Зиллах заснул с Джесси на одеяле, расстеленном между ящиками с виски; заснул, держа в ладонях ее крошечные грудки. Молоха спал в комнате Кристиана, располагавшейся сразу над баром; Кристиан с Твигом тесно прижались к нему, не отрываясь от его запястий даже во сне.
А на Бурбон-стрит сквозь толпу уже продирались конные полицейские с криками: «Освободите улицу. Марди-Гра официально закончен. Освободите улицу. Марди-Гра официально закончен», – и для каждого пьяного черепа у них была наготове дубинка. И над замусоренными мостовыми встало солнце среды, осветив горы пустых бутылок и смятых жестяных банок и россыпи ярких, уже никому не нужных бусин; а вампиры спали в объятиях своих любовников, потому что они все-таки предпочитали выходить по ночам.
Молоха, Твиг и Зиллах уехали из города на следующий день, как только зашло солнце, поэтому они никогда не узнали, что Джесси была беременна. Никто из этих троих ни разу не видел, как рождаются дети их расы, но они знали, что их матери всегда умирали при родах. Всегда.
Джесси пропала почти на месяц. Потом она вновь появилась в баре у Кристиана и осталась уже насовсем. Кристиан кормил ее самым лучшим, что мог достать, и разрешил ей мыть посуду, когда она сказала, что ей неудобно сидеть у него на шее. Иногда, вспоминая, как Кристиан испачкал все губы в крови Молохи, как пахла пряная сперма Зиллаха у нее на бедрах, Джесси забиралась в постель к Кристиану и не слезала с него, пока он не соглашался заняться с ней любовью. Он не кусал ее – ни разу, – и за это она била его по лицу кулаками, пока он не давал ей сдачи и не просил прекратить. Тогда она тихо садилась на него верхом, и у них все получалось. Время шло. Он наблюдал, как растет ее живот – сначала тугой, а потом рыхлый и мягкий, – в тягучие, душные и маслянистые летние месяцы: он измерял его в ладонях. Он видел, как наливается и набухает ее маленькая грудь.
Когда пришло время, Кристиан влил ей в рот виски, как воду. Но это не помогло. Джесси кричала, пока не сорвала себе голос. Ее глаза закатились, так что стали видны только белки с серебристыми ободками, и сгустки крови лились из нее потоком. А когда в этих алых потоках наружу вышел ребенок, он повернул голову и посмотрел прямо на Кристиана. У него был осмысленный взгляд – умный, растерянный и невинный. Беззубыми деснами он дожевывал какой-то ярко-розовый ошметок плоти.
Кристиан взял ребенка на руки, завернул его в одеяло и поднес к окну. Французский квартал будет первое, что увидит этот малыш, и теперь он навсегда запомнит расположение этих улиц – если, конечно, ему это будет нужно. Потом он встал на колени между раскинутых ног Джесси и взглянул на разодранный в клочья проход, который когда-то дарил ему удовольствие. Столько ночей рассеянного, ленивого наслаждения. Теперь там все было истерзано и залито кровью.
Столько крови не должно пропадать впустую.
Кристиан облизал губы. Один раз, второй.
Бар Кристиана был закрыт десять дней. Сам Кристиан ехал на север в своем серебристом «шевроле-белэре», который служил ему верой и правдой уже много лет.
Он выбирал те дороги, которые выглядели заброшенными и пустынными, – те дороги, которые он точно знал, что не запомнит.
Маленький Никто был прелестным ребенком – не ребенком, а прямо конфеткой, – с громадными синими глазами и густыми золотисто-каштановыми волосенками. Кто-то будет его любить. Кто-то будет о нем заботиться. Кто-нибудь из людей, далеко-далеко от юга, подальше от душных ночей и ночных легенд. Может быть. Никто никогда не узнает, что это такое – жгучая жажда крови. Может быть, он будет счастлив. Может, его не коснется порча.
Открытый навстречу рассвету маленький городок в Мэриленде. Аккуратные милые домики, сочные лужайки, красивые машины на подъездных дорожках. Высокий худой человек во всем черном остановился, положил сверток на чистенькое крыльцо и медленно удалился, ни разу не оглянувшись. Кристиан вспоминал последнюю ночь Марди-Гра, ощущая во рту привкус крови и горьких трав.
Маленький Никто открыл глаза и увидел тьму, мягкую и бархатистую, утыканную мерцающими белыми огоньками. Он открыл маленький ротик и нахмурил бровки. Ему очень хотелось есть. Он не видел корзину, в которой лежал, не мог прочитать записку, приколотую булавкой к его одеяльцу: «Его зовут Никто. Заботьтесь о нем, и он принесет вам счастье» . Он лежал в уютной корзине, словно пластмассовый пупсик Иисус, запеченный «на счастье» в праздничном пироге – такой же розовый и такой же крошечный, – и знал только одно: ему сейчас нужны свет, и тепло, и еда. Как и всякому маленькому человечку. Он широко открыл ротик, обнажив мягкие розовые десны, и заорал что есть мочи. Он кричал очень долго и очень громко – пока дверь не открылась и теплые руки не внесли его в дом.
Часть первая
Пятнадцать лет спустя
1
Ночной ветерок трепал волосы Стива, и это было чудесное ощущение.
«Тандерберд» был огромным. Обычно Стив воспринимал эту тачку как старое и капризное механическое чудовище, но сегодня у него было чувство, как будто он капитан парохода, который идет по волшебной реке – по реке из сияющего асфальта с берегами из темных сосен и густых зарослей пуэрарий. Они отъехали далеко от Потерянной Мили. Сейчас они были где-то на полдороге к электростанции Роксборо, откуда шоссе уходило дальше, к границе Северной Каролины с Виргинией.
Дух спал на пассажирском сиденье, его голова чуть ли не свешивалась из окна, его светлые волосы развевались на ветру, лицо было омыто бледным светом луны. Между ног он сжимал бутылку виски, пустую почти на три четверти, которая грозила перевернуться, выскользнув из-под его вялой руки.
Стив протянул руку, забрал бутылку и сделал неслабый глоток.
– Это «тандерберд» пил, – пропел он ночному ветру. – Да, это «тандерберд» пил… а не я.
– А, – встрепенулся Дух, – что?
– Ничего, – отозвался Стив. – Спи. На вот, глотни и спи. – Он прибавил газу. Потом он разбудит Духа, но уже по пути домой – для компании. А сейчас пусть он поспит еще, пока Стив не обстряпает одно неприятное дельце. Опасное дельце. Во всяком случае, Стиву было приятно думать, что задуманное предприятие будет опасным.
Дух взял у него бутылку и тупо уставился на этикетку, пытаясь сфокусировать взгляд. Его голубые глаза затуманились, чуть сощурились, и в них мелькнула какая-то искра, но лишь на мгновение.
– «Белая лошадь», – прочитал он. – Слушай, Стив, это же «Белая лошадь». Ты знаешь, что Дилан Томас выпивал в баре «Белая лошадь» в ту ночь, когда умер?
– Да, ты говорил. Мы поэтому ее и купили. – Стив скрестил пальцы и мысленно приказал Духу заснуть.
– В тот вечер он выхлестал восемнадцать стаканов виски. Неразбавленного, – с благоговением выдохнул Дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
А на Бурбон-стрит сквозь толпу уже продирались конные полицейские с криками: «Освободите улицу. Марди-Гра официально закончен. Освободите улицу. Марди-Гра официально закончен», – и для каждого пьяного черепа у них была наготове дубинка. И над замусоренными мостовыми встало солнце среды, осветив горы пустых бутылок и смятых жестяных банок и россыпи ярких, уже никому не нужных бусин; а вампиры спали в объятиях своих любовников, потому что они все-таки предпочитали выходить по ночам.
Молоха, Твиг и Зиллах уехали из города на следующий день, как только зашло солнце, поэтому они никогда не узнали, что Джесси была беременна. Никто из этих троих ни разу не видел, как рождаются дети их расы, но они знали, что их матери всегда умирали при родах. Всегда.
Джесси пропала почти на месяц. Потом она вновь появилась в баре у Кристиана и осталась уже насовсем. Кристиан кормил ее самым лучшим, что мог достать, и разрешил ей мыть посуду, когда она сказала, что ей неудобно сидеть у него на шее. Иногда, вспоминая, как Кристиан испачкал все губы в крови Молохи, как пахла пряная сперма Зиллаха у нее на бедрах, Джесси забиралась в постель к Кристиану и не слезала с него, пока он не соглашался заняться с ней любовью. Он не кусал ее – ни разу, – и за это она била его по лицу кулаками, пока он не давал ей сдачи и не просил прекратить. Тогда она тихо садилась на него верхом, и у них все получалось. Время шло. Он наблюдал, как растет ее живот – сначала тугой, а потом рыхлый и мягкий, – в тягучие, душные и маслянистые летние месяцы: он измерял его в ладонях. Он видел, как наливается и набухает ее маленькая грудь.
Когда пришло время, Кристиан влил ей в рот виски, как воду. Но это не помогло. Джесси кричала, пока не сорвала себе голос. Ее глаза закатились, так что стали видны только белки с серебристыми ободками, и сгустки крови лились из нее потоком. А когда в этих алых потоках наружу вышел ребенок, он повернул голову и посмотрел прямо на Кристиана. У него был осмысленный взгляд – умный, растерянный и невинный. Беззубыми деснами он дожевывал какой-то ярко-розовый ошметок плоти.
Кристиан взял ребенка на руки, завернул его в одеяло и поднес к окну. Французский квартал будет первое, что увидит этот малыш, и теперь он навсегда запомнит расположение этих улиц – если, конечно, ему это будет нужно. Потом он встал на колени между раскинутых ног Джесси и взглянул на разодранный в клочья проход, который когда-то дарил ему удовольствие. Столько ночей рассеянного, ленивого наслаждения. Теперь там все было истерзано и залито кровью.
Столько крови не должно пропадать впустую.
Кристиан облизал губы. Один раз, второй.
Бар Кристиана был закрыт десять дней. Сам Кристиан ехал на север в своем серебристом «шевроле-белэре», который служил ему верой и правдой уже много лет.
Он выбирал те дороги, которые выглядели заброшенными и пустынными, – те дороги, которые он точно знал, что не запомнит.
Маленький Никто был прелестным ребенком – не ребенком, а прямо конфеткой, – с громадными синими глазами и густыми золотисто-каштановыми волосенками. Кто-то будет его любить. Кто-то будет о нем заботиться. Кто-нибудь из людей, далеко-далеко от юга, подальше от душных ночей и ночных легенд. Может быть. Никто никогда не узнает, что это такое – жгучая жажда крови. Может быть, он будет счастлив. Может, его не коснется порча.
Открытый навстречу рассвету маленький городок в Мэриленде. Аккуратные милые домики, сочные лужайки, красивые машины на подъездных дорожках. Высокий худой человек во всем черном остановился, положил сверток на чистенькое крыльцо и медленно удалился, ни разу не оглянувшись. Кристиан вспоминал последнюю ночь Марди-Гра, ощущая во рту привкус крови и горьких трав.
Маленький Никто открыл глаза и увидел тьму, мягкую и бархатистую, утыканную мерцающими белыми огоньками. Он открыл маленький ротик и нахмурил бровки. Ему очень хотелось есть. Он не видел корзину, в которой лежал, не мог прочитать записку, приколотую булавкой к его одеяльцу: «Его зовут Никто. Заботьтесь о нем, и он принесет вам счастье» . Он лежал в уютной корзине, словно пластмассовый пупсик Иисус, запеченный «на счастье» в праздничном пироге – такой же розовый и такой же крошечный, – и знал только одно: ему сейчас нужны свет, и тепло, и еда. Как и всякому маленькому человечку. Он широко открыл ротик, обнажив мягкие розовые десны, и заорал что есть мочи. Он кричал очень долго и очень громко – пока дверь не открылась и теплые руки не внесли его в дом.
Часть первая
Пятнадцать лет спустя
1
Ночной ветерок трепал волосы Стива, и это было чудесное ощущение.
«Тандерберд» был огромным. Обычно Стив воспринимал эту тачку как старое и капризное механическое чудовище, но сегодня у него было чувство, как будто он капитан парохода, который идет по волшебной реке – по реке из сияющего асфальта с берегами из темных сосен и густых зарослей пуэрарий. Они отъехали далеко от Потерянной Мили. Сейчас они были где-то на полдороге к электростанции Роксборо, откуда шоссе уходило дальше, к границе Северной Каролины с Виргинией.
Дух спал на пассажирском сиденье, его голова чуть ли не свешивалась из окна, его светлые волосы развевались на ветру, лицо было омыто бледным светом луны. Между ног он сжимал бутылку виски, пустую почти на три четверти, которая грозила перевернуться, выскользнув из-под его вялой руки.
Стив протянул руку, забрал бутылку и сделал неслабый глоток.
– Это «тандерберд» пил, – пропел он ночному ветру. – Да, это «тандерберд» пил… а не я.
– А, – встрепенулся Дух, – что?
– Ничего, – отозвался Стив. – Спи. На вот, глотни и спи. – Он прибавил газу. Потом он разбудит Духа, но уже по пути домой – для компании. А сейчас пусть он поспит еще, пока Стив не обстряпает одно неприятное дельце. Опасное дельце. Во всяком случае, Стиву было приятно думать, что задуманное предприятие будет опасным.
Дух взял у него бутылку и тупо уставился на этикетку, пытаясь сфокусировать взгляд. Его голубые глаза затуманились, чуть сощурились, и в них мелькнула какая-то искра, но лишь на мгновение.
– «Белая лошадь», – прочитал он. – Слушай, Стив, это же «Белая лошадь». Ты знаешь, что Дилан Томас выпивал в баре «Белая лошадь» в ту ночь, когда умер?
– Да, ты говорил. Мы поэтому ее и купили. – Стив скрестил пальцы и мысленно приказал Духу заснуть.
– В тот вечер он выхлестал восемнадцать стаканов виски. Неразбавленного, – с благоговением выдохнул Дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107