Однажды Боб нашел кусочек сыра, который я, по всей видимости, положил в карман бессознательно, и со всей силы двинул меня кулаком по уху.
И вот, изнуренный непосильным трудом, вечно голодный, с крепнущей уверенностью в неосуществимости своего замысла, я постепенно начал впадать в уныние. Как глупо с моей стороны было полагать, что мне представится случай выкрасть завещание! Среди слуг я занимал самое низшее положение, вместе с младшими служанками, помощниками конюхов и точильщиком ножей, и жизнь семейства Момпессонов – с приемами посетителей, зваными обедами, поездками мистера Дейвида в Хафем на охоту и так далее – протекала бесконечно далеко от меня. Я ощущал себя неким жалким полипом, прилипшим к скале в морских глубинах, не возмущаемых при прохождении кораблей по поверхности высоко надо мной. О приездах и отъездах членов семейства и гостей я мог судить лишь по большему или меньшему количеству обуви, которую чистил, ведер угля для растопки каминов, которые таскал из подвала, и ножей, которые точил. Моя отдаленность от хозяев, хотя порой и расстраивавшая меня, в других отношениях играла мне на руку, ибо я опасался (вероятно, безосновательно, если учесть, сколько лет миновало), что меня могут узнать. Однажды, собирая обувь рано утром, я увидел даму, вышедшую из апартаментов, в которых обретались, насколько я успел понять, господин с госпожой, и признал в ней леди Момпессон. Как-то поздно вечером, совершая традиционный обход дома под предводительством мистера Такаберри, мы застали в библиотеке сэра Персевала и почтительно попятились, едва приоткрыв дверь. Он вышел, добродушно заметив дворецкому, что совсем потерял счет времени, и удалился, даже не взглянув на меня.
И казалось, работы с каждым днем становилось все больше, ибо моя первоначальная усталость не проходила по мере привыкания к тяжелому труду, но возрастала по мере того, как он изнурял меня все сильнее. Я и начинал-то службу не в лучшем состоянии здоровья, и теперь меня неотступно преследовал страх, что я заболею и слягу.
В первое воскресенье, когда мы с Джоуи должны были встретиться вечером, я обнаружил, что распорядок выходного дня имеет незначительные, но существенные для меня отличия от заведенного по будням. Хотя мне пришлось встать в обычный ранний час, большинство слуг поднялось позже, и почти все в доме происходило с отставанием на час-другой. Так, например, Нелли не разбудила меня около пяти, поскольку по воскресным утрам она отдыхала. Мы с Бесси выполнили всю нашу обычную утреннюю работу, тогда как Боб провалялся в постели допоздна, уверенный, что мистер Такаберри раньше полудня не появится. Остальные старшие слуги позавтракали в восемь вместо семи с небольшим, а господам – тем из них, кто вообще завтракал по воскресеньям, ибо мистер Дейвид редко к ним присоединялся, – отнесли в личные апартаменты подносы с завтраком в половине десятого. В одиннадцать подали экипаж, чтобы отвезти семейство на богослужение в церковь Святого Георгия, находившуюся неподалеку, а большинство старших слуг и несколько младших последовали за ними пешком.
Но если одни по воскресеньям отдыхали, то другим приходилось работать не покладая рук – по крайней мере утром. Вместо скромного ланча в полдень и обеда вечером для господ и старшей прислуги по воскресеньям подавали один праздничный обед как наверху, так и внизу. Семейство обедало в два, а слуги – и старшие и ливрейные – обедали вместе в общей столовой в половине четвертого. Это означало, что, пока большинство челядинцев находится в церкви, кухонные работницы должны трудиться с особым усердием, чтобы успеть приготовить не только обед для господ, зачастую приглашавших гостей, но также обед для слуг, а равно холодный ужин, который потребуют подать вечером.
В час дня семейство возвращалось, и карету ставили в каретный сарай, а лошадей отводили в конюшню отдыхать до завтра. Обычно во второй половине дня господа не выезжали ни на прогулку в Парк, ни к знакомым с визитами, а в исключительных случаях брали наемный экипаж на ближайшей стоянке.
К половине четвертого, когда господа уже отобедали и наверх подали чай, внизу начиналось самое значительное событие недели: воскресный обед. По одним только воскресеньям – да отдельным праздничным дням – все слуги (кроме нас с Бесси и еще нескольких наших собратьев из разряда полипов) обедали вместе, и все они принаряжались по такому поводу. Наши признанные щеголи, лакеи, являлись во всем великолепии своих парадных ливрей; мистер Такаберри и камердинер сэра Персевала выглядели ничуть не хуже в своих выходных сюртуках и жилетах, и даже мистер Фамфред и грумы представали в начищенных до блеска сапогах с отворотами и свежевыстиранных шейных платках. Женщины из старшей прислуги старались превзойти друг друга изяществом своих нарядов, и даже младшие служанки в скромных муслиновых платьях соперничали друг с другом по части бантиков и ленточек.
Церемония имела тщательно разработанный ритуал. Сначала в столовой зале собирались слуги низшего звания и вставали каждый у своего места. Затем Боб отправлялся приглашать к столу старшую прислугу и, воротившись через минуту, с надменным и отчужденным выражением лица распахивал настежь дверь и впускал новоприбывших. Мистер Такаберри читал молитву, после чего старшие слуги рассаживались по местам (служившим постоянным предметом мелких ссор и перебранок), в строгом соответствии со своим званием и положением. Дворецкий восседал во главе стола, по правую руку от него располагалась экономка. Остальные слуги сидели в порядке убывания значимости по мере удаления от высокой особы дворецкого: сначала старшие слуги обоих полов, вперемежку; затем ливрейные слуги – сначала женщины, потом мужчины – в порядке старшинства. И наконец старший кучер, мистер Фамфред, по воскресеньям уступавший свое обычное почетное место мистеру Такаберри, утверждался на противоположном конце длинного стола, с грумом по одну и другую руку, поистине великолепный в своих плисовых штанах по колено и обшитом золотым галуном жилете.
В данном случае Боб занял место за столом, и обслуживать всех пришлось нам с Бесси. Во время первого блюда старшие слуги вели беседу между собой, а низшие по положению хранили почтительное молчание, покуда к ним не обращались.
Когда мы принесли второе блюдо, Боб подал вино старшим слугам, а Нед обнес портером ливрейных. Когда Боб налил первый бокал вина мистеру Такаберри, сей джентльмен добродушно сказал:
– Ну же, наливай до краев, Эдвард. – Он с улыбкой обратился к мистеру Сампшену: – Ограничивать себя в вине значит оскорблять нашего хозяина намеком на скупость, вы не находите?
Камердинер согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
И вот, изнуренный непосильным трудом, вечно голодный, с крепнущей уверенностью в неосуществимости своего замысла, я постепенно начал впадать в уныние. Как глупо с моей стороны было полагать, что мне представится случай выкрасть завещание! Среди слуг я занимал самое низшее положение, вместе с младшими служанками, помощниками конюхов и точильщиком ножей, и жизнь семейства Момпессонов – с приемами посетителей, зваными обедами, поездками мистера Дейвида в Хафем на охоту и так далее – протекала бесконечно далеко от меня. Я ощущал себя неким жалким полипом, прилипшим к скале в морских глубинах, не возмущаемых при прохождении кораблей по поверхности высоко надо мной. О приездах и отъездах членов семейства и гостей я мог судить лишь по большему или меньшему количеству обуви, которую чистил, ведер угля для растопки каминов, которые таскал из подвала, и ножей, которые точил. Моя отдаленность от хозяев, хотя порой и расстраивавшая меня, в других отношениях играла мне на руку, ибо я опасался (вероятно, безосновательно, если учесть, сколько лет миновало), что меня могут узнать. Однажды, собирая обувь рано утром, я увидел даму, вышедшую из апартаментов, в которых обретались, насколько я успел понять, господин с госпожой, и признал в ней леди Момпессон. Как-то поздно вечером, совершая традиционный обход дома под предводительством мистера Такаберри, мы застали в библиотеке сэра Персевала и почтительно попятились, едва приоткрыв дверь. Он вышел, добродушно заметив дворецкому, что совсем потерял счет времени, и удалился, даже не взглянув на меня.
И казалось, работы с каждым днем становилось все больше, ибо моя первоначальная усталость не проходила по мере привыкания к тяжелому труду, но возрастала по мере того, как он изнурял меня все сильнее. Я и начинал-то службу не в лучшем состоянии здоровья, и теперь меня неотступно преследовал страх, что я заболею и слягу.
В первое воскресенье, когда мы с Джоуи должны были встретиться вечером, я обнаружил, что распорядок выходного дня имеет незначительные, но существенные для меня отличия от заведенного по будням. Хотя мне пришлось встать в обычный ранний час, большинство слуг поднялось позже, и почти все в доме происходило с отставанием на час-другой. Так, например, Нелли не разбудила меня около пяти, поскольку по воскресным утрам она отдыхала. Мы с Бесси выполнили всю нашу обычную утреннюю работу, тогда как Боб провалялся в постели допоздна, уверенный, что мистер Такаберри раньше полудня не появится. Остальные старшие слуги позавтракали в восемь вместо семи с небольшим, а господам – тем из них, кто вообще завтракал по воскресеньям, ибо мистер Дейвид редко к ним присоединялся, – отнесли в личные апартаменты подносы с завтраком в половине десятого. В одиннадцать подали экипаж, чтобы отвезти семейство на богослужение в церковь Святого Георгия, находившуюся неподалеку, а большинство старших слуг и несколько младших последовали за ними пешком.
Но если одни по воскресеньям отдыхали, то другим приходилось работать не покладая рук – по крайней мере утром. Вместо скромного ланча в полдень и обеда вечером для господ и старшей прислуги по воскресеньям подавали один праздничный обед как наверху, так и внизу. Семейство обедало в два, а слуги – и старшие и ливрейные – обедали вместе в общей столовой в половине четвертого. Это означало, что, пока большинство челядинцев находится в церкви, кухонные работницы должны трудиться с особым усердием, чтобы успеть приготовить не только обед для господ, зачастую приглашавших гостей, но также обед для слуг, а равно холодный ужин, который потребуют подать вечером.
В час дня семейство возвращалось, и карету ставили в каретный сарай, а лошадей отводили в конюшню отдыхать до завтра. Обычно во второй половине дня господа не выезжали ни на прогулку в Парк, ни к знакомым с визитами, а в исключительных случаях брали наемный экипаж на ближайшей стоянке.
К половине четвертого, когда господа уже отобедали и наверх подали чай, внизу начиналось самое значительное событие недели: воскресный обед. По одним только воскресеньям – да отдельным праздничным дням – все слуги (кроме нас с Бесси и еще нескольких наших собратьев из разряда полипов) обедали вместе, и все они принаряжались по такому поводу. Наши признанные щеголи, лакеи, являлись во всем великолепии своих парадных ливрей; мистер Такаберри и камердинер сэра Персевала выглядели ничуть не хуже в своих выходных сюртуках и жилетах, и даже мистер Фамфред и грумы представали в начищенных до блеска сапогах с отворотами и свежевыстиранных шейных платках. Женщины из старшей прислуги старались превзойти друг друга изяществом своих нарядов, и даже младшие служанки в скромных муслиновых платьях соперничали друг с другом по части бантиков и ленточек.
Церемония имела тщательно разработанный ритуал. Сначала в столовой зале собирались слуги низшего звания и вставали каждый у своего места. Затем Боб отправлялся приглашать к столу старшую прислугу и, воротившись через минуту, с надменным и отчужденным выражением лица распахивал настежь дверь и впускал новоприбывших. Мистер Такаберри читал молитву, после чего старшие слуги рассаживались по местам (служившим постоянным предметом мелких ссор и перебранок), в строгом соответствии со своим званием и положением. Дворецкий восседал во главе стола, по правую руку от него располагалась экономка. Остальные слуги сидели в порядке убывания значимости по мере удаления от высокой особы дворецкого: сначала старшие слуги обоих полов, вперемежку; затем ливрейные слуги – сначала женщины, потом мужчины – в порядке старшинства. И наконец старший кучер, мистер Фамфред, по воскресеньям уступавший свое обычное почетное место мистеру Такаберри, утверждался на противоположном конце длинного стола, с грумом по одну и другую руку, поистине великолепный в своих плисовых штанах по колено и обшитом золотым галуном жилете.
В данном случае Боб занял место за столом, и обслуживать всех пришлось нам с Бесси. Во время первого блюда старшие слуги вели беседу между собой, а низшие по положению хранили почтительное молчание, покуда к ним не обращались.
Когда мы принесли второе блюдо, Боб подал вино старшим слугам, а Нед обнес портером ливрейных. Когда Боб налил первый бокал вина мистеру Такаберри, сей джентльмен добродушно сказал:
– Ну же, наливай до краев, Эдвард. – Он с улыбкой обратился к мистеру Сампшену: – Ограничивать себя в вине значит оскорблять нашего хозяина намеком на скупость, вы не находите?
Камердинер согласился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177