– Эбби было необходимо выяснить, на чьей стороне находится Маккрей.
– С какой стати?
– Ты, видно, думаешь, что мы делаем что-то очень плохое… – начала женщина.
– Ничего подобного я не говорил. Я только считаю, что это на редкость глупый план, а вы похожи на двух конокрадов-любителей. Странно еще, что вы не оделись во все черное и не испачкали лица грязью наподобие Рембо. Ты вызвала бы гораздо меньше подозрений, если бы просто села на кобылу верхом и отправилась к своему рыжему другу, а он потом привез бы тебя обратно. Кстати, ему об этом что-нибудь известно?
– Ничего. – Эбби знала, что Маккрей поддержит ее, какое бы решение она ни приняла, пусть даже он не говорит об этом вслух. Она почувствовала, что уверенность возвращается к ней. – Я дала ему понять, что Ривербриз принадлежит мне, и все связанные с этим вопросы решены.
– А если его спросят, не видел ли он лошадь, уже после того, как станет известно о ее исчезновении?
– Этого не случится. Я заявлю о том, что она пропала, только утром того дня, когда состоятся торги. В спешке, которая будет царить, ничего поделать они уже не смогут, а мы с Беном будем делать вид, что разыскиваем ее.
Пока что ей удавалось отвечать на все его вопросы. Она считала, что предусмотрела любые неожиданности. Чувствуя нарастающую тревогу от того, что время идет, а дело не делается, Эбби решила поторопиться.
– Все продумано, и сейчас уже слишком поздно менять планы. Доби ждет нас, и если мы будем и дальше тянуть время, он начнет задавать ненужные вопросы. Давай, Бен, поехали.
Конюх сел за руль, а Эбби стала обходить кабину, чтобы устроиться на пассажирском сиденье. Следом за ней шел Маккрей. Она открыла дверцу, и в кабине грузовичка вспыхнул свет. Пока женщина забиралась в кабину, Маккрей придерживал дверцу. Усевшись, она повернулась к нему.
– Увидимся, когда я вернусь. Ты ведь будешь здесь?
– Нет. Я еду с вами, так что подвинься.
Эбби едва успела подвинуться на середину сиденья, как Маккрей уже сидел на ее месте у окошка.
Не включая фары, Бен медленно поехал прочь от конюшен. Когда они выехали из света, отбрасываемого фонарем, он притормозил, и машина потащилась вообще с черепашьей скоростью. Теперь им светили только звезды. Сгорбившись за рулем, конюх пристально вглядывался в окружавшую их черноту, пытаясь вести грузовичок по самой середине лужайки.
– Обычно в такой поздний час на дороге почти не бывает машин, но нам не следует рисковать. Вдруг кто-то проедет и увидит нас с лошадиным трейлером на прицепе, – пояснила Эбби Маккрею.
– Скорее всего на вас обратят внимание именно потому, что вы едете с потушенными фарами. – Он ухватился за приборную доску и крикнул: – Осторожно, справа – кювет!
Бен вывернул руль и поехал еще медленнее.
– Прямо как в Польше. Ночь была такой темной, хоть глаз выколи. А вся дорога была запружена беженцами со своим скарбом в руках. Колеса повозок то и дело съезжали с дороги и оказывались в кювете.
– Во время второй мировой войны, когда немецкие войска вторглись в Польшу, Бен участвовал в эвакуации арабских лошадей, – пояснила Эбби, повернувшись к Маккрею.
– Чтобы дойти до того места, где можно было в безопасности переправиться через Буг, нам пришлось идти целых три ночи. Передвигались мы только в темноте, а в светлое время суток укрывали лошадей. Немецкие самолеты летали в польском небе, как перелетные птицы осенью, но за Буг они не залетали. Поэтому, переправившись через реку, мы смогли двигаться и днем. До Ковеля, куда мы шли, оставалось всего два дня пути, когда мы услышали артиллерийскую канонаду и узнали, что русские вторглись в Польшу с востока. Мы так долго шли, а ради чего? Только чтобы развернуться и пойти обратно в Янув. Мы решили так: если лошадям все равно суждено быть захваченными, то пусть уж лучше их получат немцы.
– Это потому, что еще в первую мировую войну русские солдаты захватили ту ферму и перебили на ней почти всех лошадей, – добавила Эбби, чтобы Маккрею было понятнее.
– Когда мы вернулись в Янув-Подляски, там уже были немцы, – продолжал вспоминать Бен, по-прежнему ведя машину с погашенным светом. – Их командир приказал нам отвести лошадей к Висле, в полутора сотнях миль от Янува. Мы еще не знали, что немцы и русские заключили соглашение, по которому вся территория восточнее Вислы должна была оказаться под контролем русских. Когда со временем они покинули Янув, то в качестве трофеев забрали с собой всех лошадей. Вот так и очутился в Терске знаменитый Офир.
– К счастью для этой породы, – вмешалась Эбби, уже не раз слышавшая от Бена эту историю, – примерно семьдесят лошадей – выбившихся из сил, охромевших или слишком молодых для такого путешествия – были оставлены под присмотром крестьян, живших в придорожных деревнях. Только благодаря этому в Польше впоследствии удалось восстановить поголовье «арабов».
– Верно. Например, знаменитую Балалайку выменяли потом на спирт и сахар. Мы снова смогли начать разведение «арабов».
– Мы подъезжаем к перекрестку, Бен, – подсказал Маккрей и со смешком добавил: – И находимся в Техасе, а не в Польше военных времен, поэтому, я думаю, вам следовало бы включить фары.
– Да, теперь, пожалуй можно. Мы отъехали от фермы достаточно далеко.
Протянув руку к приборной доске, он нажал кнопку, и яркий свет фар залил дорогу впереди. Грузовичок набрал скорость.
– Это скорее похоже на то, как ты эвакуировал лошадей из Янува во второй раз, правда, Бен? – улыбнулась Эбби. Теперь морщинистое лицо конюха освещалось призрачным светом приборного щитка.
– Во второй раз мы ехали на поезде. Для того чтобы погрузить всех лошадей, понадобился тридцать один вагон. Дело было в сорок четвертом. Русские уже вышибли нацистов из Советского Союза и маршировали по польской земле. Мы вовремя успели сбежать со всеми лошадьми. Под Янувом шли тяжелые бои, конюшня и несколько домов были разрушены прямыми попаданиями снарядов.
– А Дрезден? Когда его бомбили, там было куда хуже, чем в Януве, – напомнила Эбби.
– По-моему, ты знаешь эту историю лучше самого Бена, – со смехом заметил Маккрей.
– Как же иначе! – улыбнулась в ответ она. – Когда я была маленькой, мне регулярно рассказывали ее на ночь.
– Ну вот и приехали, – прервал их Бен, сворачивая на грязную проселочную дорогу. Через четверть мили показалась ферма Хикса.
– Доби нас уже заждался. Вон, в доме до сих пор горит свет, – проговорила Эбби. – Но нам лучше сразу же ехать к амбару.
Миновав дом, они подъехали к старому амбару, сложенному из бревен и дикого камня. Сделав круг, Бен остановил грузовичок у боковой двери. Первым вылез Маккрей, за ним – Эбби, а через двор к ним уже спешил Доби. – Я ждал вас еще час назад. Возникли какие-нибудь затруднения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– С какой стати?
– Ты, видно, думаешь, что мы делаем что-то очень плохое… – начала женщина.
– Ничего подобного я не говорил. Я только считаю, что это на редкость глупый план, а вы похожи на двух конокрадов-любителей. Странно еще, что вы не оделись во все черное и не испачкали лица грязью наподобие Рембо. Ты вызвала бы гораздо меньше подозрений, если бы просто села на кобылу верхом и отправилась к своему рыжему другу, а он потом привез бы тебя обратно. Кстати, ему об этом что-нибудь известно?
– Ничего. – Эбби знала, что Маккрей поддержит ее, какое бы решение она ни приняла, пусть даже он не говорит об этом вслух. Она почувствовала, что уверенность возвращается к ней. – Я дала ему понять, что Ривербриз принадлежит мне, и все связанные с этим вопросы решены.
– А если его спросят, не видел ли он лошадь, уже после того, как станет известно о ее исчезновении?
– Этого не случится. Я заявлю о том, что она пропала, только утром того дня, когда состоятся торги. В спешке, которая будет царить, ничего поделать они уже не смогут, а мы с Беном будем делать вид, что разыскиваем ее.
Пока что ей удавалось отвечать на все его вопросы. Она считала, что предусмотрела любые неожиданности. Чувствуя нарастающую тревогу от того, что время идет, а дело не делается, Эбби решила поторопиться.
– Все продумано, и сейчас уже слишком поздно менять планы. Доби ждет нас, и если мы будем и дальше тянуть время, он начнет задавать ненужные вопросы. Давай, Бен, поехали.
Конюх сел за руль, а Эбби стала обходить кабину, чтобы устроиться на пассажирском сиденье. Следом за ней шел Маккрей. Она открыла дверцу, и в кабине грузовичка вспыхнул свет. Пока женщина забиралась в кабину, Маккрей придерживал дверцу. Усевшись, она повернулась к нему.
– Увидимся, когда я вернусь. Ты ведь будешь здесь?
– Нет. Я еду с вами, так что подвинься.
Эбби едва успела подвинуться на середину сиденья, как Маккрей уже сидел на ее месте у окошка.
Не включая фары, Бен медленно поехал прочь от конюшен. Когда они выехали из света, отбрасываемого фонарем, он притормозил, и машина потащилась вообще с черепашьей скоростью. Теперь им светили только звезды. Сгорбившись за рулем, конюх пристально вглядывался в окружавшую их черноту, пытаясь вести грузовичок по самой середине лужайки.
– Обычно в такой поздний час на дороге почти не бывает машин, но нам не следует рисковать. Вдруг кто-то проедет и увидит нас с лошадиным трейлером на прицепе, – пояснила Эбби Маккрею.
– Скорее всего на вас обратят внимание именно потому, что вы едете с потушенными фарами. – Он ухватился за приборную доску и крикнул: – Осторожно, справа – кювет!
Бен вывернул руль и поехал еще медленнее.
– Прямо как в Польше. Ночь была такой темной, хоть глаз выколи. А вся дорога была запружена беженцами со своим скарбом в руках. Колеса повозок то и дело съезжали с дороги и оказывались в кювете.
– Во время второй мировой войны, когда немецкие войска вторглись в Польшу, Бен участвовал в эвакуации арабских лошадей, – пояснила Эбби, повернувшись к Маккрею.
– Чтобы дойти до того места, где можно было в безопасности переправиться через Буг, нам пришлось идти целых три ночи. Передвигались мы только в темноте, а в светлое время суток укрывали лошадей. Немецкие самолеты летали в польском небе, как перелетные птицы осенью, но за Буг они не залетали. Поэтому, переправившись через реку, мы смогли двигаться и днем. До Ковеля, куда мы шли, оставалось всего два дня пути, когда мы услышали артиллерийскую канонаду и узнали, что русские вторглись в Польшу с востока. Мы так долго шли, а ради чего? Только чтобы развернуться и пойти обратно в Янув. Мы решили так: если лошадям все равно суждено быть захваченными, то пусть уж лучше их получат немцы.
– Это потому, что еще в первую мировую войну русские солдаты захватили ту ферму и перебили на ней почти всех лошадей, – добавила Эбби, чтобы Маккрею было понятнее.
– Когда мы вернулись в Янув-Подляски, там уже были немцы, – продолжал вспоминать Бен, по-прежнему ведя машину с погашенным светом. – Их командир приказал нам отвести лошадей к Висле, в полутора сотнях миль от Янува. Мы еще не знали, что немцы и русские заключили соглашение, по которому вся территория восточнее Вислы должна была оказаться под контролем русских. Когда со временем они покинули Янув, то в качестве трофеев забрали с собой всех лошадей. Вот так и очутился в Терске знаменитый Офир.
– К счастью для этой породы, – вмешалась Эбби, уже не раз слышавшая от Бена эту историю, – примерно семьдесят лошадей – выбившихся из сил, охромевших или слишком молодых для такого путешествия – были оставлены под присмотром крестьян, живших в придорожных деревнях. Только благодаря этому в Польше впоследствии удалось восстановить поголовье «арабов».
– Верно. Например, знаменитую Балалайку выменяли потом на спирт и сахар. Мы снова смогли начать разведение «арабов».
– Мы подъезжаем к перекрестку, Бен, – подсказал Маккрей и со смешком добавил: – И находимся в Техасе, а не в Польше военных времен, поэтому, я думаю, вам следовало бы включить фары.
– Да, теперь, пожалуй можно. Мы отъехали от фермы достаточно далеко.
Протянув руку к приборной доске, он нажал кнопку, и яркий свет фар залил дорогу впереди. Грузовичок набрал скорость.
– Это скорее похоже на то, как ты эвакуировал лошадей из Янува во второй раз, правда, Бен? – улыбнулась Эбби. Теперь морщинистое лицо конюха освещалось призрачным светом приборного щитка.
– Во второй раз мы ехали на поезде. Для того чтобы погрузить всех лошадей, понадобился тридцать один вагон. Дело было в сорок четвертом. Русские уже вышибли нацистов из Советского Союза и маршировали по польской земле. Мы вовремя успели сбежать со всеми лошадьми. Под Янувом шли тяжелые бои, конюшня и несколько домов были разрушены прямыми попаданиями снарядов.
– А Дрезден? Когда его бомбили, там было куда хуже, чем в Януве, – напомнила Эбби.
– По-моему, ты знаешь эту историю лучше самого Бена, – со смехом заметил Маккрей.
– Как же иначе! – улыбнулась в ответ она. – Когда я была маленькой, мне регулярно рассказывали ее на ночь.
– Ну вот и приехали, – прервал их Бен, сворачивая на грязную проселочную дорогу. Через четверть мили показалась ферма Хикса.
– Доби нас уже заждался. Вон, в доме до сих пор горит свет, – проговорила Эбби. – Но нам лучше сразу же ехать к амбару.
Миновав дом, они подъехали к старому амбару, сложенному из бревен и дикого камня. Сделав круг, Бен остановил грузовичок у боковой двери. Первым вылез Маккрей, за ним – Эбби, а через двор к ним уже спешил Доби. – Я ждал вас еще час назад. Возникли какие-нибудь затруднения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156