Пусть даже Аркадий был конченым мудаком с неприятной крысиной рожей.
Завершив с бинтами, Стив накрыл Энн простыней до самого подбородка. Простыня легла поверх ее тела совершенно ровно, даже крепко запеленутый бугорок почти не выделялся под плотной тканью.
Стив еще долго сидел на краю постели, глядя в лицо Энн. Она совершенно не изменилась. Сильно устала, да. Но не изменилась. Ему было очень легко представить, что они только что занимались любовью и Энн просто отдыхает в счастливом изнеможении – дремлет в мягком сумеречном затишье, какое бывает после хорошего секса, и ждет в полусне, что он сейчас ляжет рядом и еще раз поцелует ее.
Он наклонил голову и лег щекой ей на грудь. Он слышал, как бьется ее сердце. Вернись назад, время, – внезапно подумал он и сам не понял, откуда пришла эта мысль. – Что-то пошло не так. Будет что-то плохое. Всего этого вообще не должно было случиться. Время, повернись вспять!
Но время не повернешь назад.
Он поцеловал ее сквозь простыню и бинты – в то самое сокровенное местечко, где соединяются бедра. Потом он встал и пошел к двери. Перед глазами все расплывалось, и Стив не сразу сообразил, что это все из-за слез.
Стив! – беззвучно кричала она.
Но он не услышал, не обернулся.
30
Аркадий зажег свечу и пошел вниз по лестнице. Он хотел взять упаковку сухих листьев, которые надо было измельчить; пока он будет сидеть рядом с Энн, он разотрет их в пальцах. Он также захватит с собой одну старую книгу, которую он давно хотел перечитать, но все не было времени, и графинчик с хересом, который хранился под алтарем вместе с черепом Эшли.
Он будет сидеть рядом с Энн всю ночь или по крайней мере пока не вернутся Стив с Духом. Он будет следить за ее кровотечением, измерять ей температуру, протирать лоб кусочками льда. Он хорошо о ней позаботится.
И еще он будет думать о том, как Дух оттолкнул его, пренебрег им, выставил его дураком. Он будет думать о том, как Стив не выказал ему ничего, кроме угрюмого неуважения. Он будет сидеть рядом с красивой девочкой, которая лежит без сознания, и думать об этих весьма неприятных вещах и о той власти, которую он теперь получил над Стивом и Духом. Он будет смотреть на бледное личико Энн и решать, применить или нет другой яд – не для ребенка, а уже для матери, – яд, который невозможно определить никакими анализами. Он знал один яд из селезенки определенной рыбы, химическая структура которого полностью идентична структуре нормальных желудочных соков. Там, наверху, он решит, стоит ли распустить бинты, которыми Стив обмотал бедра Энн. Он представит себе, как он распрямляет железную вешалку и сует эту железку в нее – осторожно и бережно, словно нежный любовник, – пока острый конец не проткнет ей утробу…
Но нет. Сейчас, через эту беспомощную девочку, он обладает почти безграничной властью над Стивом и Духом, но он не должен ею пользоваться, этой властью. Потому что иначе восторжествуют вампиры. Не он, а они. Он должен спасти ее своим ядом; если он ее не спасет, то вампиры убьют ее точно так же, как они убили Эшли. Как они превратили его прекрасное аристократическое лицо в безобразную пыль, как они иссушили его совершенное тело и эти глаза… эти глаза…
Оставалось только надеяться, что его снадобье сработает как надо. Он сказал Духу, что придумал рецепт после смерти Рашель, и это действительно было так; но он умолчал об одном – что у него еще не было случая опробовать этот рецепт на практике.
Что-то шевельнулось внизу, у подножия лестницы. Его тень – огромная и дрожащая в пляшущем свете свечи. Аркадий наступил на нее – этому фокусу он научился давным-давно; в этом не было ничего суеверного или магического, это был просто прием для небольшой показухи, – и прошел через бархатную занавеску в заднюю комнату за магазином. Лист коровяка, – напомнил он себе. – Надо взять лист коровяка, и книгу, и херес . Он подошел к алтарю, нагнулся, чтобы достать графинчик… и вдруг замер, резко втянув в себя воздух сухими губами. Рука застыла в нескольких дюймах от бархатного покрывала.
Он хранил череп Эшли под алтарем, в темноте. Иногда по ночам он спускался сюда, доставал череп брата и разговаривал с ним, гладя ладонью его гладкие костяные изгибы. Но потом он всегда убирал череп на место. А теперь череп Эшли стоял на алтаре, среди подношений и амулетов.
Аркадий заметил, что предметы, разложенные на алтаре, лежат не так, как он их оставил; пол вокруг алтаря был усыпан сухими цветами, монетками и мелкой золой от сожженных ароматических палочек. Один из пластмассовых святых лежал на боку, но свечи горели по-прежнему, по две с обеих сторон от Эшли. Черный и розовый воск капал на бархатное покрывало. Аркадий протянул руку, чтобы прикоснуться к черепу брата. Он надеялся, что это прикосновение даст ему ответы на все вопросы или хотя бы уймет его страх и смятение.
Череп был холодным, как ноябрьский ветер, – холодным, как промерзшая земля.
– Что такое? – прошептал Аркадий. – Что происходит? В пустых глазницах плескалась все та же безмолвная бархатная чернота; зубы не клацнули в ответ. Но когда Аркадий провел ладонью по своду черепа, все пять свечей – четыре на алтаре и одна у него в руке – вдруг задрожали, а потом разгорелись ярче. Только теперь теплое желтое пламя стало холодным и синим.
Верный признак того, что в комнате прячутся злые духи.
– Эшли? – выдохнул Аркадий. – Брат? Это ты? – Но это были не те вопросы. Эшли не был злым духом. Он никогда бы не причинил Аркадию вреда. Аркадий запустил руку под алтарь. Сегодня херес ему точно не помешает. Он нащупал фигурный графин, схватил его и направился к лестнице.
Но, дойдя до бархатной занавески, он остановился и вернулся обратно к алтарю, чтобы взять Эшли. Это значило, что ему придется оставить свою свечу и подниматься по лестнице в полной темноте, но он просто не мог бросить брата наедине с этими злобными духами, которые решили порезвиться сегодня ночью.
Первая же ступенька жалобно скрипнула у него под ногами. Босой ступней он нащупал вторую ступеньку и постарался встать на нее так, чтобы она не скрипела. Он напряженно вглядывался в темноту. Он задел плечом стену… или это стена пододвинулась, чтобы задеть его за плечо? Деревянная лестница под ногами казалась какой-то неприятно сухой, чуть ли не меховой. Он поднялся еще на две ступеньки, на три, на четыре.
Он прошел уже половину пути, как вдруг у него за спиной раздались легкие шаги.
На лестнице было темно, но два эти лица были как будто подсвечены изнутри нездоровым призрачным сиянием. Аркадий различал их резкие черты, их кривящиеся губы, усталый блеск в их глазах за стеклами дешевеньких темных очков.
– А, это вы, – сказал он. – Вы меня напугали.
Они направились вверх по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Завершив с бинтами, Стив накрыл Энн простыней до самого подбородка. Простыня легла поверх ее тела совершенно ровно, даже крепко запеленутый бугорок почти не выделялся под плотной тканью.
Стив еще долго сидел на краю постели, глядя в лицо Энн. Она совершенно не изменилась. Сильно устала, да. Но не изменилась. Ему было очень легко представить, что они только что занимались любовью и Энн просто отдыхает в счастливом изнеможении – дремлет в мягком сумеречном затишье, какое бывает после хорошего секса, и ждет в полусне, что он сейчас ляжет рядом и еще раз поцелует ее.
Он наклонил голову и лег щекой ей на грудь. Он слышал, как бьется ее сердце. Вернись назад, время, – внезапно подумал он и сам не понял, откуда пришла эта мысль. – Что-то пошло не так. Будет что-то плохое. Всего этого вообще не должно было случиться. Время, повернись вспять!
Но время не повернешь назад.
Он поцеловал ее сквозь простыню и бинты – в то самое сокровенное местечко, где соединяются бедра. Потом он встал и пошел к двери. Перед глазами все расплывалось, и Стив не сразу сообразил, что это все из-за слез.
Стив! – беззвучно кричала она.
Но он не услышал, не обернулся.
30
Аркадий зажег свечу и пошел вниз по лестнице. Он хотел взять упаковку сухих листьев, которые надо было измельчить; пока он будет сидеть рядом с Энн, он разотрет их в пальцах. Он также захватит с собой одну старую книгу, которую он давно хотел перечитать, но все не было времени, и графинчик с хересом, который хранился под алтарем вместе с черепом Эшли.
Он будет сидеть рядом с Энн всю ночь или по крайней мере пока не вернутся Стив с Духом. Он будет следить за ее кровотечением, измерять ей температуру, протирать лоб кусочками льда. Он хорошо о ней позаботится.
И еще он будет думать о том, как Дух оттолкнул его, пренебрег им, выставил его дураком. Он будет думать о том, как Стив не выказал ему ничего, кроме угрюмого неуважения. Он будет сидеть рядом с красивой девочкой, которая лежит без сознания, и думать об этих весьма неприятных вещах и о той власти, которую он теперь получил над Стивом и Духом. Он будет смотреть на бледное личико Энн и решать, применить или нет другой яд – не для ребенка, а уже для матери, – яд, который невозможно определить никакими анализами. Он знал один яд из селезенки определенной рыбы, химическая структура которого полностью идентична структуре нормальных желудочных соков. Там, наверху, он решит, стоит ли распустить бинты, которыми Стив обмотал бедра Энн. Он представит себе, как он распрямляет железную вешалку и сует эту железку в нее – осторожно и бережно, словно нежный любовник, – пока острый конец не проткнет ей утробу…
Но нет. Сейчас, через эту беспомощную девочку, он обладает почти безграничной властью над Стивом и Духом, но он не должен ею пользоваться, этой властью. Потому что иначе восторжествуют вампиры. Не он, а они. Он должен спасти ее своим ядом; если он ее не спасет, то вампиры убьют ее точно так же, как они убили Эшли. Как они превратили его прекрасное аристократическое лицо в безобразную пыль, как они иссушили его совершенное тело и эти глаза… эти глаза…
Оставалось только надеяться, что его снадобье сработает как надо. Он сказал Духу, что придумал рецепт после смерти Рашель, и это действительно было так; но он умолчал об одном – что у него еще не было случая опробовать этот рецепт на практике.
Что-то шевельнулось внизу, у подножия лестницы. Его тень – огромная и дрожащая в пляшущем свете свечи. Аркадий наступил на нее – этому фокусу он научился давным-давно; в этом не было ничего суеверного или магического, это был просто прием для небольшой показухи, – и прошел через бархатную занавеску в заднюю комнату за магазином. Лист коровяка, – напомнил он себе. – Надо взять лист коровяка, и книгу, и херес . Он подошел к алтарю, нагнулся, чтобы достать графинчик… и вдруг замер, резко втянув в себя воздух сухими губами. Рука застыла в нескольких дюймах от бархатного покрывала.
Он хранил череп Эшли под алтарем, в темноте. Иногда по ночам он спускался сюда, доставал череп брата и разговаривал с ним, гладя ладонью его гладкие костяные изгибы. Но потом он всегда убирал череп на место. А теперь череп Эшли стоял на алтаре, среди подношений и амулетов.
Аркадий заметил, что предметы, разложенные на алтаре, лежат не так, как он их оставил; пол вокруг алтаря был усыпан сухими цветами, монетками и мелкой золой от сожженных ароматических палочек. Один из пластмассовых святых лежал на боку, но свечи горели по-прежнему, по две с обеих сторон от Эшли. Черный и розовый воск капал на бархатное покрывало. Аркадий протянул руку, чтобы прикоснуться к черепу брата. Он надеялся, что это прикосновение даст ему ответы на все вопросы или хотя бы уймет его страх и смятение.
Череп был холодным, как ноябрьский ветер, – холодным, как промерзшая земля.
– Что такое? – прошептал Аркадий. – Что происходит? В пустых глазницах плескалась все та же безмолвная бархатная чернота; зубы не клацнули в ответ. Но когда Аркадий провел ладонью по своду черепа, все пять свечей – четыре на алтаре и одна у него в руке – вдруг задрожали, а потом разгорелись ярче. Только теперь теплое желтое пламя стало холодным и синим.
Верный признак того, что в комнате прячутся злые духи.
– Эшли? – выдохнул Аркадий. – Брат? Это ты? – Но это были не те вопросы. Эшли не был злым духом. Он никогда бы не причинил Аркадию вреда. Аркадий запустил руку под алтарь. Сегодня херес ему точно не помешает. Он нащупал фигурный графин, схватил его и направился к лестнице.
Но, дойдя до бархатной занавески, он остановился и вернулся обратно к алтарю, чтобы взять Эшли. Это значило, что ему придется оставить свою свечу и подниматься по лестнице в полной темноте, но он просто не мог бросить брата наедине с этими злобными духами, которые решили порезвиться сегодня ночью.
Первая же ступенька жалобно скрипнула у него под ногами. Босой ступней он нащупал вторую ступеньку и постарался встать на нее так, чтобы она не скрипела. Он напряженно вглядывался в темноту. Он задел плечом стену… или это стена пододвинулась, чтобы задеть его за плечо? Деревянная лестница под ногами казалась какой-то неприятно сухой, чуть ли не меховой. Он поднялся еще на две ступеньки, на три, на четыре.
Он прошел уже половину пути, как вдруг у него за спиной раздались легкие шаги.
На лестнице было темно, но два эти лица были как будто подсвечены изнутри нездоровым призрачным сиянием. Аркадий различал их резкие черты, их кривящиеся губы, усталый блеск в их глазах за стеклами дешевеньких темных очков.
– А, это вы, – сказал он. – Вы меня напугали.
Они направились вверх по лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107