У нее было стройное упругое тело. Крупные глаза, округлые формы, полные губы…
Вика попросила Игумнова не гасить в номере свет. Кто-то бывалый — из российских секьюрити — предупредил: служба безопасности отеля пользуется собственными ключами-специалками в темноте.
Похоже, она так и не справилась со своими опасениями. В последнюю секунду осторожно отстранилась. Миг высочайшего сопряжения был и мгновенным разобщением. Чуда не произошло. Близость была одномоментной. Как мгновенное слепящее свечение перегорающего вольфрамового волоска. Снова возник заполненный гостиничной мебелью номер. Неродной запах и приметы незнакомой жизни, чужая женщина рядом в немыслимо громадной кровати. Английская Библия на тумбочке у головы. Потом шипучие струи в сверкающей никелем и зеркалами огромной ванной. Сброшенные на мрамор белоснежные махровые простыни… Мимолетное апатичное расставание. Вика сняла висевшую на спинке кресла розовую ленту — знак приглашенной переводчицы, — надела через плечо.
— Все болит… — Она показала на низ живота. — Пойду приму анальгин.
— Анальгин один не принимают. Только с эритромицином.
— Ты не врач, часом?
— Какой врач? Розыскник. А еще раньше гаишник.
— Не провожай… Так спокойней!
— Прощай…
— И если навсегда, то навсегда прощай!.. — В университете она штудировала классику.
— Успеха!
На этаже было шумно. Российские секьюрити в номерах отмечали предстоящее возвращение.
—Тебе тоже…
И все уже позади.
До отъезда на рассвете в аэропорт Хитроу к московскому рейсу компании «Бритиш-Эйр» оставалось время. Игумнов включил телевизор, отошел к окну. Внизу каменного мешка сновали похожие на средневековые фаэтоны высокие английские такси.
Вечерний инцидент в Музее мадам Тюссо прошел незамеченным для посторонних. Из англичан только Нэд и его коллега из «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис» знали правду. У Варнавы обнаружилась небольшая ссадина на виске и ушиб предплечья. Типичные симптомы асфальтовой болезни… Через несколько минут его уже доставили в отель. Все списали на английскую халяву — дармовую нодку в зале восковых знаменитостей.
Игумнов отошел от окна.
Вика у подъезда внизу так и не появилась. У нее оставалась с собой бутылка «Столичной».
«Должно быть, застряла у кого-то в номере…»
Сам он был явно не в форме.
По телевизору шел фильм о полицейской собаке. Игумнов видел его несколько раз. Преступник вогнал в служебно-розыскную собаку всю обойму. Жизнь животного висела на волоске. Ее проводник-полицейский на руках доставил истекающего кровью друга в клинику.
«Собаку спасли…»
Близких своих он, Игумнов, спасти не смог… Мысль плыла абсолютно непродуктивна.
В коридоре послышались шаги. У номера они внезапно стихли, потом раздались снова. Теперь кто-то уже удалялся в сторону лифта. Под дверь была подсунута салфетка. Игумнов развернул бумагу. Ответ на вопрос, который он задал накануне Варнаве, — имя человека, к которому направлялся в Москву Туманов. Придя в себя, Варнава все-таки решил обезопаситься — начать переговорный процесс. На салфетке печатными буквами стояло корявое: «САВОН».
Игумнов слышал эту кличку от Рэмбо. «Авторитет, дающий крышу бухарской фирме…»
Нисан Арабов преодолевал последний свой земной путь. Сопредседателя Совета директоров фонда «Дромит» мчала по трассе Самарканд — Катты-Курган — Бухара сверкающая черная «Чайка» из президентского гаража в Ташкенте.
Прямой авиарейс на Бухару не прошел. Сели в Самарканде, дальше в Вабкент гнали на машинах. Родственники. Друзья. Бизнесмены, чьи долговременные программы связаны были с Фондом. Воровской авторитет Савон, обеспечивавший Нисану московскую крышу . Сотрудники. Любимые женщины. Кто чувствовал себя обязанным Арабовым за поддержку. Кто рассчитывал своим присутствием обратить на себя внимание нового руководителя «Дромита».
Похоронный кортеж растянулся на километр. С гаишным эскортом. С мотоциклистами по обе стороны. С начальником Самаркандского управления ГАИ во главе. Прежняя, она же нынешняя, номенклатура тоже примкнула.
Нисана знали и уважали. Перед ним заискивали. Он уезжал, но всегда возвращался. Он занимался классической борьбой, был чемпионом республики, призером Союзных Спартакиад. Его Любовь называлась Прикладная Математика. Он закончил среднеазиатский университет. Защитил кандидатскую. Преподавал. В конце застоя ушел в коммерцию. Заработал миллион крепких тогдашних рублей и превратил их в баксы, за что сидел в комитетской тюрьме в Ташкенте по расстрельной статье. Стал по корешам со всеми крупными воровскими авторитетами. Его интересовало все. Не занимаясь металлом, он знал цены на украинский, какачаровский… Крупнейших производителей. Освободившись с перестройкой, открыл производство, продукцию продавал через свои магазины. Через год у него была уже их целая сеть.
Не забывал о добрых делах — лавки для малоимущих, стипендия в университете. Одну из поликлиник — долгострой, завершенную на его средства, так и называли — «арабовской».
В правительственной «Чайке» на последнем этапе его земного пути с ним находился его отец — не старый еще человек. Горе вмиг сломило его: он ничего не спросил о своем брате, взятом в Москве заложником, словно того и не было. Даже в то, как все произошло с Нисаном, не вник до конца. Обстоятельства не имели значения, поскольку его надежда и первенец был мертв. Все были подавлены — братья, родственники, прилетевшие на похороны сотрудники Фонда. Шофер-телохранитель Ниндзя, прошедший Афган, плакал не стесняясь, как ребенок. Беременная невестка Умри с дочкой на коленях непрестанно вытирала мокрое от пота и слез молодое, как у девочки, лицо. Бессвязно вспоминала:
—Кто-то позвонил. Я уже спала. Тот говорил, а Нисан слушал. Потом сказал: «Хорошо!» Положил трубку. Я спросила: «Кто?» — «Спи!..» Пошел курить…
Неерия внимательно вслушивался.
— Какой был час примерно?
— Три-четыре.
— Он ночами звонил?
Неерия не представлял, с кем брат мог разговаривать ночью. Тем более в позднее время.
—Даже не помню такого!
По дороге сделали короткую остановку. Красноглазый советник Аркан — в джинсовке, с разбухшей кожаной сумкой-барсеткой под мышкой — и его администратор — боевая, в деловом пиджаке, в брюках — после Курган-Тюбе организовали быстрый, но достойный мертвого главы Фонда привал — со столами, с пловом, с фруктами. На скорую руку перекусили. Дорога была длинная. Неерия принимал соболезнования, благодарил коротко:
—Большое спасибо…
Во время остановки на шоссе сзади показалось несколько лимузинов. Гнали на большой скорости…
—Чапан…
Через пару минут лимузины были уже рядом со столами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Вика попросила Игумнова не гасить в номере свет. Кто-то бывалый — из российских секьюрити — предупредил: служба безопасности отеля пользуется собственными ключами-специалками в темноте.
Похоже, она так и не справилась со своими опасениями. В последнюю секунду осторожно отстранилась. Миг высочайшего сопряжения был и мгновенным разобщением. Чуда не произошло. Близость была одномоментной. Как мгновенное слепящее свечение перегорающего вольфрамового волоска. Снова возник заполненный гостиничной мебелью номер. Неродной запах и приметы незнакомой жизни, чужая женщина рядом в немыслимо громадной кровати. Английская Библия на тумбочке у головы. Потом шипучие струи в сверкающей никелем и зеркалами огромной ванной. Сброшенные на мрамор белоснежные махровые простыни… Мимолетное апатичное расставание. Вика сняла висевшую на спинке кресла розовую ленту — знак приглашенной переводчицы, — надела через плечо.
— Все болит… — Она показала на низ живота. — Пойду приму анальгин.
— Анальгин один не принимают. Только с эритромицином.
— Ты не врач, часом?
— Какой врач? Розыскник. А еще раньше гаишник.
— Не провожай… Так спокойней!
— Прощай…
— И если навсегда, то навсегда прощай!.. — В университете она штудировала классику.
— Успеха!
На этаже было шумно. Российские секьюрити в номерах отмечали предстоящее возвращение.
—Тебе тоже…
И все уже позади.
До отъезда на рассвете в аэропорт Хитроу к московскому рейсу компании «Бритиш-Эйр» оставалось время. Игумнов включил телевизор, отошел к окну. Внизу каменного мешка сновали похожие на средневековые фаэтоны высокие английские такси.
Вечерний инцидент в Музее мадам Тюссо прошел незамеченным для посторонних. Из англичан только Нэд и его коллега из «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис» знали правду. У Варнавы обнаружилась небольшая ссадина на виске и ушиб предплечья. Типичные симптомы асфальтовой болезни… Через несколько минут его уже доставили в отель. Все списали на английскую халяву — дармовую нодку в зале восковых знаменитостей.
Игумнов отошел от окна.
Вика у подъезда внизу так и не появилась. У нее оставалась с собой бутылка «Столичной».
«Должно быть, застряла у кого-то в номере…»
Сам он был явно не в форме.
По телевизору шел фильм о полицейской собаке. Игумнов видел его несколько раз. Преступник вогнал в служебно-розыскную собаку всю обойму. Жизнь животного висела на волоске. Ее проводник-полицейский на руках доставил истекающего кровью друга в клинику.
«Собаку спасли…»
Близких своих он, Игумнов, спасти не смог… Мысль плыла абсолютно непродуктивна.
В коридоре послышались шаги. У номера они внезапно стихли, потом раздались снова. Теперь кто-то уже удалялся в сторону лифта. Под дверь была подсунута салфетка. Игумнов развернул бумагу. Ответ на вопрос, который он задал накануне Варнаве, — имя человека, к которому направлялся в Москву Туманов. Придя в себя, Варнава все-таки решил обезопаситься — начать переговорный процесс. На салфетке печатными буквами стояло корявое: «САВОН».
Игумнов слышал эту кличку от Рэмбо. «Авторитет, дающий крышу бухарской фирме…»
Нисан Арабов преодолевал последний свой земной путь. Сопредседателя Совета директоров фонда «Дромит» мчала по трассе Самарканд — Катты-Курган — Бухара сверкающая черная «Чайка» из президентского гаража в Ташкенте.
Прямой авиарейс на Бухару не прошел. Сели в Самарканде, дальше в Вабкент гнали на машинах. Родственники. Друзья. Бизнесмены, чьи долговременные программы связаны были с Фондом. Воровской авторитет Савон, обеспечивавший Нисану московскую крышу . Сотрудники. Любимые женщины. Кто чувствовал себя обязанным Арабовым за поддержку. Кто рассчитывал своим присутствием обратить на себя внимание нового руководителя «Дромита».
Похоронный кортеж растянулся на километр. С гаишным эскортом. С мотоциклистами по обе стороны. С начальником Самаркандского управления ГАИ во главе. Прежняя, она же нынешняя, номенклатура тоже примкнула.
Нисана знали и уважали. Перед ним заискивали. Он уезжал, но всегда возвращался. Он занимался классической борьбой, был чемпионом республики, призером Союзных Спартакиад. Его Любовь называлась Прикладная Математика. Он закончил среднеазиатский университет. Защитил кандидатскую. Преподавал. В конце застоя ушел в коммерцию. Заработал миллион крепких тогдашних рублей и превратил их в баксы, за что сидел в комитетской тюрьме в Ташкенте по расстрельной статье. Стал по корешам со всеми крупными воровскими авторитетами. Его интересовало все. Не занимаясь металлом, он знал цены на украинский, какачаровский… Крупнейших производителей. Освободившись с перестройкой, открыл производство, продукцию продавал через свои магазины. Через год у него была уже их целая сеть.
Не забывал о добрых делах — лавки для малоимущих, стипендия в университете. Одну из поликлиник — долгострой, завершенную на его средства, так и называли — «арабовской».
В правительственной «Чайке» на последнем этапе его земного пути с ним находился его отец — не старый еще человек. Горе вмиг сломило его: он ничего не спросил о своем брате, взятом в Москве заложником, словно того и не было. Даже в то, как все произошло с Нисаном, не вник до конца. Обстоятельства не имели значения, поскольку его надежда и первенец был мертв. Все были подавлены — братья, родственники, прилетевшие на похороны сотрудники Фонда. Шофер-телохранитель Ниндзя, прошедший Афган, плакал не стесняясь, как ребенок. Беременная невестка Умри с дочкой на коленях непрестанно вытирала мокрое от пота и слез молодое, как у девочки, лицо. Бессвязно вспоминала:
—Кто-то позвонил. Я уже спала. Тот говорил, а Нисан слушал. Потом сказал: «Хорошо!» Положил трубку. Я спросила: «Кто?» — «Спи!..» Пошел курить…
Неерия внимательно вслушивался.
— Какой был час примерно?
— Три-четыре.
— Он ночами звонил?
Неерия не представлял, с кем брат мог разговаривать ночью. Тем более в позднее время.
—Даже не помню такого!
По дороге сделали короткую остановку. Красноглазый советник Аркан — в джинсовке, с разбухшей кожаной сумкой-барсеткой под мышкой — и его администратор — боевая, в деловом пиджаке, в брюках — после Курган-Тюбе организовали быстрый, но достойный мертвого главы Фонда привал — со столами, с пловом, с фруктами. На скорую руку перекусили. Дорога была длинная. Неерия принимал соболезнования, благодарил коротко:
—Большое спасибо…
Во время остановки на шоссе сзади показалось несколько лимузинов. Гнали на большой скорости…
—Чапан…
Через пару минут лимузины были уже рядом со столами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94