Приказав Хайе распаковывать вещи, она отправилась в храм на церемонию освящения ротонд, которые построил фараон. За два дня, проведенные в городе, Тейе уже начала привыкать к грандиозному стилю, поэтому внутреннее убранство храма не удивило ее. Здесь не было череды дворов, перетекающих друг в друга, которые, уменьшаясь, становились все более уединенными и заканчивались маленьким святилищем, в полумраке которого хранится божница. Хотя здание было так велико, что Тейе чувствовала себя маленькой и незащищенной – и это почти физически давило на нее, – оно состояло всего из двух дворов: огромного наружного, сплошь уставленного жертвенниками, куда попадали, миновав три пилона и обсаженную деревьями аллею, и еще более огромного внутреннего, где жертвенников было еще больше, их белые сверкающие ряды вели к главному алтарю. Хотя дворец был переполнен статуями Эхнатона и в городе они стояли везде, здесь, в храме, не было ни одной. Разумеется, – думала Тейе, пот скапливался у нее под париком и в подмышках, пока она стояла с Бекетатон в удушающем фимиаме, который курился по всему храму, – нет, если фараон и его семья – это сам Бен-бен. Единственным местом, где можно было укрыться от солнца, оказались небольшие, сложенные из камня ротонды, которые Эхнатон повелел возвести для обновления волшебной силы – для себя, для императрицы и Бекетатон, и, когда первая часть церемонии подошла к концу, Тейе с облегчением шагнула под каменный свод. Стоя в благословенной тени, она смотрела, как фараон, окруженный жрецами, поднялся по ступеням к высоко расположенному алтарю, и полуденная служба началась. С наружного двора доносились стройные хоровые песнопения. Звенели кимвалы и трещали систры. Языки пламени, почти невидимые при ярком солнечном свете, взвивались от факелов в руках сотен служителей, которые ждали перед жертвенниками, чтобы зажечь груды пищи и цветов. Эта ротонда, конечно, – важный и священный предмет, – размышляла Тейе, взглянув на Бекетатон, стоявшую с широко раскрытыми глазами чуть впереди, под богато украшенным навесом своей ротонды, – но здесь я бы предпочла свой собственный балдахин и пару носителей опахал, чтобы отгоняли мух. Видя, как Эхнатон воздевает отягощенные золотом руки к безжалостному небу, а жрецы вскрикивают и падают вокруг него на горячие камни, она гораздо сильнее прониклась достоинством и благородством, которое всегда проявлялось в ее сыне во время богослужения, чем суровым великолепием своего окружения.
В этот вечер, когда ее впервые омыли и одели под высоким, украшенным звездами потолком нового дома и отнесли в залу для личных приемов фараона, он показал ей золотую погребальную раку.
– В скалах за Ахетатоном для тебя, матушка, украшают гробницу, – пылко произнес он. – Ты будешь покоиться под его защитой. Взгляни! – Он обошел вокруг согнувшихся слуг, У которых дрожали руки под тяжестью ноши. – Я повелел, чтобы на ней выгравировали твое изображение – твое бесценное тело, окутанное тончайшим прозрачнейшим льном, а перед тобой – мое собственное царственное изображение, чтобы после смерти защищать тебя от демонов. Здесь наши имена, сплетенные вместе.
– Эхнатон, – тихо произнесла она, в горле стоял ком, – благодарю тебя за этот великий дар, но гробница ждет меня в Фивах, рядом с моим первым мужем. Я бы предпочла лежать там.
– Этот человек умер с верой в неправильного бога, – выпалил он, заливаясь краской гнева. – Я не позволю, чтобы ты была осквернена его присутствием!
– Как хочешь, – спокойно ответила она, про себя решив издать собственный указ и передать его Хайе.
Эхнатон обиженно сделал знак, и слуги, пошатываясь, вынесли раку. Он вновь уселся рядом с ней.
– Я провел много времени, присматривая за ее изготовлением, – пожаловался он.
Она поцеловала его в щеку и произнесла успокаивающим тоном:
– Это великий подарок. Я бесконечно благодарна. Пей вино, Эхнатон. Ты же хотел, чтобы я приехала? – Но он сидел с мрачным видом, навалившись на стол, часто дыша. – Музыка до сих пор звучит в ушах, – заметила Тейе, помолчав. – У тебя здесь талантливые композиторы.
– Я сам написал ее, – буркнул он. – К ней есть и слова, но они не подходят для праздника. – Он выпрямился и начал тихо напевать высоким дискантом: – Сколь многочисленно творимое тобою и скрытое от мира людей, Бог единственный, нет другого, кроме тебя! Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху. Как многообразны твои деяния! Они сокрыты от людей, о, единственный Бог, с которым никто не сравнится. Ты сотворил землю в согласии со своим сердцем, когда ты един: и люди, и стада скота и антилоп; все, что на земле… – Он не отрывал взгляда от своей тарелки и тихо раскачивался в ритм мелодии. Когда он закончил, Тейе увидела, что он плачет.
– Это прекрасно, – тихо сказала она, обнимая его за шею. – Почему ты плачешь?
Он покачал головой.
– Не знаю. Я живой бог. Я не знаю…
Вскоре он ушел. Тейе продолжала сидеть, перед ней на неубранном столе стояло вино, ее настроение было созвучно тихим непринужденным разговорам нескольких избранных гостей с теми членами царской семьи, которых пригласил фараон. С уходом фараона от напряженности не осталось и следа. Сменхара и Мериатон, уже неразлучные, были поглощены серьезным разговором. Мекетатон, сидевшая в стайке юных жен гарема, играла в бусины с Тадухеппой. Нефертити вовсе не появилась. Тейе с любопытством подумала, а была ли она вообще приглашена. Тейе медленно допивала свое вино, собираясь уходить, когда увидела, как Пареннефер подошел к Мекетатон, поклонился и что-то прошептал ей. Девочка склонила головку, поднялась и вышла. Наступила тишина. Все глаза были устремлены на нее, и озадаченная Тейе поманила пальцем Хайю.
– Пришли ко мне Пиху. Пора уходить. Попробуй выяснить что-нибудь о царевне Мекетатон от слуг из детской. И пошли вестника в дом, где остановился Азиру. Прикажи ему явиться ко мне завтра поутру.
К тому времени, как Хайя дошел до двери, разговор возобновился. Что-то беспокоит мою маленькую внучку, – размышляла Тейе, ожидая Пиху, – и это достаточно серьезно, судя по реакции всех этих людей. Полагаю, в скором времени я узнаю, что это, но сейчас мне нужно отдохнуть.
Хайя пришел к ней на рассвете, когда будившие ее музыканты ушли, и Пиха принесла ей утренние фрукты и разбавленное вино. Тейе сидела в постели, опираясь на подушки, и аккуратно ела арбуз. Комната постепенно наполнялась светом.
– Ну? – нетерпеливо произнесла она. – Ты расторопен, Хайя. Выкладывай. Мне надо обдумать, что сказать Азиру.
Он кивнул.
– Царевна Мекетатон больше не живет в детской, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165