– Хотелось бы верить, хотелось бы верить…
Она опять глядела в окно на проносящиеся лиственные аэростаты.
– Я думала о вашей вчерашней просьбе… Ведь в конце концов, мне необязательно знать имя человека, которого вы хотите повидать… Бумажка с адресом у вас с собой? Согните ее так, чтобы имя не было видно… И закройте пальцем номер дома… Только город и улица… Да, я знаю, где это. Минут сорок езды на электричке. Побережье Финского залива, курортный поселок. Этот человек говорит по-английски? Ну вот, значит, переводчик вам не понадобится. Я могу написать в докладе, что вы захотели искупаться и позагорать, И я отвезла вас на пляж. Вы ведь хотите позагорать под финским осенним солнцем? Это не будет обманом?
Антон попытался взять ее за руку. Она выдернула пальцы.
– Мелада, поверьте… Я понимаю, что ради меня вы нарушаете ваш священный порядок… Вы чувствуете себя обязанной мне… В другой ситуации я бы отказался, сказал бы: «Забудьте и не терзайтесь». Но в данном случае это слишком важная услуга… И мне не до красивых поз… Дело в том, что человек, которого я должен повидать…
Она зажала уши ладонями и повернула к нему сердитое лицо.
– Разве вы не поняли? Я не хочу ничего знать. Ничего! Мы встретимся в вестибюле отеля. В четыре часа.
Сосновые дачки тянулись в сосновом лесу за ровными рядами сосновых заборчиков. Белки, дятлы и воробьи раскинули свой летучий базар между крышами и кронами, не замечая разницы между ними, не признавая границ. Казалось странным, что из телевизионных антенн не пробиваются хвойные побеги с шишками, а в розовых вечерних стволах не поблескивают окошки.
Дойдя до номера тридцать пятого, Антон оглянулся. Мелада честно исчезла. «Много будешь знать – скоро состаришься», – дразнил его в детстве дедушка Ярослав. Мелада не хотела знать лишнего, хотела остаться молодой. Она сказала, что будет ждать его на пляже. Он обещал поторопиться, не затягивать разговор.
Высокий, прямой старик медленно шел к нему от дома по скользким сосновым иглам. Черный ньюфаундленд следовал за ним, подняв недоумевающую морду, словно хотел сказать, что с непрошеным пришельцем он смог бы справиться и один. Фамильный зазубренный профиль у Козулина-старшего был тронут по всем пикам-вершинам голубоватой сединой – бородки, усов, бровей.
Антон достал из бумажника пересекший океан фотоснимок и молча протянул старику над сосновыми копьями калитки. Старик всмотрелся в портрет брата, окруженного внуками, стоящего за массивным креслом, делающего приглашающий взмах в сторону пустого сиденья. Перевернул, прочел короткое послание на обороте. Потом трижды осенил себя крестным знамением, поднял лицо к притихшим ветвям и забормотал слова благодарственной молитвы. Ньюфаундленд подцепил носом щеколду и отворил калитку.
Введя гостя в дом, Козулин-старший прежде всего достал из холодильника затуманенный графинчик и бережно поставил его на стол. Извлек кусок сыра, банку огурцов. Сосновые стены гостиной были едва видны в просветах между позолоченными рамами картин. Чемоданы в стиле позднего Сезанна, баулы под Дега, вангоговские сундуки, передвижнические несессеры, кубистические тюки…
– Ну что ж, посмотрим, что у вас там разболелось, – неожиданно громко сказал хозяин. – Разденьтесь до пояса.
Антон послушно взялся за пуговицы рубашки. Козулин-старший остановил его жестом. Показал на телефон, на ухо, похлопал себя двумя пальцами по плечу. Взял блокнот с бланками рецептов, написал крупно: «Когда?»
«Дней через десять, – написал в ответ Антон. – Мне нужно сначала отыскать дочь. Успеете собраться?»
«Только вынуть картины из рам, упаковать – и я готов».
– …Ложитесь на кушетку… Так… Живот расслабьте… Здесь, говорите, покалывает?… Выше?… А с этой стороны?
Говоря все это, хозяин осторожно наполнил стопки, сделал приглашающий жест, выпил. Антон последовал его примеру, но тут же сдавленно вскрикнул, поперхнулся, захрипел.
– Ничего-ничего, сейчас пройдет, больше не буду, – приговаривал Козулин. – Печень, дорогой, надо поберечь, спиртным не злоупотреблять…
Он взял Антона за руку, вывел через веранду на задний дворик. Там вдоль забора была устроена миниатюрная домашняя аллея в густых кустах бузины.
– Это моя «тропа откровенности». Только здесь могу говорить с людьми начистоту… Давайте постоим минуту… Сердце так колотится… Ваше внезапное появление… Я верил, что рано или поздно это случится, что брат что-то придумает, что Господь не допустит умереть среди иноплеменников, чужаков… Но бывали минуты отчаяния… Ослабевала вера, не надеялся, что доживу…
– …Почему «иноплеменников»? Ах, дорогой мой, на свете нет ни русских, ни французов, ни американцев, ни финнов, ни евреев, ни индусов, а есть лишь два вечных племени: варяги и чудь. Они живут в любом народе, они нужны друг другу, и пока они занимают свои извечные места – варяги наверху, чудь внизу, – все идет хорошо… Но… Но чудь устает быть внизу, а варяги устают, чтобы все шло хорошо… И сцепляются варяг с варягом… А чудь приходит в смятение, видя дерущихся варягов… И тогда вся постройка рушится, и льется кровь – варяжская вперемешку с чудовинской, так что и не различить, где чья…
– …Нет, не возражайте, не спорьте с моей теорией… Она помогала мне пережить последние пятьдесят лет, она создавала стройную картину мира, и если теперь вы докажете мне, что я был не прав, мне уже не успеть придумать новую… Варяжская кровь чуть гуще чудовинской, но простым глазом не различить… Нужен опыт… Мне ли не знать… Сколько раз она у меня перемешивалась вот на этих самых руках… Не успеешь вытащить скальпель из варяжского живота, как тебе уже подкладывают разорванное чудовинское горло… Ах, какая была война, как дрались финские варяги с русской чудью… Один против ста… вот под этими самыми соснами, за этими валунами… Видите, там еще торчат драконовы противотанковые зубы… А чудь лезла и лезла, в танках и самолетах, с пушками и автоматами, волна за волной… И помочь было некому, потому что английские и французские варяги в те месяцы сами едва отбивались от немецкой чуди…
– …Чудь всегда числом берет… Умеют сбиваться в орду, в стаю, налетают, как саранча… А хуже всего, если им удастся завлечь на службу себе хоть несколько сотен варягов… Почему-то часто удается… И тогда нет от них спасения… Кладешь их ряд за рядом, а им конца не видно… Одно слово – белоглазые… Ворвались к нам в госпиталь, хватают всех подряд… Когда гнали нас в свой тыл, я говорю их офицеру: «А этих-то двоих зачем?… Они ведь ваши, я их только вчера оперировал… Не дойдут, вон у них кровь снова хлещет из-под бинтов… Глядите: и гимнастерки со звездами…» А тот: «Настоящие наши в плен не сдаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142