О, когда это кончится, этот гнет и эксплуатация? — простонал он.
— Сильные обязаны защищать слабых, — возразила Ингрид. — В прежние времена, в колониях западных стран, это называлось бременем белого человека. А теперь, в этих джунглях... — Она замолчала и обернулась к нему. — А теперь это стало бременем дикого кабана.
Уодсон сидел уже на самом краешке сиденья, и тут Ингрид посмотрела ему прямо в лицо и широко улыбнулась, обнажив великолепные жемчужные зубы.
— Еще дюйм в мою сторону, шоколадка, и всю оставшуюся жизнь ты будешь петь сопрано, — нежно проворковала она.
Преподобный Уодсон снова забился в угол сиденья.
— И все-таки мне это место не нравится, — повторил он.
— Если на нас нападут грабители, прочтешь им свою дежурную проповедь о том, что все люди — братья. Это должно пробудить их совесть. Если у них таковая имеется.
Похоже, она вполне успокоилась, решив, что Уодсон отказался от своих агрессивных планов, снова отвернулась от него и принялась всматриваться в темноту сквозь лобовое стекло. Но чтобы он не забывался, она легонько прикоснулась к красному рычажку на черной коробочке.
— Ладно, ладно, — поспешно сказал Уодсон и, когда она немного ослабила давление, шумно вздохнул с облегчением.
Боль была вполне терпимая, но чувствовалась все время. Уодсон не слишком-то доверял Ингрид и боялся, что ей снова придет в голову дернуть рычажок. Поэтому он сидел смирно. Очень смирно. Ничего, его день настанет!
Придет день, и она будет в его руках, и у нее не будет этой черной коробочки, а у него будет пистолет, и он исполнит свой номер, а когда кончит, отдаст ее на забаву Саксонским Лордам, и они покажут ей, как вставать на пути у черного мужчины, как оскорблять его, как унижать его достоинство...
Кто-то шел по улице в их сторону. Трое мужчин. Все — чернокожие. Чернокожие молодые люди в небрежно нахлобученных шляпах, в туфлях на платформе и в брюках в обтяжку. Это что — те, кого она ждет?
В десяти футах от машины черная троица остановилась, уставившись в ветровое стекло. Видно было плохо, и один из них наклонился пониже. Увидев светлые волосы Ингрид, он показал на нее остальным. Те двое тоже наклонились, всматриваясь. Они улыбнулись, и улыбки блеснули яркими солнечными лучами на их лицах цвета полуночи. Парни подтянули брюки и вразвалочку подошли к самой машине.
Уходите, подумал преподобный Уодсон. Уходите, ради Бога, вас только не хватало! Но промолчал.
Самый высокий из троих, на вид лет восемнадцати, постучал в окошко возле левого уха Ингрид.
Она холодно взглянула в его сторону, потом приоткрыла окно.
— Слушаю.
— Заблудились, леди? Поможем, если заблудились.
— Я не заблудилась. Спасибо.
— А чего вы тут ждете? А? Чего?
— Мне тут нравится.
— Ждете мужчину? Не надо больше ждать. У вас теперь есть три мужчины.
— Прекрасно, — сказала Ингрид. — Почему бы нам не назначить свидание где-нибудь рядом с вольером для обезьян в зоопарке?
— Не надо ждать свиданий. Мы тут, и мы сейчас готовы. — Он обернулся к друзьям. — Мы готовы, а?
Один кивнул, другой ответил:
— Всегда готовы.
— Приятно было побеседовать с вами, мальчики. Доброй вам ночи, — сказала Ингрид.
— Подождите. Подождите минутку. Мы не мальчики. Нет-нет, не мальчики. Мы мужчины. Где вы видите мальчиков? Не надо называть нас мальчиками. Мы мужчины. Хотите посмотреть, какие мы большие мужчины, мы покажем.
Рука его потянулась к ширинке.
— Доставай, а я его оторву, — сказала Ингрид.
— Доставай, — крикнул один из его друзей.
— Ага, доставай, — поддакнул второй. — Она боится твою черную силу. Покажи ей башню черной силы.
Тот, который вел переговоры с Ингрид, немного смутился и вновь посмотрел на нее.
— Хотите увидеть?
— Нет, — отказалась она. — Я хочу твои губы. Я хочу поцеловать твои большие красивые губы.
Парень раздулся от важности и самодовольно ухмыльнулся.
— Ну, леди-лисичка, тут проблем не будет.
Он наклонился, придвинул лицо к самой машине и просунул губы сквозь приоткрытое всего на два дюйма окошко.
Ингрид сунула дуло револьвера преподобного Уодсона прямо в раскрытые губы.
— Ну, чернушка, пососи-ка вот это.
Черный юноша отскочил в сторону.
— Дрянь! — выругался он.
— Рада познакомиться. Я — Ингрид.
— Эта сука психованная, — сказал парень и плюнул, чтобы избавиться от вкуса револьверного дула во рту.
— Эта — кто? — спросила Ингрид, направив дуло револьвера прямо парню в живот.
— Извините, леди. Ладно, ребята, пошли отсюда. Да, мэм, мы уходим.
— Вали, ниггер, — попрощалась Ингрид.
Он отошел на шаг, дуло револьвера следило за каждым его движением.
— Да, мэм, — пробормотал он. — Да, мэм.
Затем, положив руку на плечо одному из друзей, он направился прочь, стараясь, чтобы его друг постоянно находился между ним и дулом револьвера.
Ингрид закрыла окно. Преподобный Уодсон перевел дух. Они не заметили его, скорчившегося в темноте в глубине машины. Ингрид, похоже, не испытывала ни малейшего желания разговаривать, и Уодсон решил не втягивать ее в беседу.
Так они молча прождали еще минут десять, и наконец Ингрид сказала.
— Так. Можно идти.
Когда преподобный Уодсон выходил из машины, она приказала:
— Запри машину. Твои друзья могут вернуться и сожрут кожу с сидений, если двери будут не заперты.
Подождав, пока он запрет дверь, она кивком головы велела ему идти вперед, а сама пошла следом, держа пальцы на красном рычажке черной коробочки.
— Сюда, — сказала она, когда они подошли к трехэтажному каменному дому.
Уодсон поднялся по лестнице на самый верх. На площадке была всего одна дверь, Ингрид втолкнула в нее Уодсона, и он оказался в огромном, по-спартански скудно обставленном помещении; там, на коричневом диване с цветочным узором, сидел Тони Спеск, он же — полковник Спасский, и читал журнал «Комментатор» На его бледном лице играла слабая улыбка Он кивнул Ингрид, а Уодсону велел сесть на стул напротив дивана.
— Вы здесь, преподобный Уодсон, потому, что мы нуждаемся в ваших услугах.
— Кто вы? — поинтересовался Уодсон.
Спеск широко, во весь рот, ухмыльнулся:
— Мы — те, кто держит в руках вашу жизнь. Больше вам знать не обязательно.
Уодсона внезапно осенило.
— Вы коммунисты? — спросил он.
— Можно сказать и так, — ответил Спеск.
— Я тоже коммунист, — заявил Уодсон.
— Да? Правда?
— Да. Я верю в равенство, равенство для всех. Всем все поровну. Никто не должен богатеть за счет бедных. Я верю в это.
— Забавно, забавно, — сказал Спеск. Он поднялся с места и аккуратно положил журнал на один из подлокотников дивана. — А какова ваша точка зрения на философию Гегеля?
— А? — не понял преподобный Уодсон.
— Что вы думаете о Кронштадтском мятеже? — продолжал Спеск. — Ваше мнение о меньшевистском уклоне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Сильные обязаны защищать слабых, — возразила Ингрид. — В прежние времена, в колониях западных стран, это называлось бременем белого человека. А теперь, в этих джунглях... — Она замолчала и обернулась к нему. — А теперь это стало бременем дикого кабана.
Уодсон сидел уже на самом краешке сиденья, и тут Ингрид посмотрела ему прямо в лицо и широко улыбнулась, обнажив великолепные жемчужные зубы.
— Еще дюйм в мою сторону, шоколадка, и всю оставшуюся жизнь ты будешь петь сопрано, — нежно проворковала она.
Преподобный Уодсон снова забился в угол сиденья.
— И все-таки мне это место не нравится, — повторил он.
— Если на нас нападут грабители, прочтешь им свою дежурную проповедь о том, что все люди — братья. Это должно пробудить их совесть. Если у них таковая имеется.
Похоже, она вполне успокоилась, решив, что Уодсон отказался от своих агрессивных планов, снова отвернулась от него и принялась всматриваться в темноту сквозь лобовое стекло. Но чтобы он не забывался, она легонько прикоснулась к красному рычажку на черной коробочке.
— Ладно, ладно, — поспешно сказал Уодсон и, когда она немного ослабила давление, шумно вздохнул с облегчением.
Боль была вполне терпимая, но чувствовалась все время. Уодсон не слишком-то доверял Ингрид и боялся, что ей снова придет в голову дернуть рычажок. Поэтому он сидел смирно. Очень смирно. Ничего, его день настанет!
Придет день, и она будет в его руках, и у нее не будет этой черной коробочки, а у него будет пистолет, и он исполнит свой номер, а когда кончит, отдаст ее на забаву Саксонским Лордам, и они покажут ей, как вставать на пути у черного мужчины, как оскорблять его, как унижать его достоинство...
Кто-то шел по улице в их сторону. Трое мужчин. Все — чернокожие. Чернокожие молодые люди в небрежно нахлобученных шляпах, в туфлях на платформе и в брюках в обтяжку. Это что — те, кого она ждет?
В десяти футах от машины черная троица остановилась, уставившись в ветровое стекло. Видно было плохо, и один из них наклонился пониже. Увидев светлые волосы Ингрид, он показал на нее остальным. Те двое тоже наклонились, всматриваясь. Они улыбнулись, и улыбки блеснули яркими солнечными лучами на их лицах цвета полуночи. Парни подтянули брюки и вразвалочку подошли к самой машине.
Уходите, подумал преподобный Уодсон. Уходите, ради Бога, вас только не хватало! Но промолчал.
Самый высокий из троих, на вид лет восемнадцати, постучал в окошко возле левого уха Ингрид.
Она холодно взглянула в его сторону, потом приоткрыла окно.
— Слушаю.
— Заблудились, леди? Поможем, если заблудились.
— Я не заблудилась. Спасибо.
— А чего вы тут ждете? А? Чего?
— Мне тут нравится.
— Ждете мужчину? Не надо больше ждать. У вас теперь есть три мужчины.
— Прекрасно, — сказала Ингрид. — Почему бы нам не назначить свидание где-нибудь рядом с вольером для обезьян в зоопарке?
— Не надо ждать свиданий. Мы тут, и мы сейчас готовы. — Он обернулся к друзьям. — Мы готовы, а?
Один кивнул, другой ответил:
— Всегда готовы.
— Приятно было побеседовать с вами, мальчики. Доброй вам ночи, — сказала Ингрид.
— Подождите. Подождите минутку. Мы не мальчики. Нет-нет, не мальчики. Мы мужчины. Где вы видите мальчиков? Не надо называть нас мальчиками. Мы мужчины. Хотите посмотреть, какие мы большие мужчины, мы покажем.
Рука его потянулась к ширинке.
— Доставай, а я его оторву, — сказала Ингрид.
— Доставай, — крикнул один из его друзей.
— Ага, доставай, — поддакнул второй. — Она боится твою черную силу. Покажи ей башню черной силы.
Тот, который вел переговоры с Ингрид, немного смутился и вновь посмотрел на нее.
— Хотите увидеть?
— Нет, — отказалась она. — Я хочу твои губы. Я хочу поцеловать твои большие красивые губы.
Парень раздулся от важности и самодовольно ухмыльнулся.
— Ну, леди-лисичка, тут проблем не будет.
Он наклонился, придвинул лицо к самой машине и просунул губы сквозь приоткрытое всего на два дюйма окошко.
Ингрид сунула дуло револьвера преподобного Уодсона прямо в раскрытые губы.
— Ну, чернушка, пососи-ка вот это.
Черный юноша отскочил в сторону.
— Дрянь! — выругался он.
— Рада познакомиться. Я — Ингрид.
— Эта сука психованная, — сказал парень и плюнул, чтобы избавиться от вкуса револьверного дула во рту.
— Эта — кто? — спросила Ингрид, направив дуло револьвера прямо парню в живот.
— Извините, леди. Ладно, ребята, пошли отсюда. Да, мэм, мы уходим.
— Вали, ниггер, — попрощалась Ингрид.
Он отошел на шаг, дуло револьвера следило за каждым его движением.
— Да, мэм, — пробормотал он. — Да, мэм.
Затем, положив руку на плечо одному из друзей, он направился прочь, стараясь, чтобы его друг постоянно находился между ним и дулом револьвера.
Ингрид закрыла окно. Преподобный Уодсон перевел дух. Они не заметили его, скорчившегося в темноте в глубине машины. Ингрид, похоже, не испытывала ни малейшего желания разговаривать, и Уодсон решил не втягивать ее в беседу.
Так они молча прождали еще минут десять, и наконец Ингрид сказала.
— Так. Можно идти.
Когда преподобный Уодсон выходил из машины, она приказала:
— Запри машину. Твои друзья могут вернуться и сожрут кожу с сидений, если двери будут не заперты.
Подождав, пока он запрет дверь, она кивком головы велела ему идти вперед, а сама пошла следом, держа пальцы на красном рычажке черной коробочки.
— Сюда, — сказала она, когда они подошли к трехэтажному каменному дому.
Уодсон поднялся по лестнице на самый верх. На площадке была всего одна дверь, Ингрид втолкнула в нее Уодсона, и он оказался в огромном, по-спартански скудно обставленном помещении; там, на коричневом диване с цветочным узором, сидел Тони Спеск, он же — полковник Спасский, и читал журнал «Комментатор» На его бледном лице играла слабая улыбка Он кивнул Ингрид, а Уодсону велел сесть на стул напротив дивана.
— Вы здесь, преподобный Уодсон, потому, что мы нуждаемся в ваших услугах.
— Кто вы? — поинтересовался Уодсон.
Спеск широко, во весь рот, ухмыльнулся:
— Мы — те, кто держит в руках вашу жизнь. Больше вам знать не обязательно.
Уодсона внезапно осенило.
— Вы коммунисты? — спросил он.
— Можно сказать и так, — ответил Спеск.
— Я тоже коммунист, — заявил Уодсон.
— Да? Правда?
— Да. Я верю в равенство, равенство для всех. Всем все поровну. Никто не должен богатеть за счет бедных. Я верю в это.
— Забавно, забавно, — сказал Спеск. Он поднялся с места и аккуратно положил журнал на один из подлокотников дивана. — А какова ваша точка зрения на философию Гегеля?
— А? — не понял преподобный Уодсон.
— Что вы думаете о Кронштадтском мятеже? — продолжал Спеск. — Ваше мнение о меньшевистском уклоне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45