Двадцать один против одного...
Он рассмеялся. Энарос кивнул, Дукалон ухмыльнулся, Каанууб
побледнел. Ридондо взмахнул кулаком и воскликнул звенящим
голосом:
-- Клянусь Валкой! Они запомнят эту ночь, те, что бряцают
золотыми струнами! Падение тирана, смерть деспота -- какую
песню я сложу!
В его глазах пылал дикий фанатизм и остальные поглядывали
на него с сомнением, все, кроме Ардиона, опустившего голову,
чтобы скрыть усмешку. Затем изгнанник внезапно поднялся со
своего места.
-- Довольно! Расходитесь по своим местам и ни словом, ни
делом, ни взглядом не выдайте того, что у вас на уме, -- он
задумчиво поглядел на Каанууба. -- Владетель, твое бледное лицо
подведет тебя. Если ты встретишься с Куллом и он посмотрит тебе
в глаза своими серыми льдинками, ты упадешь в обморок. Уезжай в
свое деревенское имение и жди, пока мы не пошлем за тобой.
Четверых для этого дела достаточно.
Каанууб чуть не рухнул от нежданной радости, что-то
неразборчиво бормоча. Остальные кивнули отверженному и отбыли.
Ардион потянулся, словно огромный кот, и улыбнулся. Он
позвал раба и появился хмурый человек с шрамом на плече от
клейма, которым метят воров.
-- Итак, завтра я появлюсь открыто, -- промолвил Ардион,
беря поднесенную ему чашу. -- И дам народу Валузии возможность
насытить свои глаза лицезрением моей особы. Уже целые месяцы с
тех самых пор, когда Мятежная Четверка призвала меня с моих
гор, я прячусь подобно крысе. Живу под носом у моих врагов,
таюсь от дневного света, пробираюсь по ночам, замаскированным,
по темным улицам и еще более темным коридорам. И все же я
добился того, что эти мятежные господа не смогли сделать.
Работая через них и через других людей, многие из которых даже
никогда не видели моего лица, я нашпиговал всю империю
недовольством и подкупом. Деньгами я перетягивал чиновников на
свою сторону, сеял раздоры между людьми -- короче, я, оставаясь
в тени, подготовил падение царя, ныне восседающего на троне в
солнечном блеске славы. Ах, друг мой, я почти позабыл, что был
государственным мужем до того, как стал изгнанником, пока
Каанууб и Дукалон не послали за мной.
-- Ты работаешь со странными сообщниками, -- отозвался
раб.
-- Да, они слабые люди, но каждый из них силен в своем
роде,-- лениво протянул изгнанник. -- Дукалон хитер, смел и
нахален. У него есть родственники, занимающие высокие посты. Но
он обнищал и его разоренные поместья обременены долгами. Энарос
-- грубое животное Он силен и храбр как лев, и пользуется
определенным авторитетом у войска, но во всем остальном он
бесполезен, потому что ему не хватает мозгов. Каанууб хитер в
своей подлости и полон козней. В остальном же он -- дурак и
трус. Он скуп, хоть и обладает огромным богатством, что и
помогло мне осуществить мои замыслы. Ридондо же всего лишь
безумный поэт, и притом глуп как пробка. Он отважен, но
бестолков. Зато он любимец народа, потому что его песни доходят
до сердца простых людей. И только он может привлечь к нам эти
сердца, если наше дело выгорит.
-- И кто же тогда взойдет на трон?
-- Каанууб, конечно. Или, по крайней мере, так думает он
сам! В его жилах есть капля царской крови, крови царя, которого
Кулл убил голыми руками. И этот теперешний царь совершил грубую
ошибку. Он знает, что еще живы люди, которые и доныне чванятся
своим родством с прежней династией, и он позволяет им жить. Так
что Каанууб рвется к трону. Дукалон хочет вернуть те милости,
которые валились на него при старом режиме, дабы он мог поднять
свои поместья из руин, а титул -- до прежнего величия. Энарос
ненавидит Келькора, военачальника Алых Убийц, и полагает, что
место должно достаться ему. Он хочет стать верховным
военачальником всех воинств Валузии. Что же до Ридондо -- ба! Я
презираю этого человека и восхищаюсь им в то же самое время.
Это просто идеалист. Он видит в Кулле, чужеземце и варваре,
лишь грубого дикаря с обагренными кровью руками, пришедшего
из-за моря, дабы вторгнуться в мирную и счастливую страну. Он
уже обожествил убитого Куллом царя, позабыв злодейскую натуру
покойного. Он позабыл притеснения, от которых во время его
правления стенала вся страна и, главное, заставляет забыть об
этом народ. Люди уже поют "Плач по царю", в котором Ридондо
превозносит злодея до небес и изображает Кулла "жестокосердым
дикарем". Кулл смеется над этими песнями и отпускает Ридондо
его грехи, хотя почему-то при этом дивится, отчего это люди
начинают косо смотреть на него.
-- Но почему Ридондо ненавидит Кулла?
-- Потому что он поэт, а поэты всегда ненавидят тех, кто
стоит у власти, и прошлое им всегда кажется лучше настоящего.
Ридондо -- это пламенеющий факел идеализма, и он видит себя
героем, рыцарем без страха и упрека, свергающим тирана.
-- А ты сам?
Ардион рассмеялся и осушил чашу.
-- О, у меня есть свои собственные идеи. Поэты опасны,
поскольку порой они верят в то, о чем поют. Ну, а я верю в то,
что я думаю. И я думаю, что Каанууб недолго продержится на
троне. Несколько месяцев назад мое честолюбие простиралось не
далее опустошения деревень и ограбления караванов. И я думал,
что так оно и будет вовеки. Ну а теперь... А теперь --
посмотрим!
2. "Тогда я был освободителем. А теперь"...
Богатые занавеси на стенах и мягкий толстый ковер на полу
лишь подчеркивали пустоту комнаты. В ней стоял лишь маленький
письменный стол, за которым сидел человек. Человек, который был
бы сразу заметен даже среди тысячной толпы. И не только из-за
его огромного роста и мощного сложения, хотя это и усиливало
общее впечатление. Но его лицо, смуглое и бесстрастное,
притягивало любой взгляд, а узкие серые глаза подавляли волю
других своим ледяным спокойствием. Каждое его движение, даже
самое легкое, свидетельствовало о великолепной мускулатуре,
находившейся в полной гармонии с мозгом, управляющим ей. Ни
одно его движение не было лишним. Он либо застывал бронзовой
статуей, либо двигался с такой кошачьей стремительностью, что
движения его казались смазанными скоростью. Сейчас он отдыхал,
опершись подбородком о сложенные руки, лежащие на столе, и
мрачно глядя на человека, стоявшего перед ним. В данный момент
этот человек был занят собственными делами -- завязывал ремешки
кирасы. При этом он бездумно насвистывал, что было по меньшей
мере странно и неприлично, ибо он находился пред ликом царя.
-- Брул, -- сказал царь, -- эти государственные дела
утомляют меня так, как не утомляла ни одна битва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Он рассмеялся. Энарос кивнул, Дукалон ухмыльнулся, Каанууб
побледнел. Ридондо взмахнул кулаком и воскликнул звенящим
голосом:
-- Клянусь Валкой! Они запомнят эту ночь, те, что бряцают
золотыми струнами! Падение тирана, смерть деспота -- какую
песню я сложу!
В его глазах пылал дикий фанатизм и остальные поглядывали
на него с сомнением, все, кроме Ардиона, опустившего голову,
чтобы скрыть усмешку. Затем изгнанник внезапно поднялся со
своего места.
-- Довольно! Расходитесь по своим местам и ни словом, ни
делом, ни взглядом не выдайте того, что у вас на уме, -- он
задумчиво поглядел на Каанууба. -- Владетель, твое бледное лицо
подведет тебя. Если ты встретишься с Куллом и он посмотрит тебе
в глаза своими серыми льдинками, ты упадешь в обморок. Уезжай в
свое деревенское имение и жди, пока мы не пошлем за тобой.
Четверых для этого дела достаточно.
Каанууб чуть не рухнул от нежданной радости, что-то
неразборчиво бормоча. Остальные кивнули отверженному и отбыли.
Ардион потянулся, словно огромный кот, и улыбнулся. Он
позвал раба и появился хмурый человек с шрамом на плече от
клейма, которым метят воров.
-- Итак, завтра я появлюсь открыто, -- промолвил Ардион,
беря поднесенную ему чашу. -- И дам народу Валузии возможность
насытить свои глаза лицезрением моей особы. Уже целые месяцы с
тех самых пор, когда Мятежная Четверка призвала меня с моих
гор, я прячусь подобно крысе. Живу под носом у моих врагов,
таюсь от дневного света, пробираюсь по ночам, замаскированным,
по темным улицам и еще более темным коридорам. И все же я
добился того, что эти мятежные господа не смогли сделать.
Работая через них и через других людей, многие из которых даже
никогда не видели моего лица, я нашпиговал всю империю
недовольством и подкупом. Деньгами я перетягивал чиновников на
свою сторону, сеял раздоры между людьми -- короче, я, оставаясь
в тени, подготовил падение царя, ныне восседающего на троне в
солнечном блеске славы. Ах, друг мой, я почти позабыл, что был
государственным мужем до того, как стал изгнанником, пока
Каанууб и Дукалон не послали за мной.
-- Ты работаешь со странными сообщниками, -- отозвался
раб.
-- Да, они слабые люди, но каждый из них силен в своем
роде,-- лениво протянул изгнанник. -- Дукалон хитер, смел и
нахален. У него есть родственники, занимающие высокие посты. Но
он обнищал и его разоренные поместья обременены долгами. Энарос
-- грубое животное Он силен и храбр как лев, и пользуется
определенным авторитетом у войска, но во всем остальном он
бесполезен, потому что ему не хватает мозгов. Каанууб хитер в
своей подлости и полон козней. В остальном же он -- дурак и
трус. Он скуп, хоть и обладает огромным богатством, что и
помогло мне осуществить мои замыслы. Ридондо же всего лишь
безумный поэт, и притом глуп как пробка. Он отважен, но
бестолков. Зато он любимец народа, потому что его песни доходят
до сердца простых людей. И только он может привлечь к нам эти
сердца, если наше дело выгорит.
-- И кто же тогда взойдет на трон?
-- Каанууб, конечно. Или, по крайней мере, так думает он
сам! В его жилах есть капля царской крови, крови царя, которого
Кулл убил голыми руками. И этот теперешний царь совершил грубую
ошибку. Он знает, что еще живы люди, которые и доныне чванятся
своим родством с прежней династией, и он позволяет им жить. Так
что Каанууб рвется к трону. Дукалон хочет вернуть те милости,
которые валились на него при старом режиме, дабы он мог поднять
свои поместья из руин, а титул -- до прежнего величия. Энарос
ненавидит Келькора, военачальника Алых Убийц, и полагает, что
место должно достаться ему. Он хочет стать верховным
военачальником всех воинств Валузии. Что же до Ридондо -- ба! Я
презираю этого человека и восхищаюсь им в то же самое время.
Это просто идеалист. Он видит в Кулле, чужеземце и варваре,
лишь грубого дикаря с обагренными кровью руками, пришедшего
из-за моря, дабы вторгнуться в мирную и счастливую страну. Он
уже обожествил убитого Куллом царя, позабыв злодейскую натуру
покойного. Он позабыл притеснения, от которых во время его
правления стенала вся страна и, главное, заставляет забыть об
этом народ. Люди уже поют "Плач по царю", в котором Ридондо
превозносит злодея до небес и изображает Кулла "жестокосердым
дикарем". Кулл смеется над этими песнями и отпускает Ридондо
его грехи, хотя почему-то при этом дивится, отчего это люди
начинают косо смотреть на него.
-- Но почему Ридондо ненавидит Кулла?
-- Потому что он поэт, а поэты всегда ненавидят тех, кто
стоит у власти, и прошлое им всегда кажется лучше настоящего.
Ридондо -- это пламенеющий факел идеализма, и он видит себя
героем, рыцарем без страха и упрека, свергающим тирана.
-- А ты сам?
Ардион рассмеялся и осушил чашу.
-- О, у меня есть свои собственные идеи. Поэты опасны,
поскольку порой они верят в то, о чем поют. Ну, а я верю в то,
что я думаю. И я думаю, что Каанууб недолго продержится на
троне. Несколько месяцев назад мое честолюбие простиралось не
далее опустошения деревень и ограбления караванов. И я думал,
что так оно и будет вовеки. Ну а теперь... А теперь --
посмотрим!
2. "Тогда я был освободителем. А теперь"...
Богатые занавеси на стенах и мягкий толстый ковер на полу
лишь подчеркивали пустоту комнаты. В ней стоял лишь маленький
письменный стол, за которым сидел человек. Человек, который был
бы сразу заметен даже среди тысячной толпы. И не только из-за
его огромного роста и мощного сложения, хотя это и усиливало
общее впечатление. Но его лицо, смуглое и бесстрастное,
притягивало любой взгляд, а узкие серые глаза подавляли волю
других своим ледяным спокойствием. Каждое его движение, даже
самое легкое, свидетельствовало о великолепной мускулатуре,
находившейся в полной гармонии с мозгом, управляющим ей. Ни
одно его движение не было лишним. Он либо застывал бронзовой
статуей, либо двигался с такой кошачьей стремительностью, что
движения его казались смазанными скоростью. Сейчас он отдыхал,
опершись подбородком о сложенные руки, лежащие на столе, и
мрачно глядя на человека, стоявшего перед ним. В данный момент
этот человек был занят собственными делами -- завязывал ремешки
кирасы. При этом он бездумно насвистывал, что было по меньшей
мере странно и неприлично, ибо он находился пред ликом царя.
-- Брул, -- сказал царь, -- эти государственные дела
утомляют меня так, как не утомляла ни одна битва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52