Она склонила голову к соединённым у груди ладоням. Золотой венец на её голове сиял в луче осеннего солнца.
Тидмар наложил на себя крестное знамение. Дева Мария подняла голову и посмотрела на рыцаря. Она протянула к нему ладони, тевтонец слез с коня. Но видение растаяло. Когда Тидмар снова обратил свой взор к болотам, там, у сыпучей гряды, уже никого не было. Рыцарь ещё раз перекрестился, взял коня под уздцы и пошёл к тому месту. Он думал, что нужно будет поставить там каменный молильный крест. Если, конечно, приор поверит в схождение Святой Девы Марии с небес. Бедный Родингер! Его душа не выдержала такого потрясения. Он тоже видел богородицу. Конечно! Теперь Тидмар понимал, что стало причиной помешательства Родингера.
Рыцарь шёл по сухому, каменистому настилу равнины, разгребая щебень запылёнными ногавицами. Его сердце стучало ровно и сдержанно. Вот за краем каменистой гряды показалось болото. Бурая, маслистая вывороть земляной утробы. До самого горизонта. И вдруг он снова увидел святой образ. Там, на болоте. Дева Мария звала его за собой. Тидмару стало трудно дышать. Он бросил повод, и конь вяло поплёлся в сторону. Тевтонец шагнул в гнилую воду. Под ногами хлюпала болотная зыбь. Шаги то расползались, то проваливались в пахучую грязь болота. Но Тидмар ничего не замечал. Он шёл одержимый и неистовый. Шёл до тех пор, пока не выбился из сил. Кожаные ногавицы отсырели, и вся его одежда вымокла. Рыцарь остановился, чтобы перевести дух. Воды под ногами прибавилось. Теперь она поднялась до пояса. Тевтонец шагнул вперёд, но шага не получилось. Он увяз. Тидмар силился выбраться, раскачиваясь из стороны в сторону, но болотная зыбь заглатывала его всё глубже. Рыцарь в спасительной надежде обратил взор к богоматери. Она исчезла. Болота были пусты.
Конь Тидмара вернулся в Шлосс один. Без своего хозяина. Ульрих фон Поллен сщурил глаза. Его распирала злость.
— К оружию! — прохрипел Шлосский приор.
Торопливые руки сержантов стягивали шнуры дублета. Нагрудник плотно облегал сухое тело барона. Он поднял руки и, найдя в своём одеянии достаточное удобство, кивнул в сторону кольчуги. Кольчатый обер, склёпанный терпеливой рукой саксонского мастера, рассыпался тысячами колец по телу рыцаря. Кольчуга переливчато отыграла вечернему свету. Ульрих фон Поллен сразу обрёл твёрдость в ногах и телесную крепь. А сержанты уже облачали приора в великолепный шёлковый плащ с нашитым чёрным крестом.
Прежде чем возложить на себя ременную перевязь ножен, приор освободил клинок от их опеки и перекрестил фухтель своего меча двумя пальцами. Вдоль и поперёк полосы. Теперь всё было готово. Теперь беспокойное сердце барона стремилось к седлу.
Рыцари выехали парадом. Под черно-белым стягом с алой обшивкой. Парад, похожий на длинную, пятнистую скарпею, ощетинился иголками копий.
Тидмара искали и на следующий день, но никаких следов рыцаря обнаружить не удалось.
Нет, не верил Шлосский приор, что здесь обошлось без прусинов. Без их скрадного промысла. Но ведь рыцарь — не девица, не визгом обороняется. И хотя тевтонцы никогда не расстаются с мечом, есть у них ещё и подпазух-кинжал, квилон, к которому подобраться чужая рука не может. Значит, должен был Тидмар вспотрошить прусячее брюхо. Может быть, подманили, завлекли? Но почему тогда коня выпустили? Не скоро остыли тревожные мысли барона фон Поллена.
Был обычный день, и братство собиралось к обедне. Рыцари в холстинах, подвязанные верёвками и с монашескими чётками в руках, толпились у соборных дверей. Тревожно звучал клавикорд, поглощая холодными звуками несдержанность молодых тевтонских душ. И тут все увидели её. От Шлосских ворот вглубь двора шла мадонна с золотым венком на голове. Братья окаменели. И только их приор, чувствуя на себе великую ответственность за происходящее, шагнул навстречу Деве Марии. Когда мадонна подошла к барону вплотную, он упал перед ней на колени и наклонил голову.
— Ты никогда не думал, что жизни, которые ты забираешь у других, могут быть достойнее и чище твоей? — вдруг спросила мадонна. — Тебе нужна святая цель. Но она тебе нужна лишь для того, чтобы убивать, жечь, вешать. Главное, чтобы она давала тебе это право. Ты называешь себя воином во Христе. Знаешь, чем ты отличаешься от простого воина? Простой воин призван сохранять людям жизнь, а ты призван убивать, жечь, вешать… Ты носишь свой чёрный крест на плече. Носи же отныне его и на сердце! — В руке Аненки блеснул кинжал. Двумя ударами, крест накрест, она распорола грудь Ульриха фон Поллена. Тевтонцы замерев смотрели на происходящее. Женщина сняла с головы венец и бросила его на землю. Рядом лёг кинжал, перемазанный в крови Шлосского приора. Аненка повернулась и пошла прочь.
Ворон
В лесных затайках ещё сидела осень. Лес оглох от тишины. Его уже обожгло первым морозом, но отпустило. Теперь он отходил испариной. По суходолам легли туманы. Далеко, сколько хватало глаз. Должно быть, до самой стольной Твери.
В это время года редко кого встретишь на окольной дороге вдали от насиженных жилищ. Разве что угрюмого пустынника, что давно прижился к немереному русскому перепутью. И куда отсюда можно спешить? Всё равно ночевать придётся в поле, подмяв под худые бока травяного перестоя. До полуночи ещё как-нибудь, а уж после земля такого холоду даст — душа стынет. Какой там сон. Холодно так, что хоть кричи. Хуже нет ночь в поле пересиживать. И огня не разжечь — приметить могут. В лесу, если забраться подальше да в овражек, да лапнику нагромоздить, можно и до утра доспать. А в поле — нет. Холодно. Добро ещё, что дождь не взялся. А то вообще хоть умирай. Вымокнешь, и холод, и сил нет как сон забирает. Совсем худо.
Первую ночь пересиживали в разговорах. Без натуги. Говорили в полголоса, но без умолку и кто о чём. Вторую ночь спали стоя, привалившись к деревьям. Просыпались об землю. Сил не было подняться, но мы превозмогали немощь и вставали к своим подпорам. Вот третья ночь. Должно быть, всё скоро кончится. Ведь они идут. Который день идут. Через леса, всеми хожими путями, что сюда ведут. Может, утром и кончится. Как-то не верилось в это. Зналось, но не верилось. Ещё не ладилось в уме, что владимирские подступят именно здесь. Через нас, стало быть. Почему здесь? Что, лесов им мало или хожней других нет? Посмотри, какие вокруг дали, глазом не перемахнёшь. Но десятник вывел нас сюда. Без расчётов и колебаний. Значит, здесь.
Должно быть, на войне хуже всего сторожам. Те-то, полковые, поди, спят сейчас вповалку. Мягко спят, и тепло и сыто. Дружина ведь. А мы?
Из лесу пришёл Мелетич. В его медном поварнике дымилось пойло. Где-то там, за деревьями, тлел костерок. Михалко Мелетич с ног до головы пропах дымом. Шишки жёг. Шишечный прогар пахнет совсем не так, как ветвяжный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50