Он вспомнил хладнокровие, с каким отец сделал выстрел, как испугались собаки. Вспомнил олениху и весь этот ужас – её тёплое мясо на ране отца. Ему вспомнился оленёнок – и он резко выпрямился. Оленёнок был один в ночи, как только что был один он сам. Несчастье, которое могло унести отца, отняло у него мать. Он лежит голодный, смятенный среди грома, дождя и молний, рядом с разорённым телом матери, и ждёт, когда это окоченелое тело поднимется и даст ему пищу, утешение и тепло. Джоди уткнулся лицом в свисающие с кровати одеяла и горько заплакал. Его сердце разрывалось от ненависти к смерти и сострадания к одиночеству.
Глава пятнадцатая


Джоди снился отрывчатый сон. Вместе с отцом он сражался против гнезда гремучих змей. Они ползали по его ногам, волоча за собой кольца-погремки, которые тихо потрескивали. Затем гнездо обратилось в одну гигантскую змею. Она приблизилась к нему на уровне лица и бросилась на него, и он хотел крикнуть, но не мог. Он поискал взглядом отца. Тот лежал под змеей, обратив к тёмному небу открытые глаза. Его тело вспухло до размеров медведя. Он был мёртв. Джоди стал пятиться от гремучки, и каждый шаг стоил ему неимоверных усилий. Его ноги словно прилипали к земле. Змея вдруг исчезла, и он оказался один на продуваемом ветром просторе, с оленёнком на руках. Отца не было. Его охватила такая скорбь, что казалось, сердце его вот-вот разорвётся. Он проснулся в слезах и сел прямо на твёрдом полу.
Над росчистью занимался рассвет. Бледный свет полосами разгорался за соснами. В комнате стоял серый сумрак. Какое-то мгновение он ещё продолжал ощущать оленёнка у своей груди. Затем вспомнил. Поспешно вскочил на ноги и поглядел на отца.
Пенни дышал гораздо свободнее. Он всё ещё был распухший и в лихорадке, но выглядел не хуже, чем когда его покусали дикие пчёлы. Матушка Бэкстер спала в кресле-качалке с запрокинутой назад головой. Старый доктор лежал поперёк кровати в ногах Пенни.
– Доктор! – шёпотом позвал Джоди.
– Что такое? Что такое? Что такое? – забормотал тот.
– Доктор! Поглядите на отца!
Доктор пошевелился и привстал на локте. Моргая, протёр глаза. Сел. Склонился над Пенни.
– Господи боже, он обмогся.
– А? – произнесла матушка Бэкстер и выпрямилась в кресле. – Он умер?
– Как раз наоборот.
Она разразилась слезами.
– Послушать вас, так подумаешь, что вы огорчены, – сказал доктор.
– Вам просто не понять, что бы это значило, если бы он оставил нас тут одних.
Джоди впервые слышал, чтобы она разговаривала с такой кроткостью.
– У вас есть ещё мужчина, – сказал доктор. – Посмотрите на Джоди. Он уже совсем взрослый, может и за плуг стать, и урожай собрать, и на охоту сходить.
– Джоди молодец, да только мальчишка он ещё, и ничего больше. Одно шастанье да баловство на уме.
Джоди потупил голову. Это была правда.
– А отец поощряет его, – сказала она.
– Ну что ж, малыш, радуйся, что у тебя есть поощрение. У большинства из нас этого нет во всю жизнь. А теперь, мадам, опрокинем в бедолажку ещё молока, как только он проснется.
– Я схожу подою, ма, – с горячностью сказал Джоди.
– Давно пора, – довольно сказала она.
Он пошёл через переднюю комнату. Бык сидел на полу, протирая спросонья глаза, Мельничное Колесо ещё спал.
– Док говорит, отец обмогся, – сказал Джоди.
– Прах меня разбери! Я-то проснулся, думаю, надо идти помогать хоронить.
Джоди обошёл дом и снял со стены тыкву-долблёнку, служившую подойником. Рассвет был ещё овит туманом. На мелии у калитки кричал тонким металлическим криком пересмешник. Неуверенно пропел петух. Был тот час, когда Пенни обычно вставал, позволяя Джоди поспать ещё немножко. Утро было тихое, с ветерком, слабо шелестевшим в верхушках высоких сосен. К росчисти протягивал свои тонкие пальцы восход. Когда Джоди хлопнул калиткой на скотном дворе, с сосен, со свистом рассекая крыльями воздух, вспорхнули голуби.
– Эгей! – ликуя, крикнул он им вслед.
Трикси замычала, услышав его. Он полез на сеновал сбросить ей сена. Она очень неприхотливая, подумалось ему, её так плохо кормят, а она всё-таки дает молоко. Трикси жадно хрумкала сено. Она угрожающе подняла ногу, когда он, доя, по неловкости сделал ей больно. Он тщательно отжал молоко из двух сосков, затем подпустил телёнка к двум другим. Молока набралось меньше, чем обычно надаивал отец. Он решил не пить его вовсе, чтобы всё шло отцу для поправки.
Телёнок торкался головой в обвисшее вымя и шумно сосал. Пожалуй, он всё-таки уже вырос из молочного возраста. В памяти снова всплыло воспоминание об оленёнке, свинцовой тяжестью легло на сердце. Наверное, он просто обезумел от голода в эту минуту. А может, он пытался сосать холодные соски матери. Обнажённое мясо мёртвого оленя должно привлечь волков. Быть может, они уже нашли и растерзали в клочки нежное тело. Радость от утра, от того, что отец жив, померкла и омрачилась. Его душа была с оленёнком и не желала принимать утешения.
Мать взяла тыкву молча, ни словом не обмолвившись о том, почему так мало молока, процедила его, налила в чашку и понесла в комнату больного. Он пошёл за ней. Пенни не спал. Он слабо улыбнулся.
– Придётся Курносой малость повременить со мной, – хриплым шёпотом произнёс он.
– Должно быть, вы одной породы с гремучими змеями, милейший, – сказал доктор. – Ума не приложу, как вы ухитрились выкарабкаться без виски.
– Нет, док, я из королевских змей, – всё так же шёпотом отвечал Пенни. – Вы ведь знаете, что гремучка не может убить королевскую змею.
В комнату, ухмыляясь, вошли Бык и Мельничное Колесо.
– Красавцем тебя не назовешь, Пенни, но, слава богу, ты жив, – сказал Бык.
Доктор поднёс чашку с молоком к губам больного. Он стал жадно глотать.
– Я не могу приписать себе честь вашего спасения, – сказал доктор. – Просто ваше время умирать ещё не настало.
Пенни закрыл глаза.
– Кажется, так бы и спал неделю напролёт, – сказал он.
– Как раз этого я от вас и хочу, – сказал доктор. – Больше я просто ничего не могу для вас сделать.
Он поднялся и размял затекшие ноги.
– Ему спать, а дела-то что же, ждать будут? – посетовала матушка Бэкстер.
– А чем он должен был заняться? – спросил Бык.
– Главное, кукурузой, её надо ещё разок пропахать. Картошку тоже нужно промотыжить, но это и Джоди хорошо умеет, коли не будет отлынивать.
– Я не буду отлынивать, ма.
– Ну так я останусь и обработаю кукурузу и прочее, – сказал Бык.
Матушка Бэкстер страшно разволновалась.
– Я не хочу быть обязанной перед вами, – чопорно сказала она.
– Чёрт побери, мадам, мы тут все свои, горемыки, в этой глуши. Хорош бы я был, ежели б не остался.
– Я в большом долгу перед вами, – сказала она смиренно. – Оставить так кукурузу – это всё равно что нам всем троим умереть от змеиного укуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101