Послушай, можно мне это использовать?
Но тут раздался такой грохот, словно кто-то вышибал дверь. В комнату ввалился Фиф большой с громадным противнем в руках. Плащ его был залит жиром, брюки заляпаны грязью и снегом. Он казался таким несчастным, что все всполошились.
— Что случилось? — испуганно спросила Фифа маленькая.
— Голову выронил!
И Гари, все еще тяжело дыша после лестницы, рассказал, что с ним случилось. Голову он отдал запекать не в обычную пекарню, а в ресторан, где ее должны были приготовить, как полагается. Само собой, в ресторане не спешили. Он еле дождался, пока ее запекут. Тут же схватил противень, обжегся ужасно, но делать нечего, пришлось терпеть. Знал ведь, что дома ждет целая орава голодающих. Снял шарф, прихватил противень полами плаща. Но так как из-за этого не было видно, куда он ступает, поскользнулся и…
— …покатилась эта самая голова прямо на мостовую. Я лежу на земле, весь в жиру, вокруг всякие идиоты ухмыляются, а в довершение всего откуда ни возьмись грузовик — и мчится прямо на голову…
Тогда Гари рванулся и выхватил эту проклятую голову прямо из-под колес. И пока он нес ее в обеих руках, чтобы положить обратно на противень, взбешенный шофер воспользовался ситуацией и влепил ему две таких пощечины, что у бедного Фифа потемнело в глазах. Но делать нечего, пришлось стерпеть, тем более что он чувствовал себя виноватым.
Кишо осмотрел голову.
— Ничего страшного, — неуверенно сказал он, — разве только желудок грязноват. Но его можно выбросить.
— Но ведь желудок и есть самое пикантное! — с отчаянием взвыл художник. — А так — голова как голова, даже от твоей ничем не отличается.
Новые осложнения возникли, когда голову стали делить. Фиф большой нашел какое-то тесло и нервно стукнул им по затылочной кости. Раздался хруст, на белую блузку Донки шмякнулся кусок мяса. Женщины немедленно скрылись за туалетной ширмой Фифы маленькой. Кишо вытащил откуда-то старый женский халат, и общими усилиями голова была наконец побеждена. Раскололи череп, вытащили челюсти, язык, мозги. Один глаз, отлетев, прилип к картине, изображающей старинный созопольский дом, и оттуда смотрел на всех угасшим взором. Наконец, опротивев сами себе, почти в отчаянии, они разложили мясо по тарелкам, но долго еще не могли заставить себя взяться за еду. И лишь потом, когда все наконец поели, Кишо довольно заявил:
— А все-таки стоило потрудиться!
— Брось! — мрачно заявил Фиф большой. — Нет зверя гаже человека.
— Да, хороши мы, нечего сказать! — скорбно поддакнул Кишо. — А еще рассказываем анекдоты о людоедах.
— И во сколько тебе обошлось это удовольствие?
— Что деньги? — все так же мрачно ответил художник. — Когда я чуть не погиб в расцвете сил.
— И бизнеса, — добавил Кишо.
Действительно, в последние два месяца Гари неожиданно стало везти. Да и как могло быть иначе, если его картинами заинтересовались всякие там академики и богатые американцы. Фифа маленькая похвасталась, что только за последний месяц они продали четыре картины.
— В рассрочку? — спросил Кишо.
— Ну, не все… Габровская галерея выложила наличными. Тамошний директор показал себя человеком.
— О, если ты у габровцев сумел получить деньги, значит, тебя ждет блестящее будущее, — сказал Кишо. — У вашего брата всегда так, стоит раз повезти.
— Ас чего все началось? — спросил Сашо. — С белых коней, которых купил мой дядя.
— Верно, — согласился художник. — Потому-то я и отдал ему их так дешево… А картина стоит самое малое в пять раз дороже.
— Живые лошади и то не стоят в пять раз дороже!
— Нет, правда, картина что надо! — сказал художник. — Лучше у меня ничего нет. Может, потому что все вышло как-то так, само собой.
— Как это — само собой? — не понял Сашо.
— У нас такое случается… Ищешь, скажем, одно колоритное решение, а находишь совсем другое. Если ночь писать только синим, всегда получается слюнтяйство! Я прибавил лилового, немного коричневого — ты, верно, и не заметил. Опять ничего не выходит. Мне нужно было плотное белое пятно, чтобы картина ожила. И тогда я вспомнил о лошадях. А оказалось, что они — все.
— Что — все?
— Ну все! — с досадой повторил художник. — Слепой ты разве, что этого не видишь?.. Во всяком случае, дядя твой не слепой.
— Что же это за искусство, — сердито сказал Сашо. — Если оно может получиться само собой.
Фифа маленькая сварила им полкастрюли кофе — натурального бразильского, как она похвасталась. А если дальше так пойдет, глядишь, и они купят себе какую-нибудь таратайку. Гари нужна машина, хоть он и не пейзажист.
— Лучше всего ему пишется на чердаке, а еще лучше — в подвале без всякого освещения, — она засмеялась. — Поначалу можно обойтись и «трабантом», подержанным, разумеется.
— А что, «трабант» — прекрасная машина, — сказал Кишо. — Я тоже собираюсь купить «трабант».
Все засмеялись. Как ни щедр бельгиец, он скоро уедет. Так что будет лучше всего, если Кишо купит себе велосипедик-пони, а еще лучше роликовые коньки — очень ему пойдут.
— Эти деньги я получу не от бельгийца, — сказал Кишо. — Их мне отсчитает частный сектор.
И Кишо, не спеша, рассказал им о своей последней сделке. В «Луна-парке» его нашел какой-то владелец спортивного тира и предложил ему сделать хотя бы две машины, такие же, как японские, пусть даже не очень красивые. Кишо с ним уже и о цене договорился — по две тысячи за каждую. А тот тип и материалы дает, и все, что нужно. Ему главное, чтоб стреляли «по живому», как он выразился.
Все озадаченно взглянули на Кишо. Шутит он или серьезно? Но все это никак не походило на шутку.
— Разве машины не запатентованы?
— Патент? — засмеялся Кишо. — Кто будет спрашивать с него патент где-нибудь в Пирдопе пли Берковице. А что до самих машин, то я их сделаю получше японских.
— А материалы? — спросил Сашо недоверчиво.
— Об этом я вообще не думаю. Для частного сектора, мой милый, нет преград. Понадобится, они и тяжелую воду мне доставят. Я же видел этого моего заказчика, — за что ни возьмется, деньги сами в руки плывут.
— Значит, мошенник.
— Конечно, мошенник. Но, в отличие от директора «Луна-парка», замечательно умеет считать. Я прикинул, что всего лишь за три месяца он покроет все расходы. Остальное — чистая прибыль. Без всякого труда, вот разве время от времени придется вынимать кассовые коробки да доставать денежки.
Друзья смотрели на него все так же недоверчиво.
— Послушай, а тебе не приходит в голову, что ты обслуживаешь паразитирующий класс? — сказал Сашо. — Тот самый, в среде которого стихийно рождается капитализм.
— А что делать? — пожал плечами Кишо. — Я, что ли, виноват, что государство ничего не хочет у меня покупать? Сделаю эти две машинки, и конец. Мне важно хоть раз свозить Донку на «трабанте» на Витошу к «Счастливцу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Но тут раздался такой грохот, словно кто-то вышибал дверь. В комнату ввалился Фиф большой с громадным противнем в руках. Плащ его был залит жиром, брюки заляпаны грязью и снегом. Он казался таким несчастным, что все всполошились.
— Что случилось? — испуганно спросила Фифа маленькая.
— Голову выронил!
И Гари, все еще тяжело дыша после лестницы, рассказал, что с ним случилось. Голову он отдал запекать не в обычную пекарню, а в ресторан, где ее должны были приготовить, как полагается. Само собой, в ресторане не спешили. Он еле дождался, пока ее запекут. Тут же схватил противень, обжегся ужасно, но делать нечего, пришлось терпеть. Знал ведь, что дома ждет целая орава голодающих. Снял шарф, прихватил противень полами плаща. Но так как из-за этого не было видно, куда он ступает, поскользнулся и…
— …покатилась эта самая голова прямо на мостовую. Я лежу на земле, весь в жиру, вокруг всякие идиоты ухмыляются, а в довершение всего откуда ни возьмись грузовик — и мчится прямо на голову…
Тогда Гари рванулся и выхватил эту проклятую голову прямо из-под колес. И пока он нес ее в обеих руках, чтобы положить обратно на противень, взбешенный шофер воспользовался ситуацией и влепил ему две таких пощечины, что у бедного Фифа потемнело в глазах. Но делать нечего, пришлось стерпеть, тем более что он чувствовал себя виноватым.
Кишо осмотрел голову.
— Ничего страшного, — неуверенно сказал он, — разве только желудок грязноват. Но его можно выбросить.
— Но ведь желудок и есть самое пикантное! — с отчаянием взвыл художник. — А так — голова как голова, даже от твоей ничем не отличается.
Новые осложнения возникли, когда голову стали делить. Фиф большой нашел какое-то тесло и нервно стукнул им по затылочной кости. Раздался хруст, на белую блузку Донки шмякнулся кусок мяса. Женщины немедленно скрылись за туалетной ширмой Фифы маленькой. Кишо вытащил откуда-то старый женский халат, и общими усилиями голова была наконец побеждена. Раскололи череп, вытащили челюсти, язык, мозги. Один глаз, отлетев, прилип к картине, изображающей старинный созопольский дом, и оттуда смотрел на всех угасшим взором. Наконец, опротивев сами себе, почти в отчаянии, они разложили мясо по тарелкам, но долго еще не могли заставить себя взяться за еду. И лишь потом, когда все наконец поели, Кишо довольно заявил:
— А все-таки стоило потрудиться!
— Брось! — мрачно заявил Фиф большой. — Нет зверя гаже человека.
— Да, хороши мы, нечего сказать! — скорбно поддакнул Кишо. — А еще рассказываем анекдоты о людоедах.
— И во сколько тебе обошлось это удовольствие?
— Что деньги? — все так же мрачно ответил художник. — Когда я чуть не погиб в расцвете сил.
— И бизнеса, — добавил Кишо.
Действительно, в последние два месяца Гари неожиданно стало везти. Да и как могло быть иначе, если его картинами заинтересовались всякие там академики и богатые американцы. Фифа маленькая похвасталась, что только за последний месяц они продали четыре картины.
— В рассрочку? — спросил Кишо.
— Ну, не все… Габровская галерея выложила наличными. Тамошний директор показал себя человеком.
— О, если ты у габровцев сумел получить деньги, значит, тебя ждет блестящее будущее, — сказал Кишо. — У вашего брата всегда так, стоит раз повезти.
— Ас чего все началось? — спросил Сашо. — С белых коней, которых купил мой дядя.
— Верно, — согласился художник. — Потому-то я и отдал ему их так дешево… А картина стоит самое малое в пять раз дороже.
— Живые лошади и то не стоят в пять раз дороже!
— Нет, правда, картина что надо! — сказал художник. — Лучше у меня ничего нет. Может, потому что все вышло как-то так, само собой.
— Как это — само собой? — не понял Сашо.
— У нас такое случается… Ищешь, скажем, одно колоритное решение, а находишь совсем другое. Если ночь писать только синим, всегда получается слюнтяйство! Я прибавил лилового, немного коричневого — ты, верно, и не заметил. Опять ничего не выходит. Мне нужно было плотное белое пятно, чтобы картина ожила. И тогда я вспомнил о лошадях. А оказалось, что они — все.
— Что — все?
— Ну все! — с досадой повторил художник. — Слепой ты разве, что этого не видишь?.. Во всяком случае, дядя твой не слепой.
— Что же это за искусство, — сердито сказал Сашо. — Если оно может получиться само собой.
Фифа маленькая сварила им полкастрюли кофе — натурального бразильского, как она похвасталась. А если дальше так пойдет, глядишь, и они купят себе какую-нибудь таратайку. Гари нужна машина, хоть он и не пейзажист.
— Лучше всего ему пишется на чердаке, а еще лучше — в подвале без всякого освещения, — она засмеялась. — Поначалу можно обойтись и «трабантом», подержанным, разумеется.
— А что, «трабант» — прекрасная машина, — сказал Кишо. — Я тоже собираюсь купить «трабант».
Все засмеялись. Как ни щедр бельгиец, он скоро уедет. Так что будет лучше всего, если Кишо купит себе велосипедик-пони, а еще лучше роликовые коньки — очень ему пойдут.
— Эти деньги я получу не от бельгийца, — сказал Кишо. — Их мне отсчитает частный сектор.
И Кишо, не спеша, рассказал им о своей последней сделке. В «Луна-парке» его нашел какой-то владелец спортивного тира и предложил ему сделать хотя бы две машины, такие же, как японские, пусть даже не очень красивые. Кишо с ним уже и о цене договорился — по две тысячи за каждую. А тот тип и материалы дает, и все, что нужно. Ему главное, чтоб стреляли «по живому», как он выразился.
Все озадаченно взглянули на Кишо. Шутит он или серьезно? Но все это никак не походило на шутку.
— Разве машины не запатентованы?
— Патент? — засмеялся Кишо. — Кто будет спрашивать с него патент где-нибудь в Пирдопе пли Берковице. А что до самих машин, то я их сделаю получше японских.
— А материалы? — спросил Сашо недоверчиво.
— Об этом я вообще не думаю. Для частного сектора, мой милый, нет преград. Понадобится, они и тяжелую воду мне доставят. Я же видел этого моего заказчика, — за что ни возьмется, деньги сами в руки плывут.
— Значит, мошенник.
— Конечно, мошенник. Но, в отличие от директора «Луна-парка», замечательно умеет считать. Я прикинул, что всего лишь за три месяца он покроет все расходы. Остальное — чистая прибыль. Без всякого труда, вот разве время от времени придется вынимать кассовые коробки да доставать денежки.
Друзья смотрели на него все так же недоверчиво.
— Послушай, а тебе не приходит в голову, что ты обслуживаешь паразитирующий класс? — сказал Сашо. — Тот самый, в среде которого стихийно рождается капитализм.
— А что делать? — пожал плечами Кишо. — Я, что ли, виноват, что государство ничего не хочет у меня покупать? Сделаю эти две машинки, и конец. Мне важно хоть раз свозить Донку на «трабанте» на Витошу к «Счастливцу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120