Прошел азир. Наступил хояк, месяц, когда всегда отмечался самый высокий уровень воды в реке. Вместо этого выявилось его снижение, потому что в сухом воздухе речная влага начала испаряться. Воздух сделался зловонным и кишел жалящими насекомыми. Феллахи в смятении доедали свои скудные запасы. С окраины селений они смотрели на трещины на полях, которые, углубляясь, превращались в зияющие маленькие овражки, выжженная земля была слишком горячей, чтобы ступить на нее. На деревьях не было листьев. Бурые стволы пальм недвижно застыли в воздухе, безжизненные и ломкие, и ветки сикомор отламывались при легчайшем прикосновении.
В начале мехира, когда крестьяне обычно шли по полям по щиколотку в черном иле, разбрасывая семена, Ахетатон начали наводнять змеи, скорпионы искали прохлады в трещинах, появившихся в земле повсюду. Утром и вечером жилище Тейе обыскивали слуги с палками, и на полу для змей оставляли спасительное молоко.
Но к концу фармуси все смирились с тем, что в этом году разлива не будет. Грязные и сухие причалы вдоль набережной на всем протяжении Ахетатона нависали на несколько футов над густой, отказывавшейся подниматься водой. Шадуфы, которыми поднимали воду для полива садов, доставляли густую жижу, которая кишела различными червями и омерзительными насекомыми. Фараон велел слугам загрузить бадьи в лодки и вручную доставать воду из реки для полива садов, он разрешил вычерпывать озера. Тейе, сидя на крыше своего дома и глядя в долину, думала, что садами тоже придется пожертвовать для того, чтобы обеспечить водой поля на том берегу, чтобы вырастить хоть какой-то урожай для дворца. Но Эхнатон де пошел на этот шаг, все еще веря в то, что вода прибудет.
– Это испытание, – говорил он Тейе, сидя в зале для приемов. – Нашу веру испытывают.
Оба истекали потом. Шелест метелок наполнял комнату тонким монотонным шуршанием. Мухи облаком висели под потолком. Из Дельты не прислали ранних плодов, и овощи, с таким наслаждением поедаемые в это время года, сделались едкостью и имели привкус ила. Все имеет привкус ила, пахнет илом, – думала Тейе, чувствуя, как кожу головы покалывает от ары. Она взглянула сквозь тень от входных колонн на мертвую бурую лужайку, где уже проступили островки сухой земли. – Ты послал на север за зерном? – спросила она. – Ретенну, должно быть, сможет продать нам немного. – Ей нестерпимо хотелось почесаться. В ее купальне больше не лилась каскадом вода, чистая и прохладная. Та жидкость, которую Пиха бережливо цедила на нее тонкой струйкой, была с песком и такого же бурого цвета, как и ее кожа.
– В этом нет необходимости, – ответил он. – Наши амбары полны запасов прошлогоднего урожая.
– Но, Эхнатон, а как же Фивы, как остальное население? Сборщики налогов отняли у них все. У людей не осталось запасов. Скоро они начнут умирать от голода.
– Мне нет дела до Фив, – сказал он. – Что до феллахов, им просто надо подождать. Бог еще проявит свою силу.
– Если феллахи умрут, на следующий год некому будет сеять, – мрачно проговорила Тейе. – Страна всегда переживала засуху только потому, что каждый фараон тщательно следил за тем, чтобы в каждом городе был неприкосновенный запас. Твои сборщики налогов давно опустошили их закрома.
Эхнатон вдруг ощутил позыв рвоты. Склонившись и прижав одну руку к животу, он неистово замахал другой, делая знак слуге, и тот метнулся к нему с чашей в руках. Его вырвало, и, переведя дыхание, он откинулся на спинку трона. Другой раб опустился на колени, подавая влажное полотенце Фараон обтер губы.
– Это всегда причиняет мне боль, – сказал он, все еще тяжело дыша, – но боль длится недолго. – Он отдал полотенце и медленно выпрямился. – Ты видела террасы северного дворца, императрица? Они все такие же сочно-зеленые. Нефертити не страдает от пересыхания садов.
Она предугадала ход его мыслей.
– Нет, Эхнатон, ее земли плодородны не потому, что Нефертити наслаждается защитой бога, – сказала она. – Вода из ее озера проливается на верхнюю террасу и потом просто стекает вниз на остальные.
– Время молитвы. – Он поднялся, оттянув влажное платье с колен. Мерира шагнул вперед, ладан уже курился у него в руках. – Матушка, ты знаешь, что в городе люди открыли жертвенники Исиды? Если Атон увидит такое попрание его веры, он накажет их еще больше.
– Они боятся, – предположила она, видя, что его изможденное лицо немного порозовело. – Они хотят, чтобы Исида начала плакать.
– Здесь нет Исиды, – нетерпеливо бросил он. – Я поговорю с ними об этом из окна явления по пути к храму. Идем со мной. Где Мериатон?
Он раздраженно взмахнул рукой, и она поспешила вперед. Они вышли из залы, пересекли широкий передний двор и подошли к пандусу. За стеной царская дорога была необычайно тиха. Солнце набросилось на них со слепой яростью, высушивая губы, заставляя слезиться глаза, обжигая ступни сквозь подошвы сандалий. В воздухе стояла пыль. Ветер уже не был таким приятным, потому что малейшее движение его за городом поднимало песок; рассеянный на улицах, он смешивался с висевшей в воздухе пылью, в которую превратился верхний слой рассохшейся земли, набиваясь в легкие, прилипая к влажной коже, проникая под одежду. Зажмурившись от внезапно ударившего в глаза невыносимого сияния, Тейе увидела, как рука Эхнатона скользнула в руку его царицы, а другую руку он поднял, чтобы отмахнуться от мух, ползавших по шее. Никто не придет сегодня поклониться ему, – подумала она, когда они всходили на пандус под легкую тень крытого окна. – Люди лежат по домам и мечтают о воде. Когда они остановились перед окном и посмотрели вниз, Тейе была поражена, потому что дорога от стены до стены была заполнена молчаливой толпой. Эхнатон поднял руку. Толпа чуть заволновалась, и головы склонились, но люди не опустились на землю.
– Глупцы! – крикнул фараон добродушно. – Вас гложет чувство вины? Я слышал, как вы отвернулись от своего истинного защитника при первом же испытании вашей веры и забормотали молитвы другому богу, в то время как Диск ярко сияет над головой, наблюдая за каждым вашим движением. Не бойтесь. Я, и только я, стою между вами и богом. Я буду умолять Атона, и он услышит сына своего и пошлет паводок. Я, Эхнатон, обещаю вам.
Радостных возгласов не последовало Тейе, выхватив полотенце у Хайи и вытирая шею, видела на поднятых кверху лицах сомнение и страдание.
– Дай воду, фараон! – возмущенно крикнул кто-то. – Ты бог! Заставь реку подняться!
Эхнатон воздел крюк и цеп, но гул голосов не затих. Когда он шагнул в тень и пошел к храму, толпа подхватила этот выкрик.
– Заставь подняться воду, фараон! – кричали они, в их голосах слышалась явная насмешка. – Заставь подняться воду, божественное воплощение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
В начале мехира, когда крестьяне обычно шли по полям по щиколотку в черном иле, разбрасывая семена, Ахетатон начали наводнять змеи, скорпионы искали прохлады в трещинах, появившихся в земле повсюду. Утром и вечером жилище Тейе обыскивали слуги с палками, и на полу для змей оставляли спасительное молоко.
Но к концу фармуси все смирились с тем, что в этом году разлива не будет. Грязные и сухие причалы вдоль набережной на всем протяжении Ахетатона нависали на несколько футов над густой, отказывавшейся подниматься водой. Шадуфы, которыми поднимали воду для полива садов, доставляли густую жижу, которая кишела различными червями и омерзительными насекомыми. Фараон велел слугам загрузить бадьи в лодки и вручную доставать воду из реки для полива садов, он разрешил вычерпывать озера. Тейе, сидя на крыше своего дома и глядя в долину, думала, что садами тоже придется пожертвовать для того, чтобы обеспечить водой поля на том берегу, чтобы вырастить хоть какой-то урожай для дворца. Но Эхнатон де пошел на этот шаг, все еще веря в то, что вода прибудет.
– Это испытание, – говорил он Тейе, сидя в зале для приемов. – Нашу веру испытывают.
Оба истекали потом. Шелест метелок наполнял комнату тонким монотонным шуршанием. Мухи облаком висели под потолком. Из Дельты не прислали ранних плодов, и овощи, с таким наслаждением поедаемые в это время года, сделались едкостью и имели привкус ила. Все имеет привкус ила, пахнет илом, – думала Тейе, чувствуя, как кожу головы покалывает от ары. Она взглянула сквозь тень от входных колонн на мертвую бурую лужайку, где уже проступили островки сухой земли. – Ты послал на север за зерном? – спросила она. – Ретенну, должно быть, сможет продать нам немного. – Ей нестерпимо хотелось почесаться. В ее купальне больше не лилась каскадом вода, чистая и прохладная. Та жидкость, которую Пиха бережливо цедила на нее тонкой струйкой, была с песком и такого же бурого цвета, как и ее кожа.
– В этом нет необходимости, – ответил он. – Наши амбары полны запасов прошлогоднего урожая.
– Но, Эхнатон, а как же Фивы, как остальное население? Сборщики налогов отняли у них все. У людей не осталось запасов. Скоро они начнут умирать от голода.
– Мне нет дела до Фив, – сказал он. – Что до феллахов, им просто надо подождать. Бог еще проявит свою силу.
– Если феллахи умрут, на следующий год некому будет сеять, – мрачно проговорила Тейе. – Страна всегда переживала засуху только потому, что каждый фараон тщательно следил за тем, чтобы в каждом городе был неприкосновенный запас. Твои сборщики налогов давно опустошили их закрома.
Эхнатон вдруг ощутил позыв рвоты. Склонившись и прижав одну руку к животу, он неистово замахал другой, делая знак слуге, и тот метнулся к нему с чашей в руках. Его вырвало, и, переведя дыхание, он откинулся на спинку трона. Другой раб опустился на колени, подавая влажное полотенце Фараон обтер губы.
– Это всегда причиняет мне боль, – сказал он, все еще тяжело дыша, – но боль длится недолго. – Он отдал полотенце и медленно выпрямился. – Ты видела террасы северного дворца, императрица? Они все такие же сочно-зеленые. Нефертити не страдает от пересыхания садов.
Она предугадала ход его мыслей.
– Нет, Эхнатон, ее земли плодородны не потому, что Нефертити наслаждается защитой бога, – сказала она. – Вода из ее озера проливается на верхнюю террасу и потом просто стекает вниз на остальные.
– Время молитвы. – Он поднялся, оттянув влажное платье с колен. Мерира шагнул вперед, ладан уже курился у него в руках. – Матушка, ты знаешь, что в городе люди открыли жертвенники Исиды? Если Атон увидит такое попрание его веры, он накажет их еще больше.
– Они боятся, – предположила она, видя, что его изможденное лицо немного порозовело. – Они хотят, чтобы Исида начала плакать.
– Здесь нет Исиды, – нетерпеливо бросил он. – Я поговорю с ними об этом из окна явления по пути к храму. Идем со мной. Где Мериатон?
Он раздраженно взмахнул рукой, и она поспешила вперед. Они вышли из залы, пересекли широкий передний двор и подошли к пандусу. За стеной царская дорога была необычайно тиха. Солнце набросилось на них со слепой яростью, высушивая губы, заставляя слезиться глаза, обжигая ступни сквозь подошвы сандалий. В воздухе стояла пыль. Ветер уже не был таким приятным, потому что малейшее движение его за городом поднимало песок; рассеянный на улицах, он смешивался с висевшей в воздухе пылью, в которую превратился верхний слой рассохшейся земли, набиваясь в легкие, прилипая к влажной коже, проникая под одежду. Зажмурившись от внезапно ударившего в глаза невыносимого сияния, Тейе увидела, как рука Эхнатона скользнула в руку его царицы, а другую руку он поднял, чтобы отмахнуться от мух, ползавших по шее. Никто не придет сегодня поклониться ему, – подумала она, когда они всходили на пандус под легкую тень крытого окна. – Люди лежат по домам и мечтают о воде. Когда они остановились перед окном и посмотрели вниз, Тейе была поражена, потому что дорога от стены до стены была заполнена молчаливой толпой. Эхнатон поднял руку. Толпа чуть заволновалась, и головы склонились, но люди не опустились на землю.
– Глупцы! – крикнул фараон добродушно. – Вас гложет чувство вины? Я слышал, как вы отвернулись от своего истинного защитника при первом же испытании вашей веры и забормотали молитвы другому богу, в то время как Диск ярко сияет над головой, наблюдая за каждым вашим движением. Не бойтесь. Я, и только я, стою между вами и богом. Я буду умолять Атона, и он услышит сына своего и пошлет паводок. Я, Эхнатон, обещаю вам.
Радостных возгласов не последовало Тейе, выхватив полотенце у Хайи и вытирая шею, видела на поднятых кверху лицах сомнение и страдание.
– Дай воду, фараон! – возмущенно крикнул кто-то. – Ты бог! Заставь реку подняться!
Эхнатон воздел крюк и цеп, но гул голосов не затих. Когда он шагнул в тень и пошел к храму, толпа подхватила этот выкрик.
– Заставь подняться воду, фараон! – кричали они, в их голосах слышалась явная насмешка. – Заставь подняться воду, божественное воплощение!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165