Он поднял глаза и остановился. Белого не было видно. Где он? Пикенс обернулся. Римо стоял позади него.
— Знаешь, а ты ведь на самом деле навоз, — сказал Римо.
— Я тебя унавожу, — прорычал Пикенс и снова бросился на Римо.
Римо сделал шаг в сторону и подставил Пикенсу ногу. Верзила растянулся на мостовой, ободрав щеку о неровное асфальтовое покрытие.
— Знаешь, — произнес Римо, глядя на Пикенса сверху вниз, — по-моему, ты мне не очень нравишься. Вставай!
Бо-Бо поднялся на колени и уперся рукой в землю, чтобы прийти в себя и встать на ноги.
И тут Римо ударил ногой по широкому носу. Пикенс расслышал треск костей и журчание крови, рекой хлынувшей у него из ноздрей.
Голова его откинулась назад, но он сумел оправиться и встал на ноги.
— Это ты и есть главный пикадор квартала? — продолжал Римо. — Ну и как твоя пика — такая же острая, как вот это?
И Пикенс испытал такое ощущение, будто в левую половину его живота воткнулся нож. Он посмотрел вниз, ожидая увидеть кровь, но крови не было. Только белая рука, медленно отделяющаяся от его тела. И еще боль.
Боль! Казалось, к его коже прижали раскаленную кочергу, а он знал, что это больно, так как однажды ночью сам кое с кем проделывал это.
— Ну что, такая же острая? — продолжал издеваться Римо.
Пикенс повернулся и, размахивая правой рукой, в которой по-прежнему было зажато шило, попытался достать своего мучителя.
Но Римо опять был сзади. И Пикенс услышал его насмешливый голос:
— Такая же крепкая?
И Пикенс ощутил удар в спину. Он почувствовал, как его ребра справа от позвоночника, треснув, вошли глубоко в тело. Потом удар повторился с левой стороны, и он лишился еще нескольких ребер.
— А старушка кричала, когда ты ее убивал, а, Пи-Пи? — спросил Римо. — Она кричала вот так?
Пикенс хотел сдержать крик, но боль не оставляла для этого никакой возможности. На шее его лежали чужие пальцы, и казалось, что они, разрывая кожу и плоть, вот-вот доберутся до адамова яблока. Пикенс закричал.
— Как думаешь, Пи-Пи, ей было так же больно, когда ты ее убивал?
Бешено молотя руками, Пикенс закружил на месте, но удары его попадали в пустоту. Потом его швырнуло назад, он шмякнулся о кирпичную стену, как переспелый помидор, и сполз на мостовую. Шило выпало из его руки и со стуком упало рядом.
Там, где раньше была его правая нога, возникла дикая боль. Он попытался пошевелить ногой, но она больше не двигалась. Потом — новая боль, и с хрустом надломилась левая нога. А затем живот его словно стала рвать на части стая крыс: ощущение было такое, будто от него отрывают огромные куски. И тогда Пикенс завыл — протяжно, пронзительно; в этом крике была предельная мука и мольба о смерти как об избавлении.
Перед его глазами возникло белое лицо, оно низко склонилось над ним, и он услышал:
— Зверюга, ты убил ее шилом! Сейчас ты узнаешь, что она при этом чувствовала.
И черная звезда боли зазвенела в левой глазнице Пикенса — там, куда воткнулось шило. И теперь он больше ничего не видел левым глазом. Затем боль прекратилась, и чернокожий верзила опрокинулся на мостовую лицом вперед, глухо стукнувшись головой об асфальт. Последнее, что он увидел, — это то, что у белого были чистые ногти.
Римо плюнул на труп и вышел на главную улицу. Мимо с ревом промчалась легковая машина. За ней следовали еще две.
Римо глянул туда, где Саксонские Лорды вели ожесточенную борьбу не на жизнь, а на смерть — каждый против всех. Внезапно побоище озарилось ярким светом фар. С другой стороны квартала подъехало еще три автомобиля.
Машины, взвизгнув тормозами, остановились, и из них выскочили люди.
Римо заметил, что все они вооружены. А потом раздался знакомый голос.
Это был сержант Плескофф.
— Так их! Стреляйте! Стреляйте в этих ублюдков! Стреляйте прямо в белки их гнусных глаз. Мы им покажем. Америка сыта по горло. Положим конец этому насилию. Убивайте всех! Пленных не брать!
Римо не спускал с сержанта глаз. Плескофф поднял руку над головой, достаточно достоверно изображая актера Эррола Флинна, достаточно достоверно изображающего знаменитого генерала Кастера. Сержант был в штатском.
Как и еще дюжина людей, которые все разом открыли огонь по толпе из полицейских «кольтов» и автоматов.
Рядом с Римо возник Чиун, ведя за собой на буксире Тайрона. Тайрон через плечо оглядывался назад — туда, где улица уже начала наполняться падающими телами.
— Он тебе нужен? — спросил Чиун.
— Нет. Больше не нужен, — ответил Римо.
Тайрон повернулся к Римо. В его широко распахнутых глазах был ужас.
— Мне туда неохота.
— Что так?
— На улице, здесь теперь опасно, — сказал Тайрон. — Можно, я оставаться с вами?
Римо пожал плечами. Бойня, кажется, стихала. Крики смолкали. Несколько человек еще стояли на ногах.
Голос Плескоффа продолжал грохотать:
— Убить всех! Мы наведем в городе порядок!
Чиун тоже обернулся на голос.
— И я сотворил этого чертового народного мстителя своими руками... — произнес Римо.
— Так всегда бывает, когда человек дает волю чувству мести, — сказал Чиун. — Всегда.
— Всегда, — повторил Римо.
— Всегда, — отозвался Тайрон.
— Заткнись, — сказал Римо.
— Заткнись, — сказал Чиун.
Вернувшись в «Плазу», Чиун нырнул в один из своих лакированных сундуков и выудил оттуда пергаментный свиток, чернильницу и огромное гусиное перо.
— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Римо.
— Продолжить хронику Дома Синанджу.
— О чем будешь писать на этот раз?
— О том, как Мастер Синанджу наставил своего ученика на путь истинный, открыв ему глаза на то, что месть разрушительна.
— Не забудь написать, что она дает и чувство удовлетворения, — сказал Римо.
Внимание его привлек Тайрон. Парень глянул через плечо Чиуна на пергамент, а потом, за спиной у Чиуна, уставился в раскрытый сундук.
Чиун начал писать.
— Римо, ты должен понять, что мстить Тайрону бессмысленно. Он за себя не отвечает. Он ничего не может с собой поделать — он такой, какой он есть.
Тайрон в этот момент тихонько выскользнул из номера.
— Я рад, что ты думаешь именно так, папочка, — сказал Римо.
— Х-м-м-м, — промычал старик, не прерывая творческого процесса. — Почему?
— Потому что Тайрон только что сбежал, прихватив одно из твоих бриллиантовых колечек.
Гусиное перо полетело вверх и воткнулось в штукатурку потолка. Чернильница полетела в другую сторону. Чиун бросил пергаментный свиток на пол, вскочил на ноги и подбежал к сундуку, сунул голову внутрь, потом выпрямился. Когда он обернулся к Римо, лицо его было белее мела.
— Так и есть! Так и есть!
— Он побежал туда.
Римо махнул рукой в сторону двери. Прежде чем он кончил говорить, Чиун был уже в коридоре.
Было полдвенадцатого ночи. Время звонить Смиту по специальному номеру — код 800 — который бывает свободен только дважды в сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45