И Пушкин делает такой вывод: "...Другие мысли, СТОЛЬ ЖЕ ДЕТСКИЕ,
другие мечты, столь же несбыточные, заменили мысли и мечты учеников Дидрота и
Руссо, и легкомысленный поклонник молвы видит в них опять и цель человечества, и
разрешение вечной загадки, не воображая, что в свою очередь они заменяются
другими". То есть по мнению Пушкина родоначальник русской интеллигенции, как он
метко подметил, отличается теми же самыми отрицательными качествами, что и его
духовные потомки члены Ордена: тоже беспокойное любопытство ума, нежели жажда
познаний, та же экзальтация, переходящая и безудержный, мрачный политический
фанатизм.
"...Возвратясь в Петербург, — продолжает Пушкин, — Радищев вступил в
гражданскую службу, не переставая между тем заниматься и словесностью. Он
женился, состояние его было для него достаточно. В обществе он был уважаем, как
сочинитель. Граф Воронцов ему покровительствовал. Государыня знала его лично и
определила в собственную свою канцелярию. Следуя обыкновенному ходу вещей,
Радищев должен был достигнуть одной из первых степеней государственных. Но
судьба готовила ему иное".
А. Радищев попадает в среду русских масонов, так называемых, Мартинистов.
"Таинственность их бесед, — сообщает Пушкин, — воспламенила его
воображение. Он написал свое "Путешествие из Петербурга в Москву" — сатирическое
воззвание к возмущению, напечатал в домашней типографии спокойно пустил его в
продажу ..."
Ясный и объективный ум Пушкина не может оправдать безумный поступок
Радищева в эпоху, когда во Франции происходила революция, когда в России только
недавно отгремела Пугачевщина. Пушкин всегда бережно относился к национальному
государству, созданному в невероятно трудных исторических условиях длинным рядом
поколений. "...Если мысленно перенесемся мы к 1791 году, — пишет Пушкин, — если
вспомним тогдашние политические обстоятельства, если представим себе силу нашего
правительства, наши законы не изменившиеся со времени Петра I, их строгость, в
то время еще не смягченную двадцатипятилетним царствованием Александра,
самодержца, умевшего уважать человечество; если думаем: какие суровые люди
окружали престол Екатерины, то преступление Радищева покажется нам действием
сумасшедшего..."
Пушкин решительно осуждает Радищева, не находя для него никакого
извинения: "...Мы никогда не почитали Радищева великим человеком, — пишет он —
поступок его всегда казался нам преступлением ничем не извиняемым, а
"Путешествие в Москву" весьма посредственною книгою, но со всем тем не можем в
нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика,
заблуждающегося, конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с
какою то рыцарскою совестливостью,
"...Радищев, — сообщает Пушкин, — предан был суду. Сенат осудил его на
смерть (см. полное собрание законов). Государыня смягчила приговор. Преступника
лишили чинов и дворянства и в оковах сослали в Сибирь..."
Но сразу после смерти Екатерины II Император Павел Первый, — пишет
Пушкин, — "...вызвал Радищева из ссылки, возвратил ему чины и дворянство,
обошелся с ним милостиво и взял с него обещание не писать ничего противного духу
правительства. Радищев сдержал свое слово. Он во все время царствования
императора Павла I не писал ни одной строчки. Он жил в Петербурге, удаленный от
дел, и занимаясь воспитанием своих детей. Смиренный опытностью и годами, он даже
переменил образ мыслей, ознаменовавший его бурную и кичливую молодость".
Дальше следуют замечательные по глубине рассуждения Пушкина. Он пишет:
"...Не станем укорять Радищева в слабости и непостоянстве характера. Время
изменяет человека, как в физическом, так и в духовном отношении. Муж со вздохом
иль с улыбкою отвергает мечты, волновавшие юношу. Моложавые мысли, как и
моложавое лицо, всегда имеют что то странное и смешное. Глупец один не
изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют".
Пушкин ставит вопрос о том, должны были ужасы французской революции
оказать влияние на миросозерцание Радищева, или нет? И отвечает: "...Мог ли
чувствительный и пылкий Радищев не содрогнуться при виде того, что происходило
во Франции во время ужаса? Мог ли он без омерзения глубокого слышать некогда
любимые свои мысли, проповедуемые с высоты гильотины, при гнусных рукоплесканиях
черни? Увлеченный однажды львиным ревом Мирабо, он уже не хотел сделаться
поклонником Робеспьера, этого сентиментального тигра". Эта фраза чрезвычайно
ярко характеризует отношение самого зрелого Пушкина к кровавой французской
революции и ее рыцарям гильотины.
II
Император Александр Первый в отношении милостей к А. Радищеву пошел еще
дальше, чем его отец. Вступив на престол, — пишет Пушкин, — он "...вспомнил о
Радищеве и извиняя в нем то, что можно было приписать пылкости молодых лет и
заблуждениям века, увидел в сочинителе Путешествия отвращение от многих
злоупотреблений и некоторые благонамеренные виды. Он определил Радищева в
Комиссию составления законов и приказал ему изложить свои мысли касательно
некоторых гражданских постановлений". .
Но политический фанатизм вещь изживаемая с очень большим трудом. Несмотря
на кровавый опыт французской революции, Радищев не смог полностью преодолеть
следы юношеского фанатизма. "...Бедный Радищев, увлеченный предметом, некогда
близким к его умозрительным занятиям, вспомнил старину и в проекте,
представленном начальству, предался своим прежним мечтаниям. Граф Завадовский
удивился молодости его седин и сказал ему с дружеским упреком: "Эх, Александр
Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! или мало тебе было Сибири?" В
этих словах Радищев увидел угрозу. Огорченный и испуганный, он возвратился
домой, вспомнил о друге своей молодости, об лейпцигском студенте, подавшем ему
некогда мысль о самоубийстве... и отравился. Конец, им давно предвиденный и
который он сам себе напророчил!"
Трагический конец первого русского интеллигента является прообразом
самоубийства, которое подготовила себе в виде большевизма вся русская
интеллигенция — это общество политических фанатиков и утопистов, целое столетие
в фанатическом ослеплении рывшее могилу национальному государству и погибшее
вместе с ним.
Пушкин понимал то, что никогда не понимал Радищев и его последователи,
что: "...Нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви". Радищев и
вся русская революционная интеллигенция вслед за ним, много и старательно
поносили современную им Россию и ее историческое прошлое, но настоящей любви к
России ни у кого из них не было, а поэтому в их поношениях не было и нет истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
другие мечты, столь же несбыточные, заменили мысли и мечты учеников Дидрота и
Руссо, и легкомысленный поклонник молвы видит в них опять и цель человечества, и
разрешение вечной загадки, не воображая, что в свою очередь они заменяются
другими". То есть по мнению Пушкина родоначальник русской интеллигенции, как он
метко подметил, отличается теми же самыми отрицательными качествами, что и его
духовные потомки члены Ордена: тоже беспокойное любопытство ума, нежели жажда
познаний, та же экзальтация, переходящая и безудержный, мрачный политический
фанатизм.
"...Возвратясь в Петербург, — продолжает Пушкин, — Радищев вступил в
гражданскую службу, не переставая между тем заниматься и словесностью. Он
женился, состояние его было для него достаточно. В обществе он был уважаем, как
сочинитель. Граф Воронцов ему покровительствовал. Государыня знала его лично и
определила в собственную свою канцелярию. Следуя обыкновенному ходу вещей,
Радищев должен был достигнуть одной из первых степеней государственных. Но
судьба готовила ему иное".
А. Радищев попадает в среду русских масонов, так называемых, Мартинистов.
"Таинственность их бесед, — сообщает Пушкин, — воспламенила его
воображение. Он написал свое "Путешествие из Петербурга в Москву" — сатирическое
воззвание к возмущению, напечатал в домашней типографии спокойно пустил его в
продажу ..."
Ясный и объективный ум Пушкина не может оправдать безумный поступок
Радищева в эпоху, когда во Франции происходила революция, когда в России только
недавно отгремела Пугачевщина. Пушкин всегда бережно относился к национальному
государству, созданному в невероятно трудных исторических условиях длинным рядом
поколений. "...Если мысленно перенесемся мы к 1791 году, — пишет Пушкин, — если
вспомним тогдашние политические обстоятельства, если представим себе силу нашего
правительства, наши законы не изменившиеся со времени Петра I, их строгость, в
то время еще не смягченную двадцатипятилетним царствованием Александра,
самодержца, умевшего уважать человечество; если думаем: какие суровые люди
окружали престол Екатерины, то преступление Радищева покажется нам действием
сумасшедшего..."
Пушкин решительно осуждает Радищева, не находя для него никакого
извинения: "...Мы никогда не почитали Радищева великим человеком, — пишет он —
поступок его всегда казался нам преступлением ничем не извиняемым, а
"Путешествие в Москву" весьма посредственною книгою, но со всем тем не можем в
нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика,
заблуждающегося, конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с
какою то рыцарскою совестливостью,
"...Радищев, — сообщает Пушкин, — предан был суду. Сенат осудил его на
смерть (см. полное собрание законов). Государыня смягчила приговор. Преступника
лишили чинов и дворянства и в оковах сослали в Сибирь..."
Но сразу после смерти Екатерины II Император Павел Первый, — пишет
Пушкин, — "...вызвал Радищева из ссылки, возвратил ему чины и дворянство,
обошелся с ним милостиво и взял с него обещание не писать ничего противного духу
правительства. Радищев сдержал свое слово. Он во все время царствования
императора Павла I не писал ни одной строчки. Он жил в Петербурге, удаленный от
дел, и занимаясь воспитанием своих детей. Смиренный опытностью и годами, он даже
переменил образ мыслей, ознаменовавший его бурную и кичливую молодость".
Дальше следуют замечательные по глубине рассуждения Пушкина. Он пишет:
"...Не станем укорять Радищева в слабости и непостоянстве характера. Время
изменяет человека, как в физическом, так и в духовном отношении. Муж со вздохом
иль с улыбкою отвергает мечты, волновавшие юношу. Моложавые мысли, как и
моложавое лицо, всегда имеют что то странное и смешное. Глупец один не
изменяется, ибо время не приносит ему развития, а опыты для него не существуют".
Пушкин ставит вопрос о том, должны были ужасы французской революции
оказать влияние на миросозерцание Радищева, или нет? И отвечает: "...Мог ли
чувствительный и пылкий Радищев не содрогнуться при виде того, что происходило
во Франции во время ужаса? Мог ли он без омерзения глубокого слышать некогда
любимые свои мысли, проповедуемые с высоты гильотины, при гнусных рукоплесканиях
черни? Увлеченный однажды львиным ревом Мирабо, он уже не хотел сделаться
поклонником Робеспьера, этого сентиментального тигра". Эта фраза чрезвычайно
ярко характеризует отношение самого зрелого Пушкина к кровавой французской
революции и ее рыцарям гильотины.
II
Император Александр Первый в отношении милостей к А. Радищеву пошел еще
дальше, чем его отец. Вступив на престол, — пишет Пушкин, — он "...вспомнил о
Радищеве и извиняя в нем то, что можно было приписать пылкости молодых лет и
заблуждениям века, увидел в сочинителе Путешествия отвращение от многих
злоупотреблений и некоторые благонамеренные виды. Он определил Радищева в
Комиссию составления законов и приказал ему изложить свои мысли касательно
некоторых гражданских постановлений". .
Но политический фанатизм вещь изживаемая с очень большим трудом. Несмотря
на кровавый опыт французской революции, Радищев не смог полностью преодолеть
следы юношеского фанатизма. "...Бедный Радищев, увлеченный предметом, некогда
близким к его умозрительным занятиям, вспомнил старину и в проекте,
представленном начальству, предался своим прежним мечтаниям. Граф Завадовский
удивился молодости его седин и сказал ему с дружеским упреком: "Эх, Александр
Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! или мало тебе было Сибири?" В
этих словах Радищев увидел угрозу. Огорченный и испуганный, он возвратился
домой, вспомнил о друге своей молодости, об лейпцигском студенте, подавшем ему
некогда мысль о самоубийстве... и отравился. Конец, им давно предвиденный и
который он сам себе напророчил!"
Трагический конец первого русского интеллигента является прообразом
самоубийства, которое подготовила себе в виде большевизма вся русская
интеллигенция — это общество политических фанатиков и утопистов, целое столетие
в фанатическом ослеплении рывшее могилу национальному государству и погибшее
вместе с ним.
Пушкин понимал то, что никогда не понимал Радищев и его последователи,
что: "...Нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви". Радищев и
вся русская революционная интеллигенция вслед за ним, много и старательно
поносили современную им Россию и ее историческое прошлое, но настоящей любви к
России ни у кого из них не было, а поэтому в их поношениях не было и нет истины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38