Его там трясли трое мужиков… Здоровые бугаи! Шайба и сам амбал… Но эти! — Она живописала мордобой в подробностях. — Его уделали как черепаху! Шайба был в шоке! Давно не получал… Эти трясли его как хотели… Вся морда была в крови!
— Кто-нибудь находился еще в это время в вестибюле?
— Посетители!
— Не вмешивались?
— Такой страх…
— А Ершов?
— Он — конечно! Вы не видели его пьяного? Сразу разнимать… Я вцепилась: «Не пущу!»
— Милиция была?
— Какая там милиция?!
— А эти трое, что били… Ты их знаешь?
— Черные !
— За что? Слышала?
— Там не только я, все слышали! Шайба перед тем продал им наркоту. В ампуле. А оказалось, простая вода из крана…
— Телефон Туркмении у тебя с собой?
— Я помню…
Бутурлин и Савельев разговаривали с ним вместе.
— Давно ушли из «Новых центурионов»?
— Пока мне не скажут, за что взяли, не буду отвечать.
— И все-таки…
— С полгода.
— Вместе с Шайбой?
— Нет.
— Шайбу видел давно? — Бутурлин перешел на «ты».
— Наверное, тоже с полгода.
— Что-то произошло?
— Я не буду обсуждать этот вопрос…
Савельич заметил:
—Ты — мент! Как я, как Бутурлин. Можем быть откровенны. Я чувствую тебя!
— Я — бывший мент!
Бутурлин поддержал:
— Бывших ментов нет! У нас проблема…
—Теперь, к счастью, не моя. Я отсидел. Судимость с меня снята. У меня лицензия частного охранника. Пока нигде не работаю. Иногда меня приглашают, когда есть подработка.
Туркмения был худощав, жилист. На нем была широкая, сваливающаяся с плеч куртка, с рукавами, начинавшимися едва ли не от самого пояса. Бутурлин обратил внимание на рукава — они были в две трети — обрезанные внизу, как у телохранителей, занимавшихся «личкой».
— Я понял ваш интерес. Давайте официально… С прошлым покончено. И я больше не хочу слышать о кон торе .
— Спасибо за откровенность…
— Ничего не стоит.
— Ты только забыл, что, когда у нас возникает проблема, контора идет как танк.
— Знаю.
— Мы вынуждены тебя задержать.
— За что?
—Не знаю пока. Может, хранение огнестрельного оружия, может, наркотик. Мы с тобой откровенны. Ты не оставляешь нам другого выбора.
— Это незаконно.
—Согласен.
— Я буду жаловаться.
— Предложи другой выход!
Лондонский рейс «Бритиш-Эйр» прибыл в Москву рано утром.
Игумнов еще в самолете снял кожаную куртку а-ля Марлон Брандо, долгое время шокировавшую милицейское начальство и содействовавшую его индивидуальности в конторе . Тем не менее его взяли под наблюдение уже в Шереметьеве. Под надзором подозрительно оживленной парочки он вышел из аэропорта. Машина «Лайнса» ждала его. Игумнов тем не менее предпочел сделать вид, что нашел «левака».
— Довезешь, мастер?
— Садись. В любой конец Москвы пятьдесят баксов…
В салоне Игумнов сразу переложил в «бардачок» кассету, привезенную из Лондона.
—Передашь из рук в руки.
Водитель, в свою очередь, вручил короткое послание Рэмбо: «Миху у сестры не видели. Тебе необходимо с ней срочно встретиться. Никому другому о н и не поверят…»
В любом случае начинать следовало с собственного дома.
Хвост за собой водитель обнаружил тоже быстро. Вели профессионалы, двумя бригадами. Игумнов из машины позвонил Рэмбо. Тот оказался у себя.
—Такие дела… — Он рассказал о слежке.
—Сразу из дому не уходи. Я позвоню.
Добрались без приключений. Под блатную музыку. У Игумнова был тоже любимый речитатив: «…Эта песенка народная на слова поэта Танича — о любви оперуполномоченного к даме одной из Дома твор-чества-а…»
Дом Игумнова оказался на прежнем месте — в огромном дворе, заставленном гаражами-«ракушками». Жильцы только подумывали еще о его благоустройстве. Все было так, как Игумнов оставил.
В почтовом ящике лежало несколько рекламных листков, опущенная по ошибке чужая «Советская Россия» с призывом голосовать за Зюганова и две записки. Игумнов прочитал обе еще в лифте.
«Если твоя спецкобура жива и тебе ни к чему, — писал знакомый опер, — позвони…»
Чудесным образом кореша на Курском вокзале пронюхали, что Игумнов не сдал положенное снаряжение.
«А еще лучше забрось в отдел. У друга неприятность…»
«Это можно…»
Сестра Михи работала именно на Курском.
Второе послание было подписано кадровиком управления, он просил срочно позвонить. Не исключалось, что речь шла о том же самом.
«По-шел!..»
Он поднялся к себе на шестой. Несмотря на закрытые окна, всюду на мебели толстым слоем лежала пыль. На окнах виднелись потеки прошедших в Москве дождей. Игумнов поставил чайник на плиту. Прошел по квартире.
Милицейская спецкобура была все равно не нужна. Рэмбо подарил ему «штатную» — в виде сумки-«напузника» с мгновенно отбрасывающейся передней стенкой. Такие носили теперь во всем мире большинство частных секьюрити. Поиск кобуры он соединил с привычным, на скорую руку, чаепитием.
Рэмбо позвонил через час с небольшим. Он успел прослушать сделанную в Лондоне запись:
—Очень интересно. Меня интересует упоминаемое в связи с фондом «Дромит» слово «чек»… Очень актуально. О каком фонде идет речь?.. Нам с ним, возможно, придется пересечься. В общем, ты понимаешь.
—Да.
—Мы готовы пойти на бартер со всеми в обмен на информацию. Не важно, кто ее представит. Мистер Варнава или мистер Афганец… Попробуй внушить его сестре.
— Для этого я должен попасть на Курский абсолютно ч и с т ы м … А за мной, похоже, работают профессионалы.
— Это мой геморрой. Моя бригада ждет тебя у входа в метро… Ты потащишь за собой хвост пешком на Старый Арбат. В переулок Вахтангова. — Рэмбо назвал номер дома. — За это время, я думаю, мы всех засветим… Войдешь и выйдешь через коридор. Во дворе будет стоять «девятка». Дальше — ты чист .
— Понял.
— Похороны Ковача назначены на шестнадцать. К этому времени прилетит Неерия. Я тебя ему представлю.
— Ты едешь из офиса?
— С Таганки. Могу тебя подхватить на Курском.
— У выхода из туннеля к такси.
— Позвони в машину…
Игумнов глотком допил чай. Уходя, огляделся. Квартира принадлежала матери, она коротала тут свои последние годы одна, пока беспутный сын обживал чужие углы цэковского дома на Тверской. В комнатах все напоминало о матери и не было ничего из прошлых жизней сына. Его чемодан с вещами, привезенный после смерти жены, так и стоял наполовину нераспакованный.
Уходя, Игумнов опустил «Советскую Россию» в ящик соседей.
В «Новых центурионах» платили неплохо. Народ был самостоятельный.
Братва присматривалась к Туркмении.
Новый президент — бывший сотрудник главка уголовного розыска Тяглов — быстро разобрался. Часть охранников, большинство с уголовным прошлым, ушли первыми. В том числе Туркмения.
Трезвые, дисциплинированные, бывшие сотрудники спецслужб тоже ушли. Туркмения встречал их потом в Фонде психологической помощи Галдера…
Шайба подался к Савону, о котором до этого никогда не заикался и вроде его не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Кто-нибудь находился еще в это время в вестибюле?
— Посетители!
— Не вмешивались?
— Такой страх…
— А Ершов?
— Он — конечно! Вы не видели его пьяного? Сразу разнимать… Я вцепилась: «Не пущу!»
— Милиция была?
— Какая там милиция?!
— А эти трое, что били… Ты их знаешь?
— Черные !
— За что? Слышала?
— Там не только я, все слышали! Шайба перед тем продал им наркоту. В ампуле. А оказалось, простая вода из крана…
— Телефон Туркмении у тебя с собой?
— Я помню…
Бутурлин и Савельев разговаривали с ним вместе.
— Давно ушли из «Новых центурионов»?
— Пока мне не скажут, за что взяли, не буду отвечать.
— И все-таки…
— С полгода.
— Вместе с Шайбой?
— Нет.
— Шайбу видел давно? — Бутурлин перешел на «ты».
— Наверное, тоже с полгода.
— Что-то произошло?
— Я не буду обсуждать этот вопрос…
Савельич заметил:
—Ты — мент! Как я, как Бутурлин. Можем быть откровенны. Я чувствую тебя!
— Я — бывший мент!
Бутурлин поддержал:
— Бывших ментов нет! У нас проблема…
—Теперь, к счастью, не моя. Я отсидел. Судимость с меня снята. У меня лицензия частного охранника. Пока нигде не работаю. Иногда меня приглашают, когда есть подработка.
Туркмения был худощав, жилист. На нем была широкая, сваливающаяся с плеч куртка, с рукавами, начинавшимися едва ли не от самого пояса. Бутурлин обратил внимание на рукава — они были в две трети — обрезанные внизу, как у телохранителей, занимавшихся «личкой».
— Я понял ваш интерес. Давайте официально… С прошлым покончено. И я больше не хочу слышать о кон торе .
— Спасибо за откровенность…
— Ничего не стоит.
— Ты только забыл, что, когда у нас возникает проблема, контора идет как танк.
— Знаю.
— Мы вынуждены тебя задержать.
— За что?
—Не знаю пока. Может, хранение огнестрельного оружия, может, наркотик. Мы с тобой откровенны. Ты не оставляешь нам другого выбора.
— Это незаконно.
—Согласен.
— Я буду жаловаться.
— Предложи другой выход!
Лондонский рейс «Бритиш-Эйр» прибыл в Москву рано утром.
Игумнов еще в самолете снял кожаную куртку а-ля Марлон Брандо, долгое время шокировавшую милицейское начальство и содействовавшую его индивидуальности в конторе . Тем не менее его взяли под наблюдение уже в Шереметьеве. Под надзором подозрительно оживленной парочки он вышел из аэропорта. Машина «Лайнса» ждала его. Игумнов тем не менее предпочел сделать вид, что нашел «левака».
— Довезешь, мастер?
— Садись. В любой конец Москвы пятьдесят баксов…
В салоне Игумнов сразу переложил в «бардачок» кассету, привезенную из Лондона.
—Передашь из рук в руки.
Водитель, в свою очередь, вручил короткое послание Рэмбо: «Миху у сестры не видели. Тебе необходимо с ней срочно встретиться. Никому другому о н и не поверят…»
В любом случае начинать следовало с собственного дома.
Хвост за собой водитель обнаружил тоже быстро. Вели профессионалы, двумя бригадами. Игумнов из машины позвонил Рэмбо. Тот оказался у себя.
—Такие дела… — Он рассказал о слежке.
—Сразу из дому не уходи. Я позвоню.
Добрались без приключений. Под блатную музыку. У Игумнова был тоже любимый речитатив: «…Эта песенка народная на слова поэта Танича — о любви оперуполномоченного к даме одной из Дома твор-чества-а…»
Дом Игумнова оказался на прежнем месте — в огромном дворе, заставленном гаражами-«ракушками». Жильцы только подумывали еще о его благоустройстве. Все было так, как Игумнов оставил.
В почтовом ящике лежало несколько рекламных листков, опущенная по ошибке чужая «Советская Россия» с призывом голосовать за Зюганова и две записки. Игумнов прочитал обе еще в лифте.
«Если твоя спецкобура жива и тебе ни к чему, — писал знакомый опер, — позвони…»
Чудесным образом кореша на Курском вокзале пронюхали, что Игумнов не сдал положенное снаряжение.
«А еще лучше забрось в отдел. У друга неприятность…»
«Это можно…»
Сестра Михи работала именно на Курском.
Второе послание было подписано кадровиком управления, он просил срочно позвонить. Не исключалось, что речь шла о том же самом.
«По-шел!..»
Он поднялся к себе на шестой. Несмотря на закрытые окна, всюду на мебели толстым слоем лежала пыль. На окнах виднелись потеки прошедших в Москве дождей. Игумнов поставил чайник на плиту. Прошел по квартире.
Милицейская спецкобура была все равно не нужна. Рэмбо подарил ему «штатную» — в виде сумки-«напузника» с мгновенно отбрасывающейся передней стенкой. Такие носили теперь во всем мире большинство частных секьюрити. Поиск кобуры он соединил с привычным, на скорую руку, чаепитием.
Рэмбо позвонил через час с небольшим. Он успел прослушать сделанную в Лондоне запись:
—Очень интересно. Меня интересует упоминаемое в связи с фондом «Дромит» слово «чек»… Очень актуально. О каком фонде идет речь?.. Нам с ним, возможно, придется пересечься. В общем, ты понимаешь.
—Да.
—Мы готовы пойти на бартер со всеми в обмен на информацию. Не важно, кто ее представит. Мистер Варнава или мистер Афганец… Попробуй внушить его сестре.
— Для этого я должен попасть на Курский абсолютно ч и с т ы м … А за мной, похоже, работают профессионалы.
— Это мой геморрой. Моя бригада ждет тебя у входа в метро… Ты потащишь за собой хвост пешком на Старый Арбат. В переулок Вахтангова. — Рэмбо назвал номер дома. — За это время, я думаю, мы всех засветим… Войдешь и выйдешь через коридор. Во дворе будет стоять «девятка». Дальше — ты чист .
— Понял.
— Похороны Ковача назначены на шестнадцать. К этому времени прилетит Неерия. Я тебя ему представлю.
— Ты едешь из офиса?
— С Таганки. Могу тебя подхватить на Курском.
— У выхода из туннеля к такси.
— Позвони в машину…
Игумнов глотком допил чай. Уходя, огляделся. Квартира принадлежала матери, она коротала тут свои последние годы одна, пока беспутный сын обживал чужие углы цэковского дома на Тверской. В комнатах все напоминало о матери и не было ничего из прошлых жизней сына. Его чемодан с вещами, привезенный после смерти жены, так и стоял наполовину нераспакованный.
Уходя, Игумнов опустил «Советскую Россию» в ящик соседей.
В «Новых центурионах» платили неплохо. Народ был самостоятельный.
Братва присматривалась к Туркмении.
Новый президент — бывший сотрудник главка уголовного розыска Тяглов — быстро разобрался. Часть охранников, большинство с уголовным прошлым, ушли первыми. В том числе Туркмения.
Трезвые, дисциплинированные, бывшие сотрудники спецслужб тоже ушли. Туркмения встречал их потом в Фонде психологической помощи Галдера…
Шайба подался к Савону, о котором до этого никогда не заикался и вроде его не знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94