Потому что ничего такого не замечала.
— Может, я и ошибаюсь, — сказала Мария. — Извини за беспокойство.
Немного успокоившись, она положила трубку. Зато Донка нервно забегала по квартире — по холлу, в спальню. И чтобы не терять зря времени, на ходу отшвыривала ногой то лифчик, то чулок туда, куда, по идее, их надо было положить руками. Вряд ли она переняла от бабки этот способ уборки, но Донка считала его очень удобным. И, ногой затолкав под кровать тапочки, она уже приняла решение: нужно поговорить с Сашо. Только какой у него служебный телефон — Донка даже названия института Сашо толком не знала. Ничего не поделаешь, придется отыскать Кишо.
Кишо оказался, как Донка и думала, под машиной. Она лягнула его по босой ноге. Кишо, ухмыляясь, вылез из-под «трабанта» весь в смазке, белели только глаза и в какой-то степени зубы. Он был не из тех, что слишком старательно их чистят.
— Все готово! — воскликнул он. — Сегодня вечером мы будем в «Счастливце».
— Только «Счастливца» нам сейчас не хватает, — пробормотала Дойка.
— Почему? Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось. Но сегодня у меня нет ни малейшего желания толкать машину.
— Толкать не придется. Все в ажуре. Вот только «дворники». — Он виновато взглянул на девушку.
— Что — «дворники»?
— Слямзили у меня «дворники», вот что! Ночью, черт знает в какое время.
— Так «дворники» по ночам и воруют, дубина ты этакая! Почему ты их не снял?
Откуда ему было знать, что бывают такие бессовестные типы. Донка бросила на него неприязненный взгляд, но ничего не сказала — не будет ему теперь никаких «дворников». Только узнала телефон Сашо и позвонила из первого же автомата. Пришлось порядочно подождать, пока в трубке но раздалось: «Слушаю!»
— Это я, Донка, — ответила она. — Как ты?
— Чудесно!
Голос у Сашо действительно был радостный, это ее разозлило.
— Очень хорошо. Мне нужно с тобой поговорить.
— Когда?
— Сейчас, если можешь.
— Нет, сейчас мне нужно к директору. Хочешь в обеденный перерыв?
— Ладно, только тогда приезжай ко мне. Я в это время прихожу домой, потому что умираю с голоду.
— Я тоже. Но ничего, жди меня около часа. Сашо положил трубку, и разговор мгновенно испарился у него из головы. Другие, гораздо более важные вещи занимали его сейчас. Вчера вечером дядя действительно подсказал ему одну букву. Да еще самую важную — первую! А если знаешь две буквы, то все остальное — вопрос терпения. Сашо просто горел желанием поскорее поделиться всем этим с Аврамовым, но у директора с утра шло какое-то ведомственное совещание. Ничего, Сашо подождет. До сих пор он ничего не говорил Аврамову о своей идее, не хватало решимости. Но вчера, после разговора с дядей, на плечах у Сашо словно бы проклюнулись крылышки, и сейчас он носился по лаборатории, время от времени натыкаясь на стены, словно случайно залетевшая в помещение ласточка.
Аврамов вызвал его только в половине одиннадцатого. Сашо был в таком раже, что забыл даже постучать. Новый директор стоял перед открытым окном, почти закрывая его своей широкой спиной. За окном почти ничего не изменилось. Строящееся здание казалось все таким же одиноким в своей цементной наготе, только исчез башенный кран да в оконных проемах появились наконец переплеты. После того как Урумов ушел, кабинет целый месяц стоял пустым. Новый директор упрямо оставался в своем прежнем кабинете. Но там было тесно, а директору приходилось проводить совещания, принимать посетителей. Наконец Урумов обиделся: послушай, друг, я все же не призрак, что ты так боишься моей тени! И Аврамов неохотно перетащил свои бумаги в просторный кабинет.
— Извини, что я так ворвался! — сказал Сашо.
Аврамов обернулся. Лицо его никогда не было таким серым, как сейчас.
— Неважно, — пробормотал он. — До чего же я ненавижу эти дурацкие совещания. Они меня просто выматывают!..
Сашо не ответил. Сам он любил совещания, с удовольствием плавал в их атмосфере, как в бассейне с теплой летней водой. Когда начинались споры и прения, он чувствовал себя, как будто глотнул чистого кислорода, даже пульс у него убыстрялся.
— Просто диву даюсь, как твой дядя со всем этим справлялся, — уныло продолжал Аврамов. — В его-то возрасте!
— Я ни разу не слышал, чтоб он жаловался, — ответил молодой человек. — Дядя и сейчас работает, как лошадь.
— Давно ты его видел?
— Вчера вечером.
— Ну и как он? — Лицо Аврамова впервые оживилось.
— Очень хорошо. И главное — полон надежд. Прочел у Уитлоу что-то, по его мнению, очень созвучное его идеям. Теперь собирается ему писать. О каких-то деталях, которые, в сущности, и есть самое важное.
— Уитлоу ему, конечно, ответит. Хоть он и нобелевский лауреат.
— Дело не в этом. Они знакомы. Но дядя боится, что то, о чем в статье умалчивается, не принадлежит Уитлоу. В том смысле, что это, некоторым образом, секрет его института.
— А что ему мешает попробовать? — Аврамов окончательно оживился.
— В том-то и дело! Я читал эту статью. В сущности, это не статья, а выступление Уитлоу на каком-то тамошнем симпозиуме. Самое интересное, что его высказывание тоже было встречено довольно сдержанно, если не сказать враждебно.
— Естественно! — кивнул Аврамов. — Раз оно созвучно идеям твоего дяди.
— Я этого просто не понимаю! — озадаченно проговорил Сашо. — Чтобы разум боялся истины?
— Все дело в том, какова истина! — усмехнулся Аврамов. — Разве приятно, например, узнать, что твой собственный сын собирается тебя зарезать? Такого рода мысли людям невыносимы. На этом-то и хотел тогда сыграть тот приятель.
Внезапно Аврамов, вспомнив о чем-то, открыл ящик стола и достал оттуда какой-то листок.
— Прочти-ка! —оказал он весело.
Это было заявление от доцента Азманова. В нескольких словах тот сообщал, что просит освободить его от работы, так как он собирается перейти в институт фитопатологии. Мотив: названный институт больше соответствует характеру его научных интересов. Между прочим, это было в какой-то степени верно. Сразу же после того злополучного собрания Азманов занялся изучением некоторых вредных для растений вирусов.
— Ясно! — коротко реагировал Сашо.
— Что — ясно? — Аврамов опять усмехнулся.
— Мы ведь ему отрезали все пути. К быстрому восходу, я хочу сказать.
— И все же нужно признать, что последние несколько месяцев он работает очень прилежно и упорно.
— Чего-нибудь добился?
— Ничего! — признался Аврамов. — Абсолютно ничего!
— Вот! А сейчас он получит от тебя прекрасную характеристику. Я уже заметил, что бездарным дают самые лучшие характеристики. Потому что каждому хочется поскорее от них избавиться.
— Да, ты прав! — с досадой сказал Аврамов. — Я действительно дам ему хорошую характеристику! И вовсе не потому, что хочу избавиться от этого типа, не это главное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Может, я и ошибаюсь, — сказала Мария. — Извини за беспокойство.
Немного успокоившись, она положила трубку. Зато Донка нервно забегала по квартире — по холлу, в спальню. И чтобы не терять зря времени, на ходу отшвыривала ногой то лифчик, то чулок туда, куда, по идее, их надо было положить руками. Вряд ли она переняла от бабки этот способ уборки, но Донка считала его очень удобным. И, ногой затолкав под кровать тапочки, она уже приняла решение: нужно поговорить с Сашо. Только какой у него служебный телефон — Донка даже названия института Сашо толком не знала. Ничего не поделаешь, придется отыскать Кишо.
Кишо оказался, как Донка и думала, под машиной. Она лягнула его по босой ноге. Кишо, ухмыляясь, вылез из-под «трабанта» весь в смазке, белели только глаза и в какой-то степени зубы. Он был не из тех, что слишком старательно их чистят.
— Все готово! — воскликнул он. — Сегодня вечером мы будем в «Счастливце».
— Только «Счастливца» нам сейчас не хватает, — пробормотала Дойка.
— Почему? Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось. Но сегодня у меня нет ни малейшего желания толкать машину.
— Толкать не придется. Все в ажуре. Вот только «дворники». — Он виновато взглянул на девушку.
— Что — «дворники»?
— Слямзили у меня «дворники», вот что! Ночью, черт знает в какое время.
— Так «дворники» по ночам и воруют, дубина ты этакая! Почему ты их не снял?
Откуда ему было знать, что бывают такие бессовестные типы. Донка бросила на него неприязненный взгляд, но ничего не сказала — не будет ему теперь никаких «дворников». Только узнала телефон Сашо и позвонила из первого же автомата. Пришлось порядочно подождать, пока в трубке но раздалось: «Слушаю!»
— Это я, Донка, — ответила она. — Как ты?
— Чудесно!
Голос у Сашо действительно был радостный, это ее разозлило.
— Очень хорошо. Мне нужно с тобой поговорить.
— Когда?
— Сейчас, если можешь.
— Нет, сейчас мне нужно к директору. Хочешь в обеденный перерыв?
— Ладно, только тогда приезжай ко мне. Я в это время прихожу домой, потому что умираю с голоду.
— Я тоже. Но ничего, жди меня около часа. Сашо положил трубку, и разговор мгновенно испарился у него из головы. Другие, гораздо более важные вещи занимали его сейчас. Вчера вечером дядя действительно подсказал ему одну букву. Да еще самую важную — первую! А если знаешь две буквы, то все остальное — вопрос терпения. Сашо просто горел желанием поскорее поделиться всем этим с Аврамовым, но у директора с утра шло какое-то ведомственное совещание. Ничего, Сашо подождет. До сих пор он ничего не говорил Аврамову о своей идее, не хватало решимости. Но вчера, после разговора с дядей, на плечах у Сашо словно бы проклюнулись крылышки, и сейчас он носился по лаборатории, время от времени натыкаясь на стены, словно случайно залетевшая в помещение ласточка.
Аврамов вызвал его только в половине одиннадцатого. Сашо был в таком раже, что забыл даже постучать. Новый директор стоял перед открытым окном, почти закрывая его своей широкой спиной. За окном почти ничего не изменилось. Строящееся здание казалось все таким же одиноким в своей цементной наготе, только исчез башенный кран да в оконных проемах появились наконец переплеты. После того как Урумов ушел, кабинет целый месяц стоял пустым. Новый директор упрямо оставался в своем прежнем кабинете. Но там было тесно, а директору приходилось проводить совещания, принимать посетителей. Наконец Урумов обиделся: послушай, друг, я все же не призрак, что ты так боишься моей тени! И Аврамов неохотно перетащил свои бумаги в просторный кабинет.
— Извини, что я так ворвался! — сказал Сашо.
Аврамов обернулся. Лицо его никогда не было таким серым, как сейчас.
— Неважно, — пробормотал он. — До чего же я ненавижу эти дурацкие совещания. Они меня просто выматывают!..
Сашо не ответил. Сам он любил совещания, с удовольствием плавал в их атмосфере, как в бассейне с теплой летней водой. Когда начинались споры и прения, он чувствовал себя, как будто глотнул чистого кислорода, даже пульс у него убыстрялся.
— Просто диву даюсь, как твой дядя со всем этим справлялся, — уныло продолжал Аврамов. — В его-то возрасте!
— Я ни разу не слышал, чтоб он жаловался, — ответил молодой человек. — Дядя и сейчас работает, как лошадь.
— Давно ты его видел?
— Вчера вечером.
— Ну и как он? — Лицо Аврамова впервые оживилось.
— Очень хорошо. И главное — полон надежд. Прочел у Уитлоу что-то, по его мнению, очень созвучное его идеям. Теперь собирается ему писать. О каких-то деталях, которые, в сущности, и есть самое важное.
— Уитлоу ему, конечно, ответит. Хоть он и нобелевский лауреат.
— Дело не в этом. Они знакомы. Но дядя боится, что то, о чем в статье умалчивается, не принадлежит Уитлоу. В том смысле, что это, некоторым образом, секрет его института.
— А что ему мешает попробовать? — Аврамов окончательно оживился.
— В том-то и дело! Я читал эту статью. В сущности, это не статья, а выступление Уитлоу на каком-то тамошнем симпозиуме. Самое интересное, что его высказывание тоже было встречено довольно сдержанно, если не сказать враждебно.
— Естественно! — кивнул Аврамов. — Раз оно созвучно идеям твоего дяди.
— Я этого просто не понимаю! — озадаченно проговорил Сашо. — Чтобы разум боялся истины?
— Все дело в том, какова истина! — усмехнулся Аврамов. — Разве приятно, например, узнать, что твой собственный сын собирается тебя зарезать? Такого рода мысли людям невыносимы. На этом-то и хотел тогда сыграть тот приятель.
Внезапно Аврамов, вспомнив о чем-то, открыл ящик стола и достал оттуда какой-то листок.
— Прочти-ка! —оказал он весело.
Это было заявление от доцента Азманова. В нескольких словах тот сообщал, что просит освободить его от работы, так как он собирается перейти в институт фитопатологии. Мотив: названный институт больше соответствует характеру его научных интересов. Между прочим, это было в какой-то степени верно. Сразу же после того злополучного собрания Азманов занялся изучением некоторых вредных для растений вирусов.
— Ясно! — коротко реагировал Сашо.
— Что — ясно? — Аврамов опять усмехнулся.
— Мы ведь ему отрезали все пути. К быстрому восходу, я хочу сказать.
— И все же нужно признать, что последние несколько месяцев он работает очень прилежно и упорно.
— Чего-нибудь добился?
— Ничего! — признался Аврамов. — Абсолютно ничего!
— Вот! А сейчас он получит от тебя прекрасную характеристику. Я уже заметил, что бездарным дают самые лучшие характеристики. Потому что каждому хочется поскорее от них избавиться.
— Да, ты прав! — с досадой сказал Аврамов. — Я действительно дам ему хорошую характеристику! И вовсе не потому, что хочу избавиться от этого типа, не это главное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120