Хотя Кинси не наливал им пива, если у них не было документов, подтверждающих, что им уже есть двадцать один.
Кинси открыл этот клуб для своих «детишек». Бар приносил неплохой доход, но для Кинси это было не главное. Ему хотелось, чтобы у ребят из Потерянной Мили было «свое» место, где собираться. Место, где они были бы счастливы – пусть даже на время.
Но содержать бар – это работа отнюдь не из легких. Кинси давно уяснил, что для того, чтобы все шло гладко, он должен за всем следить сам: за ассортиментом, за репертуаром групп и даже за антуражем. Когда по каким-то причинам у него не было помощника, он сам готовил супы и сандвичи и убирал со столов пустые стаканы и кружки. Буквально неделю назад он уволил второго бармена за то, что тот продал пиво четырнадцатилетней девчонке, да еще и пытался ее кадрить. Парень просто охренел, когда мягкий и вежливый Кинси Колибри обложил его матом, едва не врезал ему по роже и выгнал без выходного пособия. Впрочем, Кинси можно было понять. За такие дела у бара могли отобрать лицензию. А когда дело касалось благополучия «Тиса», Кинси лучше было не злить.
Так что в последнюю неделю он управлялся в баре один. Иногда ему помогали Стив с Духом из «Потерянных душ?», причем Дух – которому в наследство от бабки достались дом и немалые деньги – делал это бесплатно. Но сейчас они были заняты – репетировали новые песни. Раз в неделю они играли у него в клубе – а иногда даже два раза в неделю – и всегда собирали полный зал. На их концерты народ съезжался со всего города. В последнее время они стали играть значительно лучше, и Кинси хотелось, чтобы они побольше практиковались.
Но одному было трудно. Он очень устал. Поэтому, когда к нему пришел этот мужик и сказал, что он двадцать лет держал бар в Новом Орлеане, Кинси нанял его, как говорится, не глядя. Ему было до лампочки, что этот парень одет, как будто собрался на кладбище, что у него такое холодное и бледное лицо, что он такой длинный – выше самого Кинси – и худой как скелет. Владельцы клубов уже в силу своей профессии водят знакомство с самыми разными странными личностями. А эта странная личность, ко всему прочему, еще и хороший бармен.
– Кристиан? Гм… у тебя папа священник, что ли? – Если так, то тогда вовсе не удивительно, что парень решил стать барменом. В пику милому папочке.
Но тот покачал головой:
– Это вообще фамилия.
– Ну, как скажешь, – приветливо улыбнулся Кинси.
Уже в тот же вечер Кристиан приступил к работе. Все было знакомо: открываешь бутылки, разливаешь пиво по кружкам, ждешь, когда отстоится пена, отвечаешь на вопросы клиентов, даже к ним не прислушиваясь. Бар был самым что ни на есть примитивным: никаких крепких напитков – даже вина. Только пиво. Причем и пивной ассортимент не отличался разнообразием. Кристиан даже не чувствовал, что работает: коктейли смешивать не надо, отмерять крепкое пойло не надо.
Но что ему очень нравилось – это был настоящий клуб, а не затрапезная пивная для хамоватых дебилов. Здесь собирались молодые ребята в черном совершенно готического вида, которых он не ожидал встретить в маленьком южном городке. Кристиан внимательно наблюдал за ними и уже очень скоро стал узнавать их в лицо. Пока что он выжидал. Наверняка среди них были мальчишки-девчонки, которых никто не хватится – юные бродяги или бывшие студенты из Рейли, которых выперли из университета и которые не торопились возвращаться домой, – но безопаснее подождать. Ему и раньше уже приходилось ждать. Рано или поздно в город приедет какой-нибудь одинокий чужак – кто-то, кого можно выпить, не опасаясь за последствия.
Кристиан подсчитал, что денег, которые он получает в баре, не хватит, чтобы платить за трейлер – пусть даже очень дешевый трейлер, который он снял на Скрипичной улице, – и за бензин, чтобы каждый вечер ездить на работу и обратно. У шоссе на подъезде к городу он видел деревянные палатки. Там продавали цветы, фрукты и овощи и всякие безделушки. За трейлером Кристиана был огромный ничейный пустырь, где росли дикие розы. Он купил в лавке гвозди и молоток, подобрал несколько досок на пустыре и сколотил что-то вроде прилавка.
В пасмурные дни, когда не было солнца, он выезжал за пределы города и устанавливал свой прилавок где-нибудь на обочине. В заброшенном саду за пустырем он нашел несколько высохших тыкв, из которых получились вполне пристойные вазы для роз. Иногда кто-нибудь из проезжающих мимо останавливался у его прилавка и покупал цветы. Он непринужденно болтал с покупателями: когда ты несколько сотен лет держишь пивные и бары, легкость общения превращается уже в привычку. Они не видели его глаз из-за темных очков, а он внимательно наблюдал за ними – разглядывал лица и жилки, бьющиеся на горле, – и размышлял, сколько еще пройдет времени, пока он не начнет исходить слюной от одного только запаха их крови.
Кристиан решил пока задержаться в Потерянной Миле. А когда он отложит достаточно денег, он заправит свой «шевроле-белэр» под завязку и поедет дальше на север. Может быть, там он найдет Молоху, Твига и Зиллаха. Он по-прежнему не терял надежды когда-нибудь с ними встретиться. Иногда по ночам он доставал из сумки бутылки с шартрезом, которые он захватил из Нового Орлеана. Он вновь и вновь перечитывал, что написано на зеленой с золотом этикетке, и думал об Уолласе Гриче, о детях из Французского квартала и о медленной грязной реке. Но у него не было искушения открыть хотя бы одну бутылку. Он хорошо помнил зеленый огонь, который обжег его изнутри в его последнюю ночь в Новом Орлеане.
15
На следующий день, часам к десяти утра, Никто уже считал себя самым несчастным человеком на свете – есть хотелось ужасно, и он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, – так что он едва не расплакался от облегчения, когда рядом остановился какой-то байкер и сказал: «Забирайся».
Спать в амбаре было сущим мучением. Да, он спасся от дождя. Но когда он проснулся, у него все болело, живот крутило от голода, а во рту был противный вкус пыли и гнилой крови. Когда Никто выбрался из амбара, солнечный свет на мгновение его ослепил. Никто крепко зажмурился, а потом осторожно открыл глаза. Вокруг все сияло сочной зеленью. Стены амбара, оказывается, сплошь заросли плющом и побегами дикого винограда; буйная зелень проросла даже сквозь дыры в крыше. Никто снова закрыл глаза и вдохнул запах солнечного тепла и уже подсыхающей влаги от вчерашнего дождя.
Опять – на шоссе. Машин – всего ничего. И ни одна из них не остановилась. В кузове просвистевшего мимо фургончика Никто разглядел людей, которые что-то жевали и пили кофе. Он едва не захлебнулся слюной и сплюнул в придорожную пыль; если бы он ее проглотил, голод стал бы сильнее. Никто положил руку себе на живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Кинси открыл этот клуб для своих «детишек». Бар приносил неплохой доход, но для Кинси это было не главное. Ему хотелось, чтобы у ребят из Потерянной Мили было «свое» место, где собираться. Место, где они были бы счастливы – пусть даже на время.
Но содержать бар – это работа отнюдь не из легких. Кинси давно уяснил, что для того, чтобы все шло гладко, он должен за всем следить сам: за ассортиментом, за репертуаром групп и даже за антуражем. Когда по каким-то причинам у него не было помощника, он сам готовил супы и сандвичи и убирал со столов пустые стаканы и кружки. Буквально неделю назад он уволил второго бармена за то, что тот продал пиво четырнадцатилетней девчонке, да еще и пытался ее кадрить. Парень просто охренел, когда мягкий и вежливый Кинси Колибри обложил его матом, едва не врезал ему по роже и выгнал без выходного пособия. Впрочем, Кинси можно было понять. За такие дела у бара могли отобрать лицензию. А когда дело касалось благополучия «Тиса», Кинси лучше было не злить.
Так что в последнюю неделю он управлялся в баре один. Иногда ему помогали Стив с Духом из «Потерянных душ?», причем Дух – которому в наследство от бабки достались дом и немалые деньги – делал это бесплатно. Но сейчас они были заняты – репетировали новые песни. Раз в неделю они играли у него в клубе – а иногда даже два раза в неделю – и всегда собирали полный зал. На их концерты народ съезжался со всего города. В последнее время они стали играть значительно лучше, и Кинси хотелось, чтобы они побольше практиковались.
Но одному было трудно. Он очень устал. Поэтому, когда к нему пришел этот мужик и сказал, что он двадцать лет держал бар в Новом Орлеане, Кинси нанял его, как говорится, не глядя. Ему было до лампочки, что этот парень одет, как будто собрался на кладбище, что у него такое холодное и бледное лицо, что он такой длинный – выше самого Кинси – и худой как скелет. Владельцы клубов уже в силу своей профессии водят знакомство с самыми разными странными личностями. А эта странная личность, ко всему прочему, еще и хороший бармен.
– Кристиан? Гм… у тебя папа священник, что ли? – Если так, то тогда вовсе не удивительно, что парень решил стать барменом. В пику милому папочке.
Но тот покачал головой:
– Это вообще фамилия.
– Ну, как скажешь, – приветливо улыбнулся Кинси.
Уже в тот же вечер Кристиан приступил к работе. Все было знакомо: открываешь бутылки, разливаешь пиво по кружкам, ждешь, когда отстоится пена, отвечаешь на вопросы клиентов, даже к ним не прислушиваясь. Бар был самым что ни на есть примитивным: никаких крепких напитков – даже вина. Только пиво. Причем и пивной ассортимент не отличался разнообразием. Кристиан даже не чувствовал, что работает: коктейли смешивать не надо, отмерять крепкое пойло не надо.
Но что ему очень нравилось – это был настоящий клуб, а не затрапезная пивная для хамоватых дебилов. Здесь собирались молодые ребята в черном совершенно готического вида, которых он не ожидал встретить в маленьком южном городке. Кристиан внимательно наблюдал за ними и уже очень скоро стал узнавать их в лицо. Пока что он выжидал. Наверняка среди них были мальчишки-девчонки, которых никто не хватится – юные бродяги или бывшие студенты из Рейли, которых выперли из университета и которые не торопились возвращаться домой, – но безопаснее подождать. Ему и раньше уже приходилось ждать. Рано или поздно в город приедет какой-нибудь одинокий чужак – кто-то, кого можно выпить, не опасаясь за последствия.
Кристиан подсчитал, что денег, которые он получает в баре, не хватит, чтобы платить за трейлер – пусть даже очень дешевый трейлер, который он снял на Скрипичной улице, – и за бензин, чтобы каждый вечер ездить на работу и обратно. У шоссе на подъезде к городу он видел деревянные палатки. Там продавали цветы, фрукты и овощи и всякие безделушки. За трейлером Кристиана был огромный ничейный пустырь, где росли дикие розы. Он купил в лавке гвозди и молоток, подобрал несколько досок на пустыре и сколотил что-то вроде прилавка.
В пасмурные дни, когда не было солнца, он выезжал за пределы города и устанавливал свой прилавок где-нибудь на обочине. В заброшенном саду за пустырем он нашел несколько высохших тыкв, из которых получились вполне пристойные вазы для роз. Иногда кто-нибудь из проезжающих мимо останавливался у его прилавка и покупал цветы. Он непринужденно болтал с покупателями: когда ты несколько сотен лет держишь пивные и бары, легкость общения превращается уже в привычку. Они не видели его глаз из-за темных очков, а он внимательно наблюдал за ними – разглядывал лица и жилки, бьющиеся на горле, – и размышлял, сколько еще пройдет времени, пока он не начнет исходить слюной от одного только запаха их крови.
Кристиан решил пока задержаться в Потерянной Миле. А когда он отложит достаточно денег, он заправит свой «шевроле-белэр» под завязку и поедет дальше на север. Может быть, там он найдет Молоху, Твига и Зиллаха. Он по-прежнему не терял надежды когда-нибудь с ними встретиться. Иногда по ночам он доставал из сумки бутылки с шартрезом, которые он захватил из Нового Орлеана. Он вновь и вновь перечитывал, что написано на зеленой с золотом этикетке, и думал об Уолласе Гриче, о детях из Французского квартала и о медленной грязной реке. Но у него не было искушения открыть хотя бы одну бутылку. Он хорошо помнил зеленый огонь, который обжег его изнутри в его последнюю ночь в Новом Орлеане.
15
На следующий день, часам к десяти утра, Никто уже считал себя самым несчастным человеком на свете – есть хотелось ужасно, и он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким, – так что он едва не расплакался от облегчения, когда рядом остановился какой-то байкер и сказал: «Забирайся».
Спать в амбаре было сущим мучением. Да, он спасся от дождя. Но когда он проснулся, у него все болело, живот крутило от голода, а во рту был противный вкус пыли и гнилой крови. Когда Никто выбрался из амбара, солнечный свет на мгновение его ослепил. Никто крепко зажмурился, а потом осторожно открыл глаза. Вокруг все сияло сочной зеленью. Стены амбара, оказывается, сплошь заросли плющом и побегами дикого винограда; буйная зелень проросла даже сквозь дыры в крыше. Никто снова закрыл глаза и вдохнул запах солнечного тепла и уже подсыхающей влаги от вчерашнего дождя.
Опять – на шоссе. Машин – всего ничего. И ни одна из них не остановилась. В кузове просвистевшего мимо фургончика Никто разглядел людей, которые что-то жевали и пили кофе. Он едва не захлебнулся слюной и сплюнул в придорожную пыль; если бы он ее проглотил, голод стал бы сильнее. Никто положил руку себе на живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107