«Эта женщина воображает, что главное назначение человека в жизни – быстро ездить и сильно пахнуть». Да-да, это было сказано про тебя. Или еще: «Она всем намекает, что жаждет разделенной любви, но при этом имеет в виду, чтобы все просто разделили ее любовь к себе». Или: «Дайте же ей наконец пролезть без очереди – пусть убедится сама, что на ее имя билет у кассира не оставлен».
Она принимала наказание с печальной покорностью. Или так ему казалось. Она не жаловалась, не протестовала, не просила пощады. Он был уверен, что, если он потребует, чтобы она на его глазах выбросила проклятые пилюли в туалет и спустила воду, она подчинится. Но ему хотелось сначала упиться ее униженностью.
И когда в один из вечеров, вернувшись за полночь, он не застал ее дома, то ничуть не встревожился, а лишь немедленно стал сочинять в уме новые сцены, которые закатит ей при возвращении, насмешливые реплики, издевательские подозрения, которыми осыплет ее. Даже обнаружив наутро исчезновение почти всей ее одежды, он все еще воображал, что это лишь тактическая уловка врага, древнеримское удаление на священные горы. Но он не поддастся, о нет! Как приятно было представлять ее сидящей где-то в мотеле, глядящей на телефон, ждущей, что он кинется на розыски. Ха-ха, не на такого напали! Нас, негодяев и подонков, на чувствительность не возьмешь! Посидите денька два в одиночестве и приползете обратно. Никуда не денетесь.
Но она не приползла. Ни на второй день, ни на третий. А на пятый пришло письмо из адвокатской конторы Симпсон и Ко. Жена-4 подавала на развод. Вследствие физических и моральных пыток, которым ее подвергал муж. О, там было перечислено всё! Принуждение к деторождению вопреки угрозе здоровью. Публичные оскорбления, издевательства перед лицом знакомых (с именами свидетелей, готовых подтвердить это на суде). Описание сексуальных извращений, к которым ее вынуждали (перечислены все ее любимые игры, но в страдательном наклонении). И если мистер Себеж не желает, чтобы все эти прискорбные факты получили огласку в открытом суде, у него остается возможность договориться полюбовно о справедливой денежной компенсации: за моральные травмы, которые потребуют долгого лечения у психиатров; за разрушенную карьеру (жена-4, оказывается, была на пороге блистательного восхождения в туристском бизнесе, когда он оторвал ее от клавиатуры компьютера и сделал рабой своих прихотей); а также на поддержание того жизненного уровня, к которому он ее приучил. Речь шла всего о двух-трех миллионах, выплату которых можно будет растянуть на довольно долгий срок. Мы не звери.
Но больше всего Антона поразил приложенный к письму пакет с вещественными доказательствами. Там были магнитофонные ленты с записью его оскорбительных тирад и надругательств. Копии банковских отчетов, подтверждавшие преднамеренное отнятие у нее финансовой поддержки. Фотопортрет жены-4 с синяком на лбу. (Она получила этот синяк во время гонки с бутылковозом, но поди докажи.) Даже фотография выломанной двери в ванную была вложена в пакет. А ведь ее отремонтировали уже на следующий день! Значит, уже тогда она успела хладнокровно все рассчитать, начала запасать боеприпасы против него… А он-то, он-то воображал!
О, наша слепота на близких, на любимых!
И ведь ему говорили, намекали, предупреждали. Но он не верил. Он воображал, что знает ее. Да, она могла быть чудовищно несправедлива, могла быть жестока. Но в ней не было холодной расчетливости – так ему хотелось верить. Чтобы совершить что-то жестокое, ей нужно было разгорячить в себе чувство правоты. Правота же разогревалась возмущением, гневом, презрением. Яростью. Повод был неважен. Неважно, чем вы зажигаете газовую горелку – спичкой, электрической искрой, свечой. Регулируемая ярость загорается безотказно, и кастрюля правоты вскипает в мгновение ока.
Кипящей правотой можно было обварить случайного прохожего, замешкавшегося на переходе, норовящего попасть под колеса. Дальнего родственника, посмевшего прислать приглашение на свадьбу дочери. Приятельницу, посмевшую попросить денег в долг. Клерка в магазине, посмевшего не расслышать вопроса.
И какую же праведную ярость должен был вызвать человек, шпионящий за тобой? Выследивший тебя за тридевять земель? когда ты воображала себя в заокеанской безопасности? Делающий снимки из окна притаившегося автомобиля? Какое горе, что в руках у тебя не бейсбольная бита, а только зонтик и сумка. И все, что ты можешь, – это в бессильной ярости колотить ими по захлопнувшейся дверце, по поднявшемуся стеклу. Вырываясь из рук седовласого плейбоя. Выкрикивая проклятия и угрозы вслед удирающей машине.
Антон был в панике. Как он мог так зазеваться, зачем высунулся с фотоаппаратом наружу? Теперь она побежит звонить дракону Симпсону. Тот прилетит, найдет, дохнет огнем, напустит ядовитого дыма, засунет его в диккенсовскую тюрьму, набитую беглыми должниками.
Антон примчался в посольство, отыскал Меладу. Визы? Да, они почти готовы. Осталось поставить последнюю, третью печать. Но сегодня нельзя. Почему? Еще не просохла вторая. Каждая печать сохнет три дня. Таков порядок. Хорошо, если ему нужно так срочно, она постарается что-то сделать. Подсушит под феном. Но не сейчас. Сейчас она должна везти моряков на автобусную экскурсию. Вернется часа через три и сразу займется визами. Он не хочет на это время оставаться один? Не поехать ли ему вместе с ними? Место в автобусе еще есть.
Она опять была в жакете с ромбом, в прическе из радиоспиралек. Моряки, истомившиеся в долгом плавании, не могли оторвать от нее глаз. Молоденький лейтенант, с букетом цветов, от возбуждения все время привставал с места и засыпал ее арифметическими вопросами. «Высота Трафальгарской колонны?… А в метрах?… Грузоподъемность Тауэровского моста?… А в тоннах?… Максимальная ширина Темзы?…»
Они ехали по Лондону, который был совершенно неизвестен Антону. То есть улицы, мосты, дворцы, памятники проплывали все те же, но все они были окутаны другими воспоминаниями, населены неизвестными ему призраками. Здесь наш вождь жил со своей женой в такие-то годы. И представьте себе, хозяйка, у которой они снимали квартиру, стала приставать к ним с бестактными вопросами: почему жена не носит обручального кольца? Они вынуждены были пригрозить ей судом за клевету – только тогда она отстала. В этот почтовый ящик, да-да, в эту самую красную тумбу, он, наверное, опускал пакеты со своими статьями для эмигрантской газеты. А тут жил основоположник. Подумать только – их разделяло каких-нибудь двадцать лет. Если бы они встретились – как много они могли бы сказать друг другу. Но вместо этой встречи произошла другая. С тем, кто впоследствии предал вождя и его дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142