал он. – Немедленно.
Борман знал директора «Геомара» достаточно давно, чтобы понять, что случилось нечто чрезвычайное. Нечто, сокрушившее Сьюсса.
– Что произошло? – спросил он, хотя уже догадывался. Мирбах подвинула стул и села.
– Мы просчитали на компьютере весь сценарий. Коллапс наступит раньше, чем мы думали.
Борман нахмурил лоб.
– В прошлый раз мы сомневались, что дело вообще дойдет до коллапса.
– Боюсь, что дойдёт, – сказал Сьюсс.
– Консорциумы бактерий?
– Да.
Борман почувствовал, как на лбу у него проступает холодный пот. Этого не может быть, думал он. Это же всего лишь бактерии, микроскопически маленькие организмы. Внезапно он начал рассуждать по-детски. Как может нечто столь крохотное разрушить ледяной покров толщиной больше ста метров? Что может сделать какой-то микроб на тысячах квадратных километров морского дна? Это нереально. Не бывать этому.
Они мало знали о консорциумах. Ясно было лишь то, что на глубине моря микроорганизмы разных видов объединялись в симбиоз. Серные бактерии связывались с археями – первобытными одноклеточными, представителями вообще самой древней формы жизни. Симбиозы были чрезвычайно успешны. Первые консорциумы на поверхности гидрата метана были обнаружены несколько лет назад. Серные бактерии с помощью кислорода усваивали то, что получали от архей: водород, двуокись углерода и различные углеводороды. А археи выделяли эти вещества, только напитавшись как следует своим любимым кушаньем.
Метаном.
В известной мере и серные бактерии жили метаном, только не напрямую. Поскольку в основном метан залегал в осадочном слое, лишённом кислорода, а серные бактерии без кислорода жить не могли. А археи могли. Они были в состоянии расщеплять метан без кислорода, да ещё и на километровых глубинах ниже поверхности земли. По некоторым оценкам, они перерабатывали за год триста миллионов тонн морского метана – может быть, на благо мировому климату, поскольку расщеплённый метан не мог выйти в атмосферу в качестве парникового газа. С этой точки зрения они служили чем-то вроде экологической полиции.
По крайней мере, до тех пор, пока не распространились на большой площади.
Но они жили и в симбиозе с червями. А эти странные черви с их чудовищными челюстями были битком набиты консорциумами серных бактерий и архей. Бактерии жили как на черве, так и внутри него. С каждым метром, на который червь внедрялся в гидрат, он всё глубже протаскивал с собой микроорганизмы, и те начинали разъедать лёд изнутри. Словно рак. Черви подыхали, за ними серные бактерии, но археи неуклонно пробивались сквозь лёд всё дальше к свободному метану. Они превращали некогда компактный гидрат в пористую, ломкую массу, и газ выходил наружу.
Черви не могли дестабилизировать гидрат, вспомнил Борман свои собственные слова.
Правильно. Но это была и не их задача. Черви выполняли лишь одну функцию – доставить в толщу льда пассажирский груз архей. Как омнибусы: гидрат метана, пять метров в глубину, все на выход, за работу.
Почему мы никогда не рассматривали этот сценарий, думал Борман. Температурные колебания морской воды, уменьшение гидростатического давления, землетрясения – всё это входит в репертуар ужасов при изучении гидрата. Только о бактериях никто всерьёз не думал, хотя было известно, что они делают. Никому и в страшном сне не мог привидеться сценарий подобного нашествия. Никто и в мыслях не держал возможность существования такого червя, который окажется метанотрофным самоубийцей. Его обилие, его распространение по всему континентальному склону абсурдно, необъяснимо! Армия архей, подгоняемая их фатальным аппетитом, в такой массе фактически невозможна!
И потом он снова подумал: откуда же эти микроорганизмы взялись? Что их наслало туда?
Или кто?
– Проблема в том, – сказала Мирбах, – что наши первые имитации основывались на линейных уравнениях. А действительность протекает нелинейно. Мы имеем дело частично с экспоненциальным, частично с хаотическим развитием. Лёд разлагается, газ из-под него под давлением выпирает наружу и увлекает за собой обломки. Морское дно проваливается, и момент обвала стремительно приближается…
– Ну хорошо, – Борман поднял руку. – Как долго ещё?
– Пара недель. Пара дней. Пара… – Мирбах помедлила. Потом пожала плечами: – Есть во всём этом нечто невообразимое. Мы всё ещё не знаем, действительно ли это произойдёт. Почти всё говорит за то, но сценарий настолько необычный, что мы вряд ли выйдем за пределы голого теоретизирования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242