… Утром, еще испытывая легкое похмелье, Константин Константинович принимал главу местной секты (так он называл монастырь и все, что с ним было связано), игумена Афанасия. Его извечный спутник-побратим – келарь держал на коленях бочонок свежего пива, производство которого стало одной из главных отраслей промышленности монастыря. При виде бочонка Норвегову стало как-то неловко устраивать разнос монастырским служкам, и он решил действовать осторожно, благо вчерашнее возлияние не способствовало общению на повышенных тонах. Он взял предложенную кружку с пенящимся напитком и, не смакуя, отхлебнул около половины.
– Хорошее! – кивнул он келарю, – хотя сейчас и ослиная моча показалась бы ему амброзией. Пена медленно ползла по пищеводу, неся в организм полковника долгожданную радость. Он отпил еще, но уже поменьше – с четверть от оставшегося, и облегченно вытянул ноги, давая отдых гудящим мышцам.
На лице настоятеля отобразилась благодать. Ему, конечно, донесли, что командир зовет не на пироги, и он уже изготовился получить втык, но информация о вчерашней гулянке господ офицеров заставила его поменять диспозицию. Подобно ангелам с небес, они с келарем неслись в штабном автомобиле, спеша доставить дорогому начальнику эликсир жизни, который при удачном раскладе мог стать зельем снисхождения…
– Хитер! – фыркнул Норвегов, потянувшись за новой порцией целебного напитка. Келарь Никодим, сама предупредительность, поспешил наполнить августейшую кружку.
– Хитер! – повторил командир, прикладываясь к пиву. Глаза игумена угодливо заблестели.
– Ну, что там монаси поделывают? – нехотя перешел полковник к скользкой теме.
– Все больше жиреют! – с горестным вздохом отозвался игумен, – а что им делать? Продуктами мы, с вашей помощью, обеспечены. Пожуют постного, и на молитву.
– Пожуют скоромного – да и на боковую! – подхватил Константин Константинович, – скоро в монастырские ворота пролезать не будут.
– Это вряд ли! – прогудел брат Никодим, – широки ворота! «Урал» проезжает…
– Не в том дело, брат! – попрекнул коллегу за тугой ум игумен.
Кстати, нахватавшись туповатых солдатских неологизмов, монахи порой напоминали крутую тусовку от хиппи. То там то тут спонтанно возникали споры, кто из братьев самый крутой, а некоторые уже успели отлить из золота «болты» и «гайки». Почти все из рукоположенных откликались на «падре». Сам настоятель тайком от братьев почитывал «Бхагават-Гиту» и учил на память целые главы. Порой в воскресных проповедях звучали новые оттенки, наполненные нездешним смыслом, от которых добрых христиан тянуло из беспробудной нирваны в целомудренную сансару.
Иногда слушая беседу двух почтенных служителей культа, Норвегов ловил себя на том, что все происходящее – некая абстракция – нелепица, игра, в которой он принимает участие по неизвестным причинам. Однажды, на почве этих раздумий ему приснился сон. Перед микрофоном в актовом зале стоит Алексий II в малиновом пиджаке. В руках его Тора, но произносит он слова Корана, которые опять-таки трансформируются у него в мозгу в некую отсебятину.
– Пацаны! – добрым голосом вещает патриарх, – вера, в натуре, не догма. Она – стиль жизни.
Рядом топчется молодой Кароль Войтыла и нервно мнет в руках священный шнур. Возле него, сверкая новеньким обручальным кольцом, стоит Паша Ангелина в промасленной фуфайке и таких же шароварах. Внезапно Алексий II обращается к полковнику:
– Молодой человек, у нас в Трансильвании крестятся левой клешней. И вообще, вы в Храме Божьем – наденьте шлем!
Кто– то подает ему блестящую немецкую каску с надписью «Феррари» и шишаком, на конце которого укреплено распятие. Иисус ему подмигивает…
Полковник проснулся в холодном поту и остаток ночи читал старые номера «Правды», невесть зачем хранящиеся на антресолях.
Вспомнив ночной кошмар, командир вздрогнул. Заметив это, келарь подлил ему пива и воркующим голосом стал рассказывать о грядущем празднике Троицы. Это немного встряхнуло Норвегова. Он трезвым орлиным глазом оглядел своих подопечных и молодецким голосом гаркнул:
– Не о праздниках, щучьи дети, думать надо! Окаянный Иссык-хан идет на землю нашу!
Игумен подавился пивом. Брат Никодим испуганно хрюкнул, отставил кружку и благовоспитанно перекрестился.
– Проклятые кочевники! – застонал отец Афанасий, – не хотят оставить в покое нас! Нам… Вам под силу с ними справиться?
Полковник горько усмехнулся.
– Под силу… Не под силу… Вы думаете, приятно иметь на совести несколько тысяч человеческих жизней? – старец с негодованием встал.
– Вы считаете людьми тех, кто ради наживы сам убивает? Священное писание, не возражаю, учит подставлять другую щеку, но не призывает отдавать на заклание всю семью!
– Полно, святой отец! Мы того же мнения, хотя и в несколько натянутых отношениях с вышеупомянутым писанием. Все-таки мы с ними не в орлянку играть собрались, а бить по обеим щекам, да поддых, да еще и ногой под зад, чтобы дорогу сюда забыли. Важным моментом стало бы то, чтобы вы со своей стороны освятили, либо как это называется, окропили тех, кто пойдет в бой. Ребята мои хоть и далеки от бога, но лишняя психологическая поддержка им не помешает. А если кто, не приведи господь, погибнет… Чтобы все было как положено! Это можно устроить?
– Не приведи Господь! – воскликнули оба монаха, а игумен сказал:
– Пошто нас обижаете? Это ведь наша обязанность, и священный долг, как говорят ваши воины. На кой мы тогда вообще есть?
– Простите, святой отец, – виновато склонил голову Норвегов, – в нашем мире священнику нужно за это заплатить, и заплатить неплохо.
Отец Афанасий дико сверкнул очами и с силой, которую невозможно было подозревать в столь щуплом теле, разорвал на груди рясу.
– Я – священник, рукоположенный патриархом Иаковом, а не жид Иерихонский! За подобное кощунство у нас лишают сана. Перед днем битвы все пятнадцать диаконов верхнего уровня во главе со мной придут поддержать солдат. Может, кто-нибудь из братьев пожелает – я возражать не буду. Мы окажем вам любую помощь, которая потребуется! Мы будем вместе с вами и в горе, и в радости. Тьфу, черт! Это, кажись, из брачного ритуала!
Игумен жадно осушил свою кружку и сел в свое кресло.
– Уф! – вздохнул он, – погорячился.
– Бывает, – согласился келарь и мысленно добавил про себя что-то о чрезмерности возлияний.
В дверь постучали.
– Войдите! – пригласил Норвегов.
– Пап, ты звал? – в дверь ввалился Андрей Волков, увидел гостей и тут же поправился:
– Вызывали, товарищ полковник?
Отец, вальяжно расположившись на диване, похлопал по нему ладошкой рядом с собой.
– Присядь, Андрюха! Пардон! Возьми из шкафа кружку и присядь.
Выждав, пока сын расположиться рядом, он налил ему пива, долил себе и гостям, а затем произнес на манер Тараса Бульбы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123