– Так надо было. Мама дома?
Что-то в голосе дочери заставило Петрова сбавить тон:
– Нету мамы! К счастью... На дне рождения у сотрудницы. А то она бы с ума сошла!..
– Очень хорошо, – сказала Лидочка. – Оставь ей записку, что я с тобой. Придумай что хочешь. А сам одевайся и иди к Самошниковым.
– Что случилось?
– Папуль, все потом. А сейчас мы ждем тебя здесь.
– «Мы»?!
– Да. И документы не забудь.
– Какие еще документы?.. – не понял Николай Иванович.
– Права водительские, «ксиву» свою милицейскую. И поторопись, пап!
КВАРТИРА САМОШНИКОВЫХ
Лидочка положила трубку, сказала Толику:
– Так будет вернее. А то час поздний, любая проверка документов в электричке и... И мы – накрылись.
Толик вынул из кармана тяжелый золотой дедушкин перстень, вложил его в Лидочкину ладонь, сказал:
– Спрячь. Поженимся – сделаем из него два тоненьких колечка.
У Лидочки сил не хватило ответить – лишь головой закивала...
НОЧЬ. ПУСТОЕ ЗАГОРОДНОЕ ШОССЕ
Мчится самошниковский «Запорожец» по ночной дороге...
За рулем – подполковник милиции Николай Иванович Петров. Рядом – дочь Лидочка...
Сзади, накрытый с головой клетчатым пледом, лежал Толик Самошников.
– Ты понимаешь, что пролетаешь мимо амнистии, как фанера над Парижем?! – нервничал Николай Иванович. – А за побег тебе еще и срок добавят! И будешь ты сидеть как цуцик, с последующим переводом во взрослую колонию. А там...
– Мы должны были увидеться, дядя Коля! А иначе... – донеслось из-под пледа.
– Что «иначе», что «иначе»?! Вам вот-вот по четырнадцать, а мозги у вас, как...
– Как у взрослых, – резко оборвала его Лидочка. – Только вы с мамой к этому никак привыкнуть не можете! И не гони так. Впереди – пост ГАИ.
– Ты-то откуда знаешь?! – разозлился Николай Иванович..
– Я столько раз проехала по этой дороге, на этой же машине, что все ваши милицейские заморочки знаю на этой трассе! То, кретины, в кустах прячутся, а то за трюндель готовы паровоз остановить!..
Подполковник сплюнул, но скорость уменьшил.
– Толька... Ответь мне на один вопрос.
– Без проблем, дядя Коля, – ответил Толик из-под пледа.
– На что ты надеялся, когда рванул в Ленинград? Что не хватятся? Да? Тебя уже наверняка в розыск объявили!..
– На пацанов надеялся. Обещали прикрыть. И потом... Дядя Коля, я был обязан сегодня быть в Ленинграде!
– Да, – подтвердила Лидочка.
– Перед кем обязан? Перед ней? – в отчаянии закричал Петров и даже дал легкий подзатыльник Лидочке. – Так она бы все равно никуда от тебя не делась! Что же мы с матерью, слепые, что ли?! Обязан он был...
Лидочка не обиделась. Наоборот, наклонилась к рулю, поцеловала правую отцовскую руку, ласково потерлась щекой о его плечо.
Толик не видел этого – сказал жестко, вызывающе:
– Да, был обязан! Перед Лидкой, перед мамой, перед самим собой. Перед бабулей, дедом, отцом...
– Ладно, ладно... – смутился Петров. – Ты на меня-то не напрыгивай! Ничего я такого не сказал. Я ж за тебя боюсь.
– Спасибо, па, – сказала ему Лидочка. – Мы теперь на всю жизнь одна семья. А своих закладывать – последнее дело... – Помолчала и добавила: – Чем бы это ни кончилось.
Вот тут Петров инстинктивно испугался чего-то...
Толик сбросил с себя плед, сел и сказал:
– А еще, дядя Коля... Только вы не смейтесь. И ты, Лидуня... Мне прошлой ночью один пацан причудился... Приснился, наверное. Ни статьи его не знаю, ни когда его к нам кинули... Но уже в робе зэковской, в прохорях казенных... И вроде бы этот пацан называет меня полным именем, которого здесь никто не знает, и говорит: «Толик-Натанчик... Ты совсем не похож на своего старшего брата... Общее что-то есть, но все – другое...» А я его будто спрашиваю: «А ты откуда его знаешь?» А он говорит: «Я его очень любил...» И дает мне две кассеты для магнитофона, и говорит: «Вот возьми. На одной он поет, а на другой стихи читает. И не бойся, нужно будет – поезжай домой и сделай все, что тебе покажется необходимым. А я здесь за тебя побуду». И я взял Лешины кассеты, и... И вроде бы думаю – приснится же такое! А утром застилаю свою койку, а под матрасом – две кассеты заграничные... Я до развода отпросился на секунду в Ленкомнату, сунул одну кассетку в магнитофон (нам шефы-погранцы подарили), включил – а там Лешкин голос...
Из-за поворота показался высокий бетонный забор с яркими лампами.
– Все, дядя Коля, приехали, – сказал Толик. – Разворачивайтесь. Я здесь сам доберусь... Спасибо вам, Николай Иванович. Лидуня, вот... возьми эти кассеты. Я в Ленинграде забыл их оставить. Мама выпишется – отдай ей...
Лидочка повернулась к Толику, встала на колени в пассажирском кресле, взяла кассеты...
...перегнулась через спинку сиденья и, ничуть не стесняясь отца, обняла и нежно расцеловала Толика.
– Хотела бы я посмотреть на того пацана, который за тебя там остался... – сказала Лидочка. – Иди, То-лян. И ни черта не бойся – мы с тобой. До самого, самого конца.
Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:
– Все. Теперь будем ждать.
Выскользнул из машины и...
...тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с яркими лампами и затейливыми гирляндами колючей проволоки...
конец десятой серии
Одиннадцатая серия
НОЧЬ. «ЗАПОРОЖЕЦ» У ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ
Стоит «Запорожец» на загородной грунтовой дороге неподалеку от ярко освещенных бетонных стен высокого забора воспитательной колонии усиленного режима...
Подполковник милиции Николай Иванович Петров сидит за рулем.
Положил руки на баранку, опустил голову на руки...
Его дочь, тринадцатилетняя Лидочка, прощается с Толиком-Натанчиком Самошниковым, целует его и говорит:
– Хотела бы я посмотреть на того пацана, который за тебя там остался, – и показывает на высокий бетонный забор. – Иди, Толян. И ни черта не бойся – мы с тобой. До самого, самого конца.
Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:
– Все. Теперь будем ждать.
Выскользнул из машины и...
...тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с яркими лампами и затейливыми гирляндами колючей проволоки...
Николай Иванович завел двигатель, стал разворачивать машину в обратном направлении...
...и вот уже мчится в ночи «Запорожец» по дороге в Ленинград...
Напряженно вглядывается в дальний свет фар Николай Иванович...
Сидит рядом с ним его дочь – Лидочка.
Уставилась в боковое стекло неподвижным взглядом, и мимо нее пролетают черные деревья, черные кусты, черные строения – то ли спящие, то ли покинутые. Неживые...
* * *
Но постепенно вся эта чернота за боковым стеклом «Запорожца», куда не достает свет фар, устремленный только вперед...
...и трескучий шум «запорожского» двигателя...
...начинают преобразовываться...
...в грохот железнодорожного электровоза, с длинным хвостом из вагонов, несущихся по рельсам в белесой предрассветной мгле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Что-то в голосе дочери заставило Петрова сбавить тон:
– Нету мамы! К счастью... На дне рождения у сотрудницы. А то она бы с ума сошла!..
– Очень хорошо, – сказала Лидочка. – Оставь ей записку, что я с тобой. Придумай что хочешь. А сам одевайся и иди к Самошниковым.
– Что случилось?
– Папуль, все потом. А сейчас мы ждем тебя здесь.
– «Мы»?!
– Да. И документы не забудь.
– Какие еще документы?.. – не понял Николай Иванович.
– Права водительские, «ксиву» свою милицейскую. И поторопись, пап!
КВАРТИРА САМОШНИКОВЫХ
Лидочка положила трубку, сказала Толику:
– Так будет вернее. А то час поздний, любая проверка документов в электричке и... И мы – накрылись.
Толик вынул из кармана тяжелый золотой дедушкин перстень, вложил его в Лидочкину ладонь, сказал:
– Спрячь. Поженимся – сделаем из него два тоненьких колечка.
У Лидочки сил не хватило ответить – лишь головой закивала...
НОЧЬ. ПУСТОЕ ЗАГОРОДНОЕ ШОССЕ
Мчится самошниковский «Запорожец» по ночной дороге...
За рулем – подполковник милиции Николай Иванович Петров. Рядом – дочь Лидочка...
Сзади, накрытый с головой клетчатым пледом, лежал Толик Самошников.
– Ты понимаешь, что пролетаешь мимо амнистии, как фанера над Парижем?! – нервничал Николай Иванович. – А за побег тебе еще и срок добавят! И будешь ты сидеть как цуцик, с последующим переводом во взрослую колонию. А там...
– Мы должны были увидеться, дядя Коля! А иначе... – донеслось из-под пледа.
– Что «иначе», что «иначе»?! Вам вот-вот по четырнадцать, а мозги у вас, как...
– Как у взрослых, – резко оборвала его Лидочка. – Только вы с мамой к этому никак привыкнуть не можете! И не гони так. Впереди – пост ГАИ.
– Ты-то откуда знаешь?! – разозлился Николай Иванович..
– Я столько раз проехала по этой дороге, на этой же машине, что все ваши милицейские заморочки знаю на этой трассе! То, кретины, в кустах прячутся, а то за трюндель готовы паровоз остановить!..
Подполковник сплюнул, но скорость уменьшил.
– Толька... Ответь мне на один вопрос.
– Без проблем, дядя Коля, – ответил Толик из-под пледа.
– На что ты надеялся, когда рванул в Ленинград? Что не хватятся? Да? Тебя уже наверняка в розыск объявили!..
– На пацанов надеялся. Обещали прикрыть. И потом... Дядя Коля, я был обязан сегодня быть в Ленинграде!
– Да, – подтвердила Лидочка.
– Перед кем обязан? Перед ней? – в отчаянии закричал Петров и даже дал легкий подзатыльник Лидочке. – Так она бы все равно никуда от тебя не делась! Что же мы с матерью, слепые, что ли?! Обязан он был...
Лидочка не обиделась. Наоборот, наклонилась к рулю, поцеловала правую отцовскую руку, ласково потерлась щекой о его плечо.
Толик не видел этого – сказал жестко, вызывающе:
– Да, был обязан! Перед Лидкой, перед мамой, перед самим собой. Перед бабулей, дедом, отцом...
– Ладно, ладно... – смутился Петров. – Ты на меня-то не напрыгивай! Ничего я такого не сказал. Я ж за тебя боюсь.
– Спасибо, па, – сказала ему Лидочка. – Мы теперь на всю жизнь одна семья. А своих закладывать – последнее дело... – Помолчала и добавила: – Чем бы это ни кончилось.
Вот тут Петров инстинктивно испугался чего-то...
Толик сбросил с себя плед, сел и сказал:
– А еще, дядя Коля... Только вы не смейтесь. И ты, Лидуня... Мне прошлой ночью один пацан причудился... Приснился, наверное. Ни статьи его не знаю, ни когда его к нам кинули... Но уже в робе зэковской, в прохорях казенных... И вроде бы этот пацан называет меня полным именем, которого здесь никто не знает, и говорит: «Толик-Натанчик... Ты совсем не похож на своего старшего брата... Общее что-то есть, но все – другое...» А я его будто спрашиваю: «А ты откуда его знаешь?» А он говорит: «Я его очень любил...» И дает мне две кассеты для магнитофона, и говорит: «Вот возьми. На одной он поет, а на другой стихи читает. И не бойся, нужно будет – поезжай домой и сделай все, что тебе покажется необходимым. А я здесь за тебя побуду». И я взял Лешины кассеты, и... И вроде бы думаю – приснится же такое! А утром застилаю свою койку, а под матрасом – две кассеты заграничные... Я до развода отпросился на секунду в Ленкомнату, сунул одну кассетку в магнитофон (нам шефы-погранцы подарили), включил – а там Лешкин голос...
Из-за поворота показался высокий бетонный забор с яркими лампами.
– Все, дядя Коля, приехали, – сказал Толик. – Разворачивайтесь. Я здесь сам доберусь... Спасибо вам, Николай Иванович. Лидуня, вот... возьми эти кассеты. Я в Ленинграде забыл их оставить. Мама выпишется – отдай ей...
Лидочка повернулась к Толику, встала на колени в пассажирском кресле, взяла кассеты...
...перегнулась через спинку сиденья и, ничуть не стесняясь отца, обняла и нежно расцеловала Толика.
– Хотела бы я посмотреть на того пацана, который за тебя там остался... – сказала Лидочка. – Иди, То-лян. И ни черта не бойся – мы с тобой. До самого, самого конца.
Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:
– Все. Теперь будем ждать.
Выскользнул из машины и...
...тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с яркими лампами и затейливыми гирляндами колючей проволоки...
конец десятой серии
Одиннадцатая серия
НОЧЬ. «ЗАПОРОЖЕЦ» У ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ
Стоит «Запорожец» на загородной грунтовой дороге неподалеку от ярко освещенных бетонных стен высокого забора воспитательной колонии усиленного режима...
Подполковник милиции Николай Иванович Петров сидит за рулем.
Положил руки на баранку, опустил голову на руки...
Его дочь, тринадцатилетняя Лидочка, прощается с Толиком-Натанчиком Самошниковым, целует его и говорит:
– Хотела бы я посмотреть на того пацана, который за тебя там остался, – и показывает на высокий бетонный забор. – Иди, Толян. И ни черта не бойся – мы с тобой. До самого, самого конца.
Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:
– Все. Теперь будем ждать.
Выскользнул из машины и...
...тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с яркими лампами и затейливыми гирляндами колючей проволоки...
Николай Иванович завел двигатель, стал разворачивать машину в обратном направлении...
...и вот уже мчится в ночи «Запорожец» по дороге в Ленинград...
Напряженно вглядывается в дальний свет фар Николай Иванович...
Сидит рядом с ним его дочь – Лидочка.
Уставилась в боковое стекло неподвижным взглядом, и мимо нее пролетают черные деревья, черные кусты, черные строения – то ли спящие, то ли покинутые. Неживые...
* * *
Но постепенно вся эта чернота за боковым стеклом «Запорожца», куда не достает свет фар, устремленный только вперед...
...и трескучий шум «запорожского» двигателя...
...начинают преобразовываться...
...в грохот железнодорожного электровоза, с длинным хвостом из вагонов, несущихся по рельсам в белесой предрассветной мгле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87