Но Духу он не нужен. И почему он вообще задумывается об этом?! Он уже сделал свой выбор. И даже не то чтобы сделал выбор. Он просто вернулся домой.
Стив пошел следом за ними, чтобы убедиться, что они действительно уходят. Похоже, мальчик в черном плаще плакал – судя по темным кругам краски, расплывшейся вокруг глаз. Стиву вдруг стало его жалко. Он же еще совсем юный, лет тринадцать-четырнадцать. Сейчас ему самое время пробовать первый косяк или в первый раз завалиться в постель с девчонкой, а не врываться в чужие дома в компании отмороженных мудаков. Впрочем, он сам сделал выбор. И ничья жалость ему не поможет. Стив покосился на Духа, но тот смотрел в окно, пряча взгляд.
Стив прошел следом за ними до самой гостиной.
– Я не знаю, как вы сюда залезли, – сказал он. – Но, может быть, выйдете через дверь?
Мальчик – Никто; что за дурацкое имя, что за кошмарное имя, если подумать, – обернулся уже на пороге и посмотрел на Стива. И в его темных глазах Стив снова увидел чистейшую сущность потерянного, безвозвратно ушедшего детства. Темную невинность, обреченную печаль. И еще – стыд.
– Мне очень жаль, – повторил Никто.
Стиву хотелось сказать, мол, забей – все нормально. Но тут Зиллах поднял голову и посмотрел на него. Его глаза были мутными, а из разбитых губы и носа по-прежнему сочилась кровь. Стив очень надеялся, что его удар не пройдет без последствий. Может быть, у Зиллаха будет сотрясение мозга. Может быть, даже в тяжелой форме. Но Зиллаху все-таки удалось разлепить распухшие губы и выдавить четыре слова:
– Ты за это заплатишь.
– УЕБЫВАЙТЕ ОТСЮДА! – закричал Стив. Сломанный нос и разбитые губы… ему было плевать. Он бы с радостью еще пару раз приложился битой к роже этого мудака… но и кулак тоже сойдет.
Но Молоха с Никто уже вывели Зиллаха на крыльцо. Стив увидел черный фургончик, припаркованный в дальнем конце подъездной дорожки. Из его выхлопной трубы уже валил дым. Стив подумал, что надо бы запомнить номера, но потом понял, что все равно не станет звонить в полицию; они там все очень прыткие, если им выпадает случай влепить тебе срок за хранение травки или за распитие спиртных напитков в неположенном месте, но когда тебе нужно, чтобы они занялись чем-нибудь для тебя, тут-то их энтузиазм затухает.
Стив захлопнул входную дверь. Три темных силуэта – один большой и взъерошенный и два изящных и тонких – промелькнули мимо окна и ушли.
Он вернулся в комнату Духа. Дух лежал на спине, глядя на звезды на потолке. Его руки безвольно лежали поверх одеяла. Стив присел на краешек кровати.
– Блин, – сказал он. – А нам сегодня концерт играть.
– Они тоже там будут, – ответил Дух с непоколебимой уверенностью.
20
Около часа черный фургончик кружил по Потерянной Миле. Городок был такой маленький, что за этот час они объехали его весь раза четыре. Никто сидел, прижавшись лицом к стеклу. Зиллах лежал на диване, все еще оглушенный после тех двух ударов.
Никто чувствовал себя виноватым. Как это, наверное, больно, когда кто-то бросается на тебя и со всей силы впечатывает тебя головой в стену. Он не хотел делать Зиллаху больно; просто, когда он увидел, что Зиллах собирается раскроить Духу череп бейсбольной битой, он понял, что никогда не простит себе смерти Духа, и набросился на Зиллаха, не задумываясь о последствиях. Просто он должен был что-то сделать. И быстро.
Теперь Зиллах скорее всего не захочет, чтобы Никто оставался с ними, и высадит его где-нибудь на пустынном шоссе. Или – что вероятней – они просто убьют его и выпьют его кровь, как это было с Лейном. Никто с удивлением понял, что ему все равно. Он сам все просрал: хотел иметь все и сразу, а в итоге все потерял.
Через какое-то время Зиллах сел на диване и угрюмо уставился в окно на пыльные витрины магазинчиков, на заправку с древними допотопными колонками, на психоделические красно-синие завихрения в витрине музыкального магазина. Потом его вновь охватила слабость, и он уронил голову на колени. А когда Никто попытался обнять Зиллаха, тот отстранился.
Точно так же вели себя и его друзья дома. Когда предыдущий бой-френд Джули подарил ей на день рождения билеты на концерт «Cure» в двадцатом ряду, а не в десятом, как она хотела, она устроила настоящий спектакль вселенской скорби. По вечерам она никуда не ходила: сидела у себя в комнате и читала стихи Сильвии Плат и Энн Секстон. И без того слишком худая, она еще похудела на целых шесть фунтов. Когда кто-нибудь в школе пытался с ней заговорить, она выдерживала театральную паузу секунд на пять, потом печально качала головой и уходила прочь. Так продолжалось неделю.
И Зиллах теперь демонстрировал точно такую же неизбывную скорбь. Но Никто это не злило – да, Зиллах откровенно им манипулировал, но он это заслужил, потому что сделал Зиллаху больно. Его злило другое: что он действительно чувствовал себя виноватым. Он действительно все испортил, и всеобщее унылое настроение – целиком его вина. Только из-за того, что красивое лицо Зиллаха было безнадежно обезображено, Никто чувствовал себя так, словно он обоссал Мону Лизу или что-нибудь в этом роде. Все угрюмо молчали. Никто даже не пил. Атмосфера непреходящего праздника, царившая у них в фургончике, как-то разом померкла, сменившись серой апатией. Никто вдруг задумался, и уже не в первый раз: а сколько лет его новым друзьям? Они казались ему намного старше его самого – старше и мудрее, – но сейчас они вели себя как обиженные подростки, которые психуют друг на друга и сами толком не знают почему.
Когда они в третий раз проезжали мимо музыкального магазина, Твиг притормозил и указал на плакат в витрине:
– Эй, малыш. А ну глянь.
Никто посмотрел. На плакате – таком же зернистом, как и фотка надгробного камня на обложке кассеты «Потерянных душ?», – был изображен каменный ангел с расправленными крыльями, опущенными долу глазами и рукой, поднятой в жесте то ли предостережения, то ли благословения. Прямо поперек фотографии шла витиеватая надпись: «ПОТЕРЯННЫЕ ДУШИ?» СЕГОДНЯ У СВЯЩЕННОГО ТИСА.
– А где он, этот священный тис? – спросил Молоха. – Где-нибудь на кладбище?
– Наверное, это какой-нибудь клуб, – сказал Никто. Он уже принял решение. Зиллах, наверное, будет только рад избавиться от него; а если нет, они могут убить его прямо здесь, посреди Потерянной Мили. – Высади меня где-нибудь, – попросил он Твига. – Я хочу сходить на концерт.
Твиг притормозил.
– Ты что, уходишь от нас?! Теперь, когда начинается самое интересное?!
– А давайте его съедим? – сказал Молоха вполголоса. Зиллах, похоже, пришел в себя. Он поднял голову и посмотрел на Никто. Никто тоже смотрел на него, пытаясь осмыслить то, что он видит. Разорванная кожа на губах у Зиллаха почти зажила; там, где должны были быть кровоточащие раны, остались лишь свежие розоватые шрамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107