Выцветшая надпись гласила, что это резиденция Филиппа Бэрренкорта, со­трудника Британской Ост-Индской компании. Из-за над­вигающейся зимы сады, прилегавшие к бунгало, выглядели оголенными и заброшенными. Трава пожухла. Крыльцо заросло сорняками. Да и все вокруг имело столь же безрадостный вид. Трудно было представить себе, что это жал­кое, обветшавшее строение привлекало Филиппа Бэррен­корта больше, чем яркий и красочный Бомбей. Но Рэйвен не спешила его осуждать, напротив, попыталась объяс­нить это тем, что летом здесь, конечно же, всё выглядело гораздо привлекательнее. И, разумеется, здесь намного прохладнее, чем на знойной равнине.
– Не похоже, чтобы кто-нибудь был дома, – озабо­ченно проговорила Дэнни, выглядывая из окна экипажа.
– Ничего подобного, – поспешно возразила Рэй­вен, стараясь отогнать дурные предчувствия, мгновенно разбуженные замечанием Дэнни. – Если бы его не было дома, он бы не смог выслать за нами эту повозку, не так ли?
– Интересно, почему он не приехал к майору Вайандотту вместе с повозкой? – размышляла вслух Дэнни.
Рэйвен зябко поежилась.
– Вероятно, он был занят. Или просто не мог отлу­читься так неожиданно.
Повозка остановилась. Рэйвен проворно спустилась на землю, не дожидаясь чьей-либо помощи. Когда дверь дома распахнулась, она повернулась в нетерпении. Но это был всего-навсего слуга с торжественным, хотя и не очень приветливым лицом.
– Мистер Филипп Бэрренкорт дома? – спросила Рэйвен, поднимаясь по ступенькам. – Я…
– Саиб ждет вас в доме, – сообщил ей слуга на хорошем английском, правда, с неистребимым акцентом. – Пожалуйте за мной.
Уже темнело. Лампы в доме еще не были зажжены; возможно, поэтому дом показался Рэйвен сумрачным, воз­никло ощущение запустения, которое, к счастью, исчезло, когда слуга открыл дверь в дальнем конце коридора и шагнул в сторону, пропуская гостью. Небольшой каби­нет оказался довольно уютным, горели лампы, стопки деловых бумаг и легкий беспорядок нагляднее любых слов свидетельствовали о том, что здесь кипит работа. Окна были зашторены, полированные стены отражали свет ламп. В дальнем конце комнаты стоял секретер, заваленный папками и кипами бумаг. Перед секретером, в кожаном кресле, сидел мужчина в шелковом халате неопределенного цвета и в тапочках, украшенных замыс­ловатой вышивкой.
Внешностью Филипп Бэрренкорт, видимо, пошел в мать, поскольку ничуть не походил ни на Рэйвен, ни на сэра Хадриана. Филипп, которому недавно перевалило за сорок, был высок, статен и белокур. Нижнюю часть его лица скрывала вьющаяся рыжевато-золотистая бородка. Сияющие голубые глаза смотрели приветливо; однако Бэрренкорт сидел не шелохнувшись, даже не сделал по­пытки встать.
– Вы кузен Филипп? – спросила Рэйвен, несколь­ко обескураженная таким приемом.
– Да, – произнес хозяин кабинета.
Он наконец поднялся и шагнул навстречу гостье, пристально, глядя ей в лицо. Стоя он казался еще выше, даже выше Шарля, а широкими плечами и могучим те­лосложением напоминал «медведя» Дмитрия. Внешность кузена оказалась для Рэйвен первой неожиданностью. Сколько же их еще ожидает ее? Филипп ничем не напо­минал стареющего морщинистого сэра Хадриана – за исключением ястребиного взгляда. Внимательно взгля­нув на кузена, Рэйвен обратила внимание на его нездо­ровую бледность; она решила, что он переболел какой-то болезнью и именно этим объяснялось его затянувшееся пребывание в Аахоре.
– Вы, надеюсь, извините меня, что я не приехал встре­тить вас, – сказал Филипп и наклонился, чтобы поцело­вать ее в щеку. От него приятно пахло мускусом. – При сложившихся обстоятельствах, – он развел руками, при­влекая ее внимание к своему халату и шлепанцам, – мы потеряли бы слишком много времени, если бы я затеял пе­реодевание. А мне не хотелось заставлять вас ждать и бро­сать на ночь глядя на произвол судьбы…
– Конечно, конечно, мы все понимаем… – поспеш­но проговорила Рэйвен.
– Мы? – Филипп взглянул на Дэнни, застывшую в дверях.
– Моя компаньонка Ханна Дэниэлс, – представи­ла Рэйвен свою бывшую гувернантку.
– Рад приветствовать вас, миссис Дэниэлс, – веж­ливо поклонился Филипп. – Я уверен, что вы обе жаж­дете освежиться перед ужином. Ахмед займется багажом и покажет вам ваши комнаты.
Филипп уткнулся в свои бумаги, не дожидаясь, когда Рэйвен поблагодарит его и выйдет. Ахмед низко покло­нился и взмахом руки показал, что гостье пора покинуть комнату и проследовать за ним. В конце длинного кори­дора, ведущего в глубь дома, индус остановился у одной из дверей и снова поклонился.
– Мисси-саиб остановится здесь, а ваша ая – вот здесь, вы всегда сможете позвать ее, если понадобится.
Рэйвен вежливо поблагодарила Ахмеда и открыла дверь. Комната оказалась просторной и была начисто ли­шена украшений, в изобилии имевшихся, как она успела узнать, почти во всех индийских домах. Если, конечно, не считать украшением свисавшее с потолка опахало, кото­рым, вне всякого сомнения, часто пользовались в летние месяцы. Единственное окно закрывали жалюзи. Когда Ахмед зажег лампу, Рэйвен увидела в ее мерцающем све­те, что стены комнаты – совершенно голые, выкрашен­ные в цвет слоновой кости, вдруг показавшийся девушке совершенно удручающим. К ее величайшему облегчению, оказалось, что спать ей придется не на легкой индийской койке, а на настоящей европейской кровати, с подушками и чистым тканым покрывалом.
– Благодарю вас, все в порядке, – кивнула она Ахмеду. – Кузен Филипп, похоже, ведет спартанский образ жизни. Или так выглядит только его летняя рези­денция? – Рэйвен с сомнением взглянула на индуса, ибо не знала, насколько глубоки его познания в английском.
– Мисси-саиб?
– Ничего, ничего, все в порядке, это я просто так. – Девушка дружелюбно улыбнулась.
– Я принесу воду и чистую одежду мисси-саиб, – сказал ей Ахмед и бесшумно выскользнул из комнаты.
Рэйвен нахмурилась. Неужели здесь нет других слуг? Неужели Ахмед должен один выполнять всю работу?
Она решила не ломать себе голову над тем, что долж­но волновать хозяина, и прошлась по комнате. Затем сня­ла с плеч накидку и аккуратно повесила ее на спинку стула. Приподняв жалюзи, она попыталась рассмотреть хоть что-нибудь во дворе, но уже стемнело настолько, что ей не удалось разглядеть ничего, кроме собственного от­ражения в стекле. Лицо у нее было очень бледное и осу­нувшееся.
Да-а, пожалуй, на неё смотрело очень грустное лицо… Рэйвен поспешно отвернулась от окна. Не стоит об этом думать, решила она. Ее отец сказал ей как-то, когда ей было девять лет и умер ее любимый пес Янус, что цена человеческого сердца – шесть пенсов за дюжину, а заме­нить разбитое на другое проще простого. Она грустно улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127