затем, как дух
или разум, действующий на души через умы; это - Дух Святой; наконец, как
отождествившегося с человеческим существом и проявляющегося непосредственно
в человеческом сознании - это Бог-Сын. Здесь имеются, очевидно, три лица
одного и того же Бога, так как в каждом он целиком содержится. Основательные
предчувствия человеческого духа всегда таким образом представляли себе
божество, но христианству выпало на долю выразить смутное чувство
человечества в непреложной форме и ввести его в логическое сознание человека
как составную часть его сущности. Таким образом, догмат троицы вовсе не есть
непостижимая тайна, а напротив - одна из самых очевидных аксиом
возрожденного ума.
131. Есть люди, которые никогда не творят добро из-за одного удовольствия
поступать хорошо; немудрено, что они не могут постичь абсолютного блага, что
они, по их же словам, понимают только благо относительное. Постичь
совершенство дано только тем, которые к нему стремятся с единой целью
приобщиться к нему.
132. Общество заставляют двигаться вперед не те, кто колеблется между
истиной и ложью, эти плясуны на канате, а люди принципиальные. Логика
золотой середины85 может поэтому, в лучшем случае, продлить на некоторое
время существование общества, но она никогда ни на шаг не двинет его вперед.
Плодотворен один лишь фанатизм совершенства, страсть к истине и красоте.
133. Законы о наказаниях не только охраняют общество - целью их служит
еще наибольшее возможное усовершенствование человеческого существа. И эти
две задачи как нельзя лучше согласуются одна с другой; более того: ни одна
из них не достижима без другой. Уголовное законодательство предназначено не
только оградить общество от внутреннего врага, но еще развить чувство
справедливости. С этой точки зрения следует рассматривать все виды
наказания, и даже смертную казнь, которая ни в коем случае не есть
возмездие, а лишь грозное поучение, действенность которого, к сожалению,
весьма сомнительна.
134. Как всем известно, христианство с самого возникновения своего
подверглось живейшим нападкам, и только путем отчаянной, страстной
сознательной борьбы возвысилось до господства над миром. И все же нашлись в
наше время люди, которые в религии Христа усматривают не что иное, как
миф86. Между тем, видано ли, чтобы миф создавался в подобной среде и при
таких условиях? Правда, добавляют, что христианская легенда явилась на свет
не в образованных слоях, среди евреев, а среди населения невежественного и
весьма склонного принимать самые нелепые верования. Но это совсем не так: мы
видим, напротив, что христианство с первого же века поднимается до верхушки
общества и немедленно упрочивается среди самых выдающихся умов. Другие
уверяют нас, будто христианство просто-напросто еврейская секта, будто все
его нравственное учение заключается в Ветхом Завете, что И<исус> Х<ристос>
присоединил к этому лишь несколько идей, повсеместно распространенных в его
время87. Надо признать, что эта последняя точка зрения, как она ни отлична
от христианской, вносит нечто такое, что может до некоторой степени
удовлетворить, если не положительное христианство, то по крайней мере
христианство рассудочное. В самом деле, было ли это простым человеческим
действием - придать жизнь, действительность и власть всем этим разрозненным
и бессильным истинам, разрушить мир, создать другой, соорудить из всей груды
разрозненных идей, разнообразных учений однородное целое, единое стройное
всемогущее учение победоносной силы, чреватое бесчисленными последствиями и
заключающее в себе основу беспредельного прогресса? И выразить всю
совокупность рассеянных в мире нравственных истин на языке, доступном всем
сознаниям, и, наконец, сделать осуществимыми Добро и Правду? Удивительное
дело! Даже и низведенное до этих ничтожнейших размеров, великое явление
христианства еще в такой степени носит на себе печать произвольного действия
высшего разума, что не может быть объяснено приемами человеческой логики,
какие бы логические измышления при этом ни пускались в ход.
135. Есть три непобедимые вещи: гений, добродетель, рождение.
136. Неудовлетворительность философских методов особенно ясно
обнаруживается при этнографическом изучении языков. Разве не очевидно, что
ни наблюдение, ни анализ, ни индукция нисколько не участвовали в создании
этих великих орудий человеческого разума? Никто не может сказать, при помощи
каких приемов народ создал свой язык; но несомненно, что это не был ни один
из тех приемов, к которым мы прибегаем при наших логических построениях. Это
был лишь синтез с начала до конца. Нельзя себе представить ничего
остроумнее, ничего искуснее, ничего глубже различных сочетаний, которые
народ применяет на заре своей жизни для выражения тех идей, которые его
занимают и которые ему нужно бросить в жизнь, и вместе с тем нет ничего
более таинственного. Сверх того язык первобытных людей несомненно явился на
свет разом, и это по той простой причине, что без слов нельзя мыслить. Но
вот как образовались эти группы, эти семьи наречий, на которые распадается
ныне мир, - все это наши философы-лингвисты никогда не смогут объяснить. А
именно в глубине этих поразительных явлений заключены самые плодотворные
методы человеческого ума, то есть именно те, которые было бы всего важнее
изучить.
137. Вы ведь хотите быть счастливыми? Так думайте как можно меньше о
собственном благополучии; заботьтесь о чужом; можно биться об заклад, тысяча
против одного, что вы достигнете высших пределов счастья, какие только
возможны.
138. Как известно, по Канту работа разума сводится к некой постоянной
проверке собственных наших восприятий; по его мнению, мы видим только свою
собственную сущность: поэтому мы можем воздействовать только на самих себя.
Ясно, что человеческий разум никак не мог на этом остановиться, как не мог
он несколько позднее довольствоваться и точкой зрения Фихте, в
действительности являющейся чрезмерным развитием критической философии.
Впрочем, это возвеличивание своего "Я", начатое Кантом и завершенное Фихте,
должно было неизбежно ввергнуть человеческий разум в некий ужас и заставить
его отшатнуться от необходимости в будущем раз навсегда рассчитывать на одни
только свои единичные силы; поневоле человеческому разуму пришлось искать
убежища в "абсолютном тождестве" Шеллинга, т.е. искать помощи и содействия в
чем-то вне самого себя, в чем-то таком, что не есть он сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
или разум, действующий на души через умы; это - Дух Святой; наконец, как
отождествившегося с человеческим существом и проявляющегося непосредственно
в человеческом сознании - это Бог-Сын. Здесь имеются, очевидно, три лица
одного и того же Бога, так как в каждом он целиком содержится. Основательные
предчувствия человеческого духа всегда таким образом представляли себе
божество, но христианству выпало на долю выразить смутное чувство
человечества в непреложной форме и ввести его в логическое сознание человека
как составную часть его сущности. Таким образом, догмат троицы вовсе не есть
непостижимая тайна, а напротив - одна из самых очевидных аксиом
возрожденного ума.
131. Есть люди, которые никогда не творят добро из-за одного удовольствия
поступать хорошо; немудрено, что они не могут постичь абсолютного блага, что
они, по их же словам, понимают только благо относительное. Постичь
совершенство дано только тем, которые к нему стремятся с единой целью
приобщиться к нему.
132. Общество заставляют двигаться вперед не те, кто колеблется между
истиной и ложью, эти плясуны на канате, а люди принципиальные. Логика
золотой середины85 может поэтому, в лучшем случае, продлить на некоторое
время существование общества, но она никогда ни на шаг не двинет его вперед.
Плодотворен один лишь фанатизм совершенства, страсть к истине и красоте.
133. Законы о наказаниях не только охраняют общество - целью их служит
еще наибольшее возможное усовершенствование человеческого существа. И эти
две задачи как нельзя лучше согласуются одна с другой; более того: ни одна
из них не достижима без другой. Уголовное законодательство предназначено не
только оградить общество от внутреннего врага, но еще развить чувство
справедливости. С этой точки зрения следует рассматривать все виды
наказания, и даже смертную казнь, которая ни в коем случае не есть
возмездие, а лишь грозное поучение, действенность которого, к сожалению,
весьма сомнительна.
134. Как всем известно, христианство с самого возникновения своего
подверглось живейшим нападкам, и только путем отчаянной, страстной
сознательной борьбы возвысилось до господства над миром. И все же нашлись в
наше время люди, которые в религии Христа усматривают не что иное, как
миф86. Между тем, видано ли, чтобы миф создавался в подобной среде и при
таких условиях? Правда, добавляют, что христианская легенда явилась на свет
не в образованных слоях, среди евреев, а среди населения невежественного и
весьма склонного принимать самые нелепые верования. Но это совсем не так: мы
видим, напротив, что христианство с первого же века поднимается до верхушки
общества и немедленно упрочивается среди самых выдающихся умов. Другие
уверяют нас, будто христианство просто-напросто еврейская секта, будто все
его нравственное учение заключается в Ветхом Завете, что И<исус> Х<ристос>
присоединил к этому лишь несколько идей, повсеместно распространенных в его
время87. Надо признать, что эта последняя точка зрения, как она ни отлична
от христианской, вносит нечто такое, что может до некоторой степени
удовлетворить, если не положительное христианство, то по крайней мере
христианство рассудочное. В самом деле, было ли это простым человеческим
действием - придать жизнь, действительность и власть всем этим разрозненным
и бессильным истинам, разрушить мир, создать другой, соорудить из всей груды
разрозненных идей, разнообразных учений однородное целое, единое стройное
всемогущее учение победоносной силы, чреватое бесчисленными последствиями и
заключающее в себе основу беспредельного прогресса? И выразить всю
совокупность рассеянных в мире нравственных истин на языке, доступном всем
сознаниям, и, наконец, сделать осуществимыми Добро и Правду? Удивительное
дело! Даже и низведенное до этих ничтожнейших размеров, великое явление
христианства еще в такой степени носит на себе печать произвольного действия
высшего разума, что не может быть объяснено приемами человеческой логики,
какие бы логические измышления при этом ни пускались в ход.
135. Есть три непобедимые вещи: гений, добродетель, рождение.
136. Неудовлетворительность философских методов особенно ясно
обнаруживается при этнографическом изучении языков. Разве не очевидно, что
ни наблюдение, ни анализ, ни индукция нисколько не участвовали в создании
этих великих орудий человеческого разума? Никто не может сказать, при помощи
каких приемов народ создал свой язык; но несомненно, что это не был ни один
из тех приемов, к которым мы прибегаем при наших логических построениях. Это
был лишь синтез с начала до конца. Нельзя себе представить ничего
остроумнее, ничего искуснее, ничего глубже различных сочетаний, которые
народ применяет на заре своей жизни для выражения тех идей, которые его
занимают и которые ему нужно бросить в жизнь, и вместе с тем нет ничего
более таинственного. Сверх того язык первобытных людей несомненно явился на
свет разом, и это по той простой причине, что без слов нельзя мыслить. Но
вот как образовались эти группы, эти семьи наречий, на которые распадается
ныне мир, - все это наши философы-лингвисты никогда не смогут объяснить. А
именно в глубине этих поразительных явлений заключены самые плодотворные
методы человеческого ума, то есть именно те, которые было бы всего важнее
изучить.
137. Вы ведь хотите быть счастливыми? Так думайте как можно меньше о
собственном благополучии; заботьтесь о чужом; можно биться об заклад, тысяча
против одного, что вы достигнете высших пределов счастья, какие только
возможны.
138. Как известно, по Канту работа разума сводится к некой постоянной
проверке собственных наших восприятий; по его мнению, мы видим только свою
собственную сущность: поэтому мы можем воздействовать только на самих себя.
Ясно, что человеческий разум никак не мог на этом остановиться, как не мог
он несколько позднее довольствоваться и точкой зрения Фихте, в
действительности являющейся чрезмерным развитием критической философии.
Впрочем, это возвеличивание своего "Я", начатое Кантом и завершенное Фихте,
должно было неизбежно ввергнуть человеческий разум в некий ужас и заставить
его отшатнуться от необходимости в будущем раз навсегда рассчитывать на одни
только свои единичные силы; поневоле человеческому разуму пришлось искать
убежища в "абсолютном тождестве" Шеллинга, т.е. искать помощи и содействия в
чем-то вне самого себя, в чем-то таком, что не есть он сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24