Потом оказалось: «Знал!» И даже делал дела, работая в Шереметьеве. Продавал своих!.. С тех пор их ничто не связывало.
В Фонд психологической помощи Туркмению рекомендовал сосед по дому — Плата, знавший его историю.
Офис помещался на Дмитровском. Вывески на русском и английском ничего не объясняли. «Фонд психологической помощи MARK V. GALDER». Перед особняком находилась охраняемая стоянка. Жильцы не без оснований полагали, что дверь с темным глазком посредине постоянно заперта на замок.
Туркмения впервые приехал сюда под вечер по предварительному звонку. Дежурный долго всматривался, прежде чем впустить. Потом позволил ему пройти в небольшую прихожую. Два кресла: для дежурного и помощника. Письменный стол. Вторая комната — для наряда. Там спали несколько человек, свободных от смены. Телевизор. Под ногами синтетический ковер, уходящий в офис.
—Оружие есть?
Проверили портативным металлоискателем.
— Порядок… — Дежурный был из офицеров. Доложил по внутренней связи: — Тут к вам Туркмения… Да. Понял. — Дежурный положил трубку. — Подождите немного. Сейчас освободятся.
— Курить тут можно?
— Курите…
Молодой породистый мужик начальственного вида неслышно вывернул из коридора:
—Капитан, мне суточную ведомость…
Острые глазки обыскали Туркмению всего. Никакой ведомости ему не нужно было. Подошел, чтобы познакомиться.
—Пожалуйста, товарищ полковник…
Офис был стремный.
За плотно закрытыми дверями шла неслышная, скрытая от глаз закона и посторонних, невидимая жизнь. Атмосфера тут была иной, чем в «Новых центурионах». Сотник взял какие-то бумаги. Ушел. Почти сразу раздался звонок. Руководство Фонда готово было его принять.
—Пойдемте… — Дежурный повел неслышным синтетическим покрытием в глубь офиса. Открыл дверь.
Сидевшего за столом — лет тридцати пяти, с приятными чертами лица, высокого — Туркмения видел однажды в обществе соседа. Потом Плата назвал и его имя — Кудим.
—Сейчас мы решим ваш вопрос… — Кудим набрал номер.
Появился уже знакомый породистый молодой полковник, что подходил в дежурке. Кудим представил:
— Павел Туркмения. Я о нем говорил.
— Сотник… — Имя Туркмения так и не узнал. — Где вы сейчас? Что за фирма? — Они вроде бы ничего не знали.
— А заодно о себе… — предложил Кудим.
Ему устроили перекрестный допрос. Туркмения не возражал. При благоприятном исходе впереди ждали хорошие бабки. Разговор продолжился в соседнем кабинете, но уже в присутствии пухлой, в белом халате дамы, врача-психолога. Его проверили на детекторе лжи. Дама, кроме того, предложила выбрать один из цветов спектра из имевшихся на небольшом портативном приборе. Компьютер тут же выдал подробную характеристику его состояния.
«Придерживается осторожного подхода к проблемам и скрытой решимости поступать в конечном счете по-своему… Делает все, чтобы улучшить представление о себе в глазах окружающих, чтобы получить их признание и понимание его нужд и желаний…»
Кудим и Сотник отнеслись с пониманием. Личная жизнь Туркмении отвечала требуемым критериям.
— Был женат. Пока сидел, жене надоело ждать. Теперь один. Квартира пустая. Пришел, выспался. Можно снова на службу. Главное, чтобы вовремя и хорошо платили…
— За это не беспокойся. Как с дыхалкой? Где тренируешься?
Фонд был одновременно службой безопасности, соединением по борьбе с террором. От сотрудников требовалось быть в хорошей психологической и физической форме…
Кудим заговорил по существу:
— Присяги теперь нет. Есть контракт. Точно выполняй и не болтай лишнего. Работа мужская. Не особо рисковая. Если работать с умом. Тогда премия к зарплате. Отпуск за границей за счет фирмы.
— А если без ума…
— Тогда — небо в крупную клетку. Адвокат. Подогрев. Тоже за счет фирмы. Бывал. Знаешь…
В Фонде было то же, что и в агентствах коммерческой безопасности. Сопровождение, личная охрана… Встречать и провожать из Шереметьева… Оплата в баксах… Телохранители, занимавшиеся «личкой», секьюрити и охранники составляли разные группы. Между собой не общались. Туркмения был секьюрити. Старшими стояли бывшие офицеры, подчинявшиеся Кудиму. Кудим, как и Сотник, был из армейских. Прошел Афган, Чечню. Какие-то странные части. В Африке подхватил желудочное заболевание, вернулся к московским событиям…
Мужик был крутой. Убрали с волчьим билетом — «за дискредитацию». Из армии попал в рижский ОМОН. Навешано на него было много.
Фонд содержал в образцовом порядке.
Когда в Шереметьеве, в международном аэропорту, вспыхивали разборки, старшие быстро их тушили. Оба считались корешами видных московских авторитетов…
На братву в аэропорту это действовало безотказно. Похлеще, чем имена иных грузинских воров…
Взад-вперед меряя шагами камеру, Туркмения довел свои воспоминания до момента, когда приехавшие за ним руоповцы повезли на Шаболовку и оттуда сюда, на Петровку… В ДПЗ. В камеру с наседкой…
«С чего это менты вдруг заинтересовались Шайбой?»
Сосед на шконке в углу равномерно посапывал.
«Спит, блин, вместо того чтобы работать… На что деньги налогоплательщиков тратят!»
Ему захотелось сыграть в кошки-мышки.
—Слышь, уважаемый!
Тот открыл глаза. Туркмения перестал ходить по камере. Присел на корточки:
—Давно тут?
Сосед крутанул зрачками по сторонам:
—Тц-ц! В таких местах не говорят. Не знаешь?
Дверь подъезда за Игумновым еще не успела захлопнуться, как от тусовки у Театра Вахтангова отделился некто неприметный, незапоминающийся, каких сотни, — шмыгнул в ту же дверь. Игумнова в вестибюле уже не было. Какой-то амбал возился у почтового ящика: не то закрыл, не то только собирался открыть. Дверь позади снова хлопнула. Некто неприметный обернулся: крепкий, мужик средних лет… Он понял, что попал в ловушку. Решил пробиться назад на Вахтангова. Его бригада оставалась в переулке и ничего не знала, что произошло. Встречный удар вбежавшему в подъезд последним — детективу «Лайнса» — пришелся по лицу.
Старшего опера, оставившего ему записку в почтовом ящике, на месте не оказалось, его сосед по кабинету выказал явную заинтересованность:
—Кобура? Он говорил. Спасибо. Передам лично в руки. Не беспокойся.
Не исключалось, что он и был тем другом, о котором шла речь в записке. Игумнов не испытал подъема, расставаясь со снаряжением. Это было еще одним свидетельством черты, подведенной под прежним его существованием. В наплечной кобуре он таскал свой «Макаров», из которого приходилось стрелять и в воздух, и на поражение — при задержаниях и защищая себя… Кобура и пистолет лежали ночью у него под подушкой. Теперь милицейскому его снаряжению тоже предстояла новая жизнь. Упомянутая в записке «неприятность», которая обычно обозначала инспекцию по личному составу, полутайный орган, контролирующий ментовскую нравственность, свидетельствовала, что у неизвестного друга что-то произошло с его собственным снаряжением — потерял, пропил, продал агентам ЦРУ… Игумновской спецкобуре суждено было теперь залечь в фискальных материалах инспекции надолго, возможно, до самого прихода Машиаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
В Фонд психологической помощи Туркмению рекомендовал сосед по дому — Плата, знавший его историю.
Офис помещался на Дмитровском. Вывески на русском и английском ничего не объясняли. «Фонд психологической помощи MARK V. GALDER». Перед особняком находилась охраняемая стоянка. Жильцы не без оснований полагали, что дверь с темным глазком посредине постоянно заперта на замок.
Туркмения впервые приехал сюда под вечер по предварительному звонку. Дежурный долго всматривался, прежде чем впустить. Потом позволил ему пройти в небольшую прихожую. Два кресла: для дежурного и помощника. Письменный стол. Вторая комната — для наряда. Там спали несколько человек, свободных от смены. Телевизор. Под ногами синтетический ковер, уходящий в офис.
—Оружие есть?
Проверили портативным металлоискателем.
— Порядок… — Дежурный был из офицеров. Доложил по внутренней связи: — Тут к вам Туркмения… Да. Понял. — Дежурный положил трубку. — Подождите немного. Сейчас освободятся.
— Курить тут можно?
— Курите…
Молодой породистый мужик начальственного вида неслышно вывернул из коридора:
—Капитан, мне суточную ведомость…
Острые глазки обыскали Туркмению всего. Никакой ведомости ему не нужно было. Подошел, чтобы познакомиться.
—Пожалуйста, товарищ полковник…
Офис был стремный.
За плотно закрытыми дверями шла неслышная, скрытая от глаз закона и посторонних, невидимая жизнь. Атмосфера тут была иной, чем в «Новых центурионах». Сотник взял какие-то бумаги. Ушел. Почти сразу раздался звонок. Руководство Фонда готово было его принять.
—Пойдемте… — Дежурный повел неслышным синтетическим покрытием в глубь офиса. Открыл дверь.
Сидевшего за столом — лет тридцати пяти, с приятными чертами лица, высокого — Туркмения видел однажды в обществе соседа. Потом Плата назвал и его имя — Кудим.
—Сейчас мы решим ваш вопрос… — Кудим набрал номер.
Появился уже знакомый породистый молодой полковник, что подходил в дежурке. Кудим представил:
— Павел Туркмения. Я о нем говорил.
— Сотник… — Имя Туркмения так и не узнал. — Где вы сейчас? Что за фирма? — Они вроде бы ничего не знали.
— А заодно о себе… — предложил Кудим.
Ему устроили перекрестный допрос. Туркмения не возражал. При благоприятном исходе впереди ждали хорошие бабки. Разговор продолжился в соседнем кабинете, но уже в присутствии пухлой, в белом халате дамы, врача-психолога. Его проверили на детекторе лжи. Дама, кроме того, предложила выбрать один из цветов спектра из имевшихся на небольшом портативном приборе. Компьютер тут же выдал подробную характеристику его состояния.
«Придерживается осторожного подхода к проблемам и скрытой решимости поступать в конечном счете по-своему… Делает все, чтобы улучшить представление о себе в глазах окружающих, чтобы получить их признание и понимание его нужд и желаний…»
Кудим и Сотник отнеслись с пониманием. Личная жизнь Туркмении отвечала требуемым критериям.
— Был женат. Пока сидел, жене надоело ждать. Теперь один. Квартира пустая. Пришел, выспался. Можно снова на службу. Главное, чтобы вовремя и хорошо платили…
— За это не беспокойся. Как с дыхалкой? Где тренируешься?
Фонд был одновременно службой безопасности, соединением по борьбе с террором. От сотрудников требовалось быть в хорошей психологической и физической форме…
Кудим заговорил по существу:
— Присяги теперь нет. Есть контракт. Точно выполняй и не болтай лишнего. Работа мужская. Не особо рисковая. Если работать с умом. Тогда премия к зарплате. Отпуск за границей за счет фирмы.
— А если без ума…
— Тогда — небо в крупную клетку. Адвокат. Подогрев. Тоже за счет фирмы. Бывал. Знаешь…
В Фонде было то же, что и в агентствах коммерческой безопасности. Сопровождение, личная охрана… Встречать и провожать из Шереметьева… Оплата в баксах… Телохранители, занимавшиеся «личкой», секьюрити и охранники составляли разные группы. Между собой не общались. Туркмения был секьюрити. Старшими стояли бывшие офицеры, подчинявшиеся Кудиму. Кудим, как и Сотник, был из армейских. Прошел Афган, Чечню. Какие-то странные части. В Африке подхватил желудочное заболевание, вернулся к московским событиям…
Мужик был крутой. Убрали с волчьим билетом — «за дискредитацию». Из армии попал в рижский ОМОН. Навешано на него было много.
Фонд содержал в образцовом порядке.
Когда в Шереметьеве, в международном аэропорту, вспыхивали разборки, старшие быстро их тушили. Оба считались корешами видных московских авторитетов…
На братву в аэропорту это действовало безотказно. Похлеще, чем имена иных грузинских воров…
Взад-вперед меряя шагами камеру, Туркмения довел свои воспоминания до момента, когда приехавшие за ним руоповцы повезли на Шаболовку и оттуда сюда, на Петровку… В ДПЗ. В камеру с наседкой…
«С чего это менты вдруг заинтересовались Шайбой?»
Сосед на шконке в углу равномерно посапывал.
«Спит, блин, вместо того чтобы работать… На что деньги налогоплательщиков тратят!»
Ему захотелось сыграть в кошки-мышки.
—Слышь, уважаемый!
Тот открыл глаза. Туркмения перестал ходить по камере. Присел на корточки:
—Давно тут?
Сосед крутанул зрачками по сторонам:
—Тц-ц! В таких местах не говорят. Не знаешь?
Дверь подъезда за Игумновым еще не успела захлопнуться, как от тусовки у Театра Вахтангова отделился некто неприметный, незапоминающийся, каких сотни, — шмыгнул в ту же дверь. Игумнова в вестибюле уже не было. Какой-то амбал возился у почтового ящика: не то закрыл, не то только собирался открыть. Дверь позади снова хлопнула. Некто неприметный обернулся: крепкий, мужик средних лет… Он понял, что попал в ловушку. Решил пробиться назад на Вахтангова. Его бригада оставалась в переулке и ничего не знала, что произошло. Встречный удар вбежавшему в подъезд последним — детективу «Лайнса» — пришелся по лицу.
Старшего опера, оставившего ему записку в почтовом ящике, на месте не оказалось, его сосед по кабинету выказал явную заинтересованность:
—Кобура? Он говорил. Спасибо. Передам лично в руки. Не беспокойся.
Не исключалось, что он и был тем другом, о котором шла речь в записке. Игумнов не испытал подъема, расставаясь со снаряжением. Это было еще одним свидетельством черты, подведенной под прежним его существованием. В наплечной кобуре он таскал свой «Макаров», из которого приходилось стрелять и в воздух, и на поражение — при задержаниях и защищая себя… Кобура и пистолет лежали ночью у него под подушкой. Теперь милицейскому его снаряжению тоже предстояла новая жизнь. Упомянутая в записке «неприятность», которая обычно обозначала инспекцию по личному составу, полутайный орган, контролирующий ментовскую нравственность, свидетельствовала, что у неизвестного друга что-то произошло с его собственным снаряжением — потерял, пропил, продал агентам ЦРУ… Игумновской спецкобуре суждено было теперь залечь в фискальных материалах инспекции надолго, возможно, до самого прихода Машиаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94